Мой батискаф - Женя Т.
С февраля я очень долго находилась в дереализации, где-то до середины мая в первый раз, и с августа — во второй. Просто происходили вещи, в которые я не могла поверить. Я пыталась логически себе что-то объяснить — и у меня ничего не выходило… А потом на одни нереальные события накладывались другие, а затем следующие, и мой мозг убеждался все больше и больше, что такого просто не может происходить и — включал на полную свою защиту, чтобы ты продолжал хоть как-то держаться.
Понять принцип работы дереализации в целом и относиться к ней спокойнее мне очень помогла мой психиатр. Сейчас такие периоды все еще происходят, но всепоглощающий страх непонятности происходящего ушел. Мозг в тяжелых или стрессовых ситуациях запускает такой процесс, чтобы сберечь психику, это — механизм, который помогает нам не сойти с ума. Благодаря ему адаптация откладывается будто бы «на потом», чтобы было время пережить происходящее или успеть с ним свыкнуться. Когда знаешь что происходит, становится намного легче.
Близким людям происходящее очень сложно объяснить. Особенно трудно рассказать в моменте о том, что именно не так — ведь, как минимум, ты не уверен, что люди вокруг вообще реальны, а не плод твоего воспаленного мозга. Мне в такие моменты очень помогает сразу сказать, что я нахожусь в таком-то состоянии, и обозначить ситуацию, если есть такая возможность. Если нет, то стараюсь найти спокойное место, где я какое-то время смогу побыть одна.
Рабочая для меня схема — это следить за дыханием, акцентировать внимание на физических ощущениях, что-то считать или же просто искать место для осознания собственной безопасности.
История 10. Алиса
Мне 22 года, я учусь на клинического психолога, практикую уже второй год.
Состояние деперсонализации и дереализации последний раз накрыло меня ровно год назад, поэтому сейчас насколько возможно, помню все это. Но не потому что оно было относительно недавно, а так как мне до сих пор страшно в него вернуться. Тревожно отслеживаешь
каждую мысль, каждое чувство, в поисках красного флага, который скажет: «Але! Пора к психиатру!»
Мои дереализация и деперсонализация проявились в рамках депрессии. Я работала в психологическом центре как психолог, училась в универе, была в этом центре тренером, параллельно училась тут же на курсах повышения квалификации. И такую нагрузку мой организм не выдержал…
Начала сильно уставать, чувствовала скуку от всего. Все, чем занималась, не приносило удовольствия. Мне казалось, что я просто устала. «Алиса, нужно всего пару дней дома посидеть, заняться любимыми делами»… я люблю рисовать, читать мангу — меня успокаивает это. Решилась прогулять день в универе — пыталась занять себя любимыми делами. Именно пыталась — у меня не выходило: они мне больше не приносили радости. Чем дальше вспоминаю, тем больше хочется плакать…
В итоге я стала просыпаться с болью во всем теле — будто ночью тебя пинали гномы. Не могу точно вспомнить, когда появились неприятные и болезненные мысли… на самом деле, мне тяжело вспоминать все это. Будто бы страшный сон, который ты пытаешься его рассказать кому-то.
Начинаешь думать, что все, что ты делаешь — зря. Пустая трата времени, денег, сил. Винишь себя в этом. Я просила прощения у семьи за то, что я такая ничтожная.
Кстати о семье — их участие в моей депрессии… было своеобразным. Я живу в Петербурге, переехала одна сюда учиться. Родители далеко. Когда я говорила родителям о том, как мне стало тяжело, я слышала только «Хей, хвост пистолетом, не вешай нос, намотай сопли на кулак!». А я не могу, я не могу взять себя в руки!
Винила себя за то, какой я ужасный друг. Мои близкие жалуются на жизнь, а я не могу им помочь…
Стала отдаляться от всех. Мне было тяжело общаться с людьми, я раздражалась, я уставала, я плакала. При виде сообщения во «ВКонтакте» я кричала: «ОТСТАНЬТЕ, НЕ ТРОГАЙТЕ!»
А то как я видела мир — просто не описать словами. Это не черно-белые картинки. Цвет остался, но ты его будто игнорируешь. Все слегка приглушенно, все такое зернистое, нечеткое, будто смотришь через очки, диоптрии которых явно не подходят.
В какой-то момент я потерялась на пути из работы к метро, по которому ходила почти каждый день в течение целого года. Четко помню, как иду по парку, и вдруг чувствую дикую легкость, пугающую. Я оглядываюсь по сторонам, а все вокруг — нереальное. Я будто смотрю не своими глазами — а как наблюдатель, со стороны. Вижу себя, такую маленькую и никчемную, в огромном мире, который меня отторгает. Храм, который я вижу каждый день, стал другим. Река, деревья. Все другое. Оно в дымке, где-то в далеке, будто протянешь руку — а оно еще сильнее отдалится.
Где-то на фоне я понимала — со мной происходит что-то странное. Это не окей. Но я говорила себе: «Блин, ну ты психолог, ты видела людей в депрессии, ты с ними работала. Им хуже. Ты утрируешь. Ты хочешь привлечь внимание. С тобой не могло это произойти»
Рассказала о своем состоянии подруге — мы вместе с ней учимся. И она забила тревогу: «Алиса, ты болеешь! Ты не надумала это! Тебе реально плохо! Тебе нужна помощь!» А я все равно отнекивалась — ну нет, ну не может быть. Но случилась одна фраза от нее, которая навсегда осталась со мной — я даже часто говорю ее своим клиентам: «Это не твои чувства, это не твои мысли — они принадлежат болезни!»
А все чувства мои пропали. Они уходили в какую-то пучину внутри меня. Но вот гнилые мысли приходили — их-то пучина не забирала! Мысли о том, что живу я зря и, если и дальше буду жить, то только потрачу деньги родителей, займу чье-то место в мире. И что надо с этим заканчивать… Тут я вспомнила фразу подруги: получается, это не я хочу закончить жить, это говорит мне болезнь. Она — не я.
Я рассказала об этом всем маме. Видеть ее испуганное лицо было так страшно… И особенно страшно было услышать что-то, что сделает больно. Что это — глупость какая-то… Но мама — холодный человек, отношения с которой были всегда натянутые — сказала, что мне