О психоанализе - Карл Густав Юнг
Ранняя школа психоанализа и ее позднейшие последователи делали все возможное, чтобы обнаружить в особом качестве этих первоначальных травматических переживаний причину их последующего воздействия. Фрейд пошел дальше всех: он первым увидел, что к травматическому событию примешивается некий сексуальный элемент, и что эта примесь, о которой пациент обычно не подозревает, и есть основной источник эффекта травмы. Бессознательность сексуальности в детстве, казалось, проливала значительный свет на проблему устойчивой констелляции, вызванной первоначальным травматическим опытом. Подлинное эмоциональное значение этого опыта остается скрытым от пациента, в результате чего эмоция, будучи не в состоянии достичь сознания, никогда не истощается, никогда не исчерпывается. Данный устойчивый организующий, собирательный эффект, вероятно, можно объяснить как своего рода suggestion a échàance,[24] ибо оно тоже бессознательно и обнаруживает свое действие лишь в назначенное время.
Едва ли есть необходимость в подробных примерах, свидетельствующих о том, что подлинный характер сексуальных действий в младенчестве не признается. Врачу хорошо известно, например, что открытая мастурбация вплоть до взрослой жизни не воспринимается как таковая, особенно женщинами. Из этого легко сделать вывод, что ребенок еще менее сознает характер тех или иных действий; следовательно, истинный смысл этих переживаний остается скрытым от сознания даже во взрослой жизни. В некоторых случаях сами переживания полностью забываются либо потому, что их сексуальное значение совершенно неизвестно пациенту, либо потому, что их сексуальный характер, будучи слишком болезненным, не признается – иными словами, вытесняется.
Как уже было упомянуто выше, Фрейд рассматривал примесь сексуального элемента в травме как характерный сопутствующий фактор, имеющий патологический эффект. Данное наблюдение легло в основу теории инфантильной сексуальной травмы. Согласно этой гипотезе, патогенный опыт носит сексуальный характер.
Новая теория столкнулась с яростным сопротивлением: общепринятое мнение гласило, что маленькие дети вообще не обладают сексуальностью, а значит, такая этиология немыслима в принципе. Модификация уже обсуждавшейся теории травмы, а именно что травма, как правило, никак не связана с реальной действительностью и по существу является плодом воображения, отнюдь не улучшила ситуацию. Напротив, она обязывала нас видеть в патогенном опыте положительную сексуальную манифестацию инфантильной фантазии. Это уже не какое-то случайное впечатление, навязанное извне, а явное проявление сексуальности, фактически исходящее от самих детей. Даже реальный травматический опыт определенно сексуального характера требует некоторого участия со стороны ребенка; было обнаружено, что зачастую он сам подготавливает для него почву. В подтверждение этого Абрахам[25] предоставил ценные и весьма интересные доказательства, которые в сочетании с другими наблюдениями подобного рода указывают на то, что даже в реальных травмах психологическая установка ребенка играет важную роль. Медицинская юриспруденция, совершенно независимо от психоанализа, может привести любопытные параллели в поддержку этого психоаналитического утверждения.
Отныне главным источником невроза представлялись ранние манифестации сексуальных фантазий и их травматическое воздействие. Как следствие, детям пришлось приписать гораздо более развитую сексуальность, чем это признавалось ранее. Случаи преждевременной половой зрелости были описаны в литературе уже давно, например у двухлетней девочки, которая регулярно менструировала, или у мальчиков в возрасте от трех до пяти лет, имевших эрекцию и потому способных к совокуплению. Однако эти случаи были не более чем курьезами. Каково же было всеобщее изумление, когда Фрейд стал приписывать детям не только обычную сексуальность, но даже так называемую полиморфно-перверсивную сексуальность, причем на основе самых исчерпывающих исследований. Люди тут же сделали вывод, что все это было результатом внушения и, следовательно, представляло собой в высшей степени спорный искусственный продукт.
В этих обстоятельствах «Три очерка по теории сексуальности» Фрейда вызвали не только противодействие, но и бурное негодование. Едва ли нужно упоминать, что возмущение не содействует научному прогрессу и что аргументы, основанные на чувстве праведного гнева, приличествуют моралисту – ибо таково его занятие, – но не ученому, который обязан руководствоваться истиной, а не моральными соображениями. Если все действительно так, как описывает Фрейд, то всякое негодование абсурдно; если нет, то негодование ничего не даст. Решить, что есть истина, можно лишь на основании тщательных наблюдений и исследований. Вследствие этого неуместного возмущения противники психоанализа, за немногими достойными исключениями, являют собой несколько комическую картину прискорбной отсталости. Хотя психоаналитическая школа, к сожалению, ничего не смогла почерпнуть из своей критики, ибо критики не утруждают себя изучением наших подлинных выводов, и не смогла получить никаких полезных подсказок, ибо психоаналитический метод исследования был и остается непонятым, тем не менее долг ее сторонников состоит в том, чтобы тщательно обсудить расхождения между существующими взглядами. Мы стремимся не к тому, чтобы выдвинуть парадоксальную теорию, противоречащую всем предыдущим теориям, а скорее к тому, чтобы ввести в науку определенную категорию новых наблюдений. Посему мы считаем своей прямой обязанностью сделать все возможное, дабы прийти к согласию. Разумеется, мы должны отказаться от попыток достичь взаимопонимания со всеми теми, кто слепо противостоит нам (это было бы пустой тратой сил), но мы надеемся заключить мир с людьми науки. Ниже я попытаюсь обрисовать дальнейшее концептуальное развитие психоанализа вплоть до того момента, когда была сформулирована сексуальная теория невроза.
2. Теория инфантильной сексуальности
Как мы уже говорили в предыдущей лекции, открытие ранних сексуальных фантазий, казавшихся основным источником невроза, побудило Фрейда предположить существование богато развитой инфантильной сексуальности. Как вы знаете, достоверность этого наблюдения была решительно оспорена; предполагалось, что грубая ошибка и фанатичное заблуждение заставили Фрейда и всю его школу, как в Европе, так и в Америке, видеть вещи, которых не существует. Посему принято считать, что мы охвачены некой интеллектуальной эпидемией. Должен признаться, что у меня нет никакой возможности защититься от такого рода «критики». Что касается остального, не могу не заметить, что наука не имеет права с самого начала утверждать, будто определенные факты не существуют. Самое большее, что можно сказать, – это то, что они представляются крайне маловероятными и нуждаются в подтверждении и более тщательном изучении. Таков наш ответ и на возражение, что из психоаналитического метода нельзя извлечь ничего сколько-нибудь достоверного, ибо сам метод абсурден. Никто не верил в телескоп Галилея, да и Колумб открыл Америку исключительно благодаря ошибочной гипотезе. Насколько мне известно, метод может быть несовершенен, но это не должно препятствовать его применению. В прошлом, например, хронологические и географические наблюдения проводились с использованием совершенно неподходящих для этого инструментов. Возражения против метода должны рассматриваться как увертки до тех пор, пока наши оппоненты не ознакомятся с фактами. Именно в этой плоскости следует решать возникающие вопросы – не путем словесных перепалок.
Даже наши оппоненты называют истерию психогенной болезнью. Мы полагаем, что открыли ее психологические детерминанты, и без страха выносим результаты наших исследований на
