Аманда Палмер - Хватит ныть. Начни просить
Тот отец и его маленькая девочка не хотели театра.
Они не хотели, чтобы их провоцировали.
Они хотели, чтобы их развлекли.
Но они хотели кое-чего еще. Они хотели близости.
Когда я стояла в белом гриме и в пачке, меня вдруг осенило, что я была обслуживающим персоналом: причудливым сочетанием придворного шута, официантки и слуги. Я ощущала себя странным музыкальным автоматом, который срабатывал, когда в него опускали монетку, чтобы осуществлять связь между людьми.
* * *В первый день в роли Невесты я кое-чему научилась. Стоять на пластиковом ящике с течением минут становится крайне неудобно, ведь ты медленно начинаешь проваливаться в центр. Это ад.
Я стояла в своих военных сапогах примерно полчаса, потом эта поза становилась невыносимой, и мне нужно было изменить положение. Я ждала, пока рядом не будет зевак, незаметно переносила вес с одной ноги на другую и вставала на другую часть ящика. Несколько дней спустя я поняла, что могу решить эту проблему, постелив на ящик кусок фанеры.
В моем безмолвном застывшем состоянии время и пространство приобретали новые качества и измерялись от одного движения до другого, а я создала внутренний диалог с миром вокруг. Я считала, что если буду громко проговаривать что-то в голове, то это сообщение можно будет прочитать в моих глазах.
Привет.
Я несколько раз моргаю и смотрю на своего нового друга, а он в свою очередь смотрит на меня.
Когда он бросает деньги в шляпу, я смотрю ему прямо в глаза и думаю:
– Спасибо.
Моргнула.
– Вот. Возьми цветок.
Моргнула.
А если у меня было особенно хорошее настроение:
– Я люблю тебя.
Моргнула.
* * *Чего я не ожидала, так это внезапного, мощного взаимодействия с людьми, особенно одинокими людьми, которые выглядели так, будто сто лет уже ни с кем не общались. Меня восхищал интимный момент во время затянувшегося зрительного контакта посреди оживленного тротуара, рядом проезжали машины, ревели сирены, уличные торговцы продавали свой товар, активисты раздавали флаеры прохожим, потрепанные иммигранты пытались продать спешащим пассажирам газеты о бездомных. Там, где прямой взгляд в глаза незнакомцу, который длится больше двух секунд, обычно запрещен.
Мои глаза говорили:
– Спасибо. Я вижу тебя.
А их глаза отвечали:
– Никто никогда меня не замечает. Спасибо.
* * *Несколько лет назад после занятий йогой учитель попросил нашу группу вспомнить первый случай из нашего детства, когда мы заметили, что что-то (так и не подобрав более клинического термина) не в порядке. Мой ответ вспомнился очень быстро и был настолько обличительным, что я не смогла сдержать смех. На самом деле, это мое первое воспоминание из детства, которое я помню.
Мне было три года. В нашем доме была длинная деревянная лестница, и в один прекрасный день я упала со второго этажа на первый. Я четко помню панику в голове: «Я умру?» – пока я кувырком катилась по лестнице. Все вокруг было размыто. Я осталась цела, но было очень больно. И вот я вся в слезах, сбитая с толку, побежала на кухну, чтобы рассказать об этом эпичном инциденте семье.
Вот, что я помню[6]. На кухне было полно народу: моя мать, возможно, отчим, еще, может, братья и сестры, может, еще взрослые.
И никто из них мне не поверил.
Они подумали, что я все сочинила. Пытаясь обратить на себя внимание. Преувеличивая. Драматизируя.
И вот теперь тридцатидвухлетняя я отчаянно пыталась найти себя, понимая, что все, что я делала в своей жизни как артист, может быть обобщено как:
«Пожалуйста, поверьте мне. Я настоящая. Нет, это действительно случилось. Было больно».
Я сидела и продолжала смеяться.
И плакала. И смеялась.
Над собой.
Было так стыдно.
Я смеялась над всеми номерами, которые я выкидывала, будучи интровертным, обозленным подростком. Я одевалась как чудачка, была не уверена в себе и боялась говорить с людьми. Я смеялась над тем асоциальным студентом, которым я была, когда голая, в бутафорской крови я притворялась мертвой на территории колледжа. Это было частью моей диссертации на тему постмодернистского перформанса, таким образом я пыталась вызвать своего рода реакцию у других студентов.
«Пожалуйста, поверьте мне. Я настоящая. Было больно».
Я смеялась над теми душераздирающими песнями, которые я сочиняла будучи подростком. Они стали дополнением к тому кричащему манифесту с единственной основной мыслью:
«Пожалуйста, поверьте мне. Я настоящая».
Я смеялась над всеми теми часами, в течение которых я молча стояла на ящиках и с тоской смотрела на прохожих, и давала им цветы в обмен на деньги. Я смеялась над работой в стриптиз-клубе, когда я, кружась под музыку Ника Кейва и глядя в глаза одиноких пьяных незнакомцев, пыталась заставить их заглянуть в мою душу, а не в мою промежность:
«Пожалуйста, поверьте мне. Я настоящая».
Я смеялась над всеми ночами, когда я вопила на сценах концертных залов, выкрикивая одни и те же подростковые песни во всю глотку, настолько агрессивно, открыто и правдиво, насколько я могла это сделать, так громко, что каждую ночь в течение года я теряла голос, и в итоге мне пришлось вырезать грубые наросты на моих голосовых связках, которые появились в результате постоянных криков:
«Пожалуйста, поверьте мне».
Я смеялась над каждым артистом, которого я знала. Над каждым писателем, каждым актером, режиссером, каждым ненормальным негодяем, который решился отказаться от стабильного дохода, продвижения по службе и налоговых деклараций и вместо этого выбрал жизнь, в которой он хотел заработать, пытаясь вывернуть наружу свой мозг и показать результат миру. И как все это, возможно, сводилось лишь к одному:
«Поверьте мне».
Поверьте мне.
Я настоящая.
* * *Дело в том, что все хотят быть увиденными, понятыми, принятыми.
Абсолютно каждый человек хочет, чтобы в него поверили.
Просто чаще всего артисты громче об этом заявляют.
* * *На том же занятии йогой мы стояли в парах лицом друг к другу. Нам просто сказали быть с другим человеком, держать зрительный контакт без каких-либо жестов, смеха, улыбок или подмигиваний и вести себя непринужденно.
Взрослые мужчины и женщины плакали. Они правда плакали.
Когда мы закончили это упражнение, мы обсудили наши чувства. Эта тема будто повторялась эхом вновь и вновь. Многие признали, что впервые в жизни другой человек по-настоящему увидел их. Увидел без стен, без суждений, просто увидел, признал, принял. Такой опыт для многих был уж больно редким.
* * *Даже циничные люди не могли пройти мимо Невесты. Люди были без ума от невест.
Думаю, я пошла ва-банк, когда купила платье. Разве мог найтись человек, который бы ненавидел Невесту?
Есть в ней что-то волшебное, чистое, прекрасное. Невинное. Святое. Обнадеживающее. Все.
Я провела кучу времени, стоя на том ящике и наслаждалась тем, что я зарабатывала на жизнь в качестве невесты в белом платье, и в глубине души я знала, что не хочу замуж. Никогда.
Мои родители, отчимы, мачехи и все их бывшие казались сумасшедшими для меня. Зачем жениться и разводиться, люди? Почему нельзя просто встречаться?
«Я не совершу их ошибку. Даже если полюблю кого-то».
Я хотела быть свободной. Ничем и никем не ограниченной.
Брак всегда представлялся мне адом.
* * *Когда незнакомец клал деньги в шляпу, я старалась показывать неимоверную благодарность моему спасителю, который высвободил меня из застывшей позы. Я смотрела на этого человека не сразу. Я кокетничала. Я смотрела в небо. Я смотрела на толпу. Я смотрела на улицу. Я смотрела на вазу. А потом, выбрав идеальный цветок, я грациозно смотрела на своего нового друга, я никогда не улыбалась ртом, я делала это глазами, почти незаметно наклонялась и деликатно держала цветок между указательным и большим пальцами.
Это всегда напоминало мне о Причастии, о том тихом, интимном моменте, когда священник предлагает вкусить хлеб и тем самым приобщиться к телу Христа. (В детстве мне всегда было скучно в церкви, но я любила этот ритуал.)
Итак, доллар в шляпе. Я с любовью смотрела на своего нового друга, в моей голове происходил тихий монолог, который звучал примерно так:
Тело Христово, чаша спасения.
Посмотри на этот святой цветок, друг.
Возьми его, он для тебя. Подарок от сердца.
Ах, хочешь фотографию? Хорошо! Мы можем сфотографироваться.
Я подержу цветок, пока твоя девушка достанет фотоаппарат.
Тело Христово, чаша спасения. Цветок терпения.
