Кен Уилбер - Око духа: Интегральное видение для слегка свихнувшегося мира
Так что если этот вводный обзор окажется для вас «немного чересчур», просто бегло просмотрите его и потом перескакивайте к 1. СПЕКТР СОЗНАНИЯ. Я убежден, что по мере того, как вы продолжите чтение, к вам постепенно придет интегральное видение — медленно, но верно, осторожно, но неудержимо, взвешенно, но ослепительно — так что вы и я окажемся в одном и том же круге понимания, пребывая в оке Духа, танцуя в свободе целого, выраженной во всех его частях.
«Большой Взрыв» сделал всех мыслящих людей идеалистами. Сначала не было ничего, а затем меньше чем за одну наносекунду вдруг начала существовать материальная Вселенная. Эти ранние материальные процессы, очевидно, подчинялись математическим законам, которые сами, в некотором смысле, существовали еще до Большого Взрыва, поскольку они, похоже, действовали с самого начала. До сих пор в распоряжении всех думающих мужчин и женщин всегда имелись две великие и основные философские ориентации — а именно, материализм и идеализм. Каковы бы ни были другие последствия Большого Взрыва, представляется, что он нанес смертельный удар материализму.
Однако эта идеалистическая тенденция в современной физике восходит, по меньшей мере, к двойной революции теории относительности и квантовой теории. Фактически, из примерно десятка пионеров этих ранних революций — таких, как Альберт Эйнштейн, Вернер Гейзенберг, Эрвин Шредингер, Луи де Бройль, Макс Планк, Вольфганг Паули, Сэр Артур Эддингтон — подавляющее большинство были идеалистами или трансценденталистами того или иного направления. И я говорю это вполне обоснованно. От утверждения де Бройля, что «механизм требует мистицизма» до спинозианского пантеизма Эйнштейна, от шредингеровского идеализма Веданты до платонических архетипов Гейзенберга — всех этих физиков-первопроходцев объединяло убеждение, что Вселенная просто не имеет смысла — и не может быть удовлетворительным образом объяснена — без включения (в некотором фундаментальном смысле) самого сознания. «Вселенная начинает выглядеть скорее как великая мысль, нежели как великая машина», — подытожил имеющиеся данные Сэр Джеймс Джинс. И, используя слова, против которых не возразил бы, фактически, ни один из этих физиков-первопроходцев, Сэр Джеймс заметил: выглядит все более и более несомненным, что единственный способ объяснить вселенную состоит в том, чтобы считать, что она существует «в сознании некоего вечного духа».[1]
Интересно, что понятие «душевного здоровья» всегда определялось как пребывание, в некотором фундаментальном смысле, «в контакте» с реальностью. Но что если мы обращаемся к самым строгим из наук, чтобы определить природу этой основополагающей реальности — реальности, с которой мы, по идее, должны находиться в контакте — а нам вдруг заявляют, что на самом деле реальность существует «в уме некоторого вечного духа»? Что тогда? Означает ли душевное здоровье прямой контакт с разумом некоторого вечного духа? И если в том, что касается природы предельной реальности, мы не верим этим физикам, то кому нам верить? Если речь идет о пребывании в здравом уме, то с какой именно реальностью мы, предположительно, должны находиться в контакте?
Призрак в машине
Одна из великих проблем, связанных с этой «духовной» линией рассуждений, состоит в том, что, если только вы не математический физик, ежедневно сражающийся с такими вопросами, выводы кажутся вам слишком шаткими, слишком умозрительными, слишком «странными» и даже пугающими. Не говоря уже о том, что слишком много теологов, восточных и западных, использовали эти шокирующие дыры в научном объяснении природы для того, чтобы протолкнуть на сцену свою версию Бога.
Вот почему сегодня большинство активных ученых, врачей, психологов и психиатров продолжают спокойно работать, не слишком обращая внимание на эти странные «идеалистические домыслы», которые только сбивают их с толку. От когнитивного бихевиоризма до искусственного интеллекта, от психологического коннективизма[2] до биологической психиатрии — большинство исследователей просто остались очень близко к материалистическому объяснению разума, души и сознания. То есть они исходят из того, что фундаментальная реальность — это материальный, физический или сенсомоторный мир, и потому считают разум не более чем общей совокупностью отражений или представлений этого эмпирического мира. При этом утверждается, что мозг — это биокомпьютер, вполне объяснимый с объективной научной точки зрения, а информация, которую он обрабатывает, состоит всего лишь из представлений эмпирического мира («без представления нет вычисления»[3]*). Материальный и объективный мозг просто обрабатывает данные материального и объективного мира, а субъективная сфера сознания — это, в лучшем случае, эпифеномен, побочный продукт, порожденный калейдоскопом физиологических событий. Разум остается призраком, появляющимся в машине. И совершенно неважно что это за машина — компьютер, биологический процессор или следящая система. Горестный клич мертвого и призрачного разума отдается эхом в величественных коридорах сегодняшних научных исследований.
Типичным примером этих объективистских подходов может служить получившая широкое признание книга Дэниэла Деннета «Сознание объясненное», которую, как замечали менее снисходительные критики, лучше было бы назвать «Сознание объясненное как несуществующее». Все эти подходы отправляют объективные представления бегать по коннективистким сетям, и единственное, в чем различаются между собой большинство этих объяснений — это точная природа объективной сети, через которую биты информации протискиваются но назначенным им кругам генерации иллюзии сознания. Все эти схемы — совершенно независимо от бесспорно присущих им некоторых важных достоинств — тем не менее, представляют собой, если разобраться, попытки сознания отрицать существование сознания, а это — весьма незаурядное количество причинной активности со стороны того, что, в конечном счете, считается бесполезным паром, призрачным ничто[4].
Но чтобы мы ни говорили, эти эмпирические и объективистские схемы — аналоговые и цифровые биты, бегущие по информационным сетям, или нейромедиаторы, протискивающиеся между ветвящимися дендритами[5]* — это совсем не то, как мы действительно переживаем свое собственное внутреннее сознание. Ведь когда вы или я занимаемся самонаблюдением, мы находим другой мир, не мир байтов, битов и цифровых штучек, а мир образов и желаний, голода и боли, мыслей и идей, желаний и потребностей, намерений и колебаний, надежд и страхов. И мы получаем эти внутренние данные мгновенно и напрямую: они просто даны нам, они просто здесь, они просто появляются, и мы свидетельствуем их настолько, насколько захотим. Эти внутренние данные действительно могут быть частью обширных цепей опосредованных событий — что очень похоже на правду — но в момент самоанализа это не имеет ни малейшего значения: мои внутренние состояния просто немедленно даются осознанию всякий раз, как я нахожу время на них взглянуть.
Таким образом, даже если мы попытаемся согласиться с когнитивистами, функционалистами и бихевиористами, если мы попытаемся думать о сознании просто как о битах информации, скачущих по нейронным сетям, тем не менее, сама эта идея известна мне только в контексте внутреннего и прямого постижения. Я переживаю эту идею в непосредственном внутреннем опыте; ни в какой момент я, в действительности, не ощущаю ничего, что хотя бы отдаленно напоминало информационный бит, мчащийся по проводящему пути между нервными клетками. Это просто понятие, и я знаю это понятие так же, как знаю все понятия — в контексте внутреннего и сознательного понимания. Другими словами, объективистский подход к опыту и сознанию не может объяснить даже собственный опыт и сознание, не может объяснить тот факт, что цифровые биты переживаются не как цифровые биты, а как надежды и страхи.
Внутреннее и внешнее
Короче, мой внутренний и субъективный опыт дан мне в понятиях, которые просто не согласуются с объективистскими и эмпирическими понятиями функционализма, когнитивизма или нейронного коннективизма. Мой субъективный и внутренний мир, известный под многими именами — сознание, осознание, разум, душа, идея, идеализм — определенно оказывается не в ладах с моим объективным и внешним описанием мира, также известного под многими именами — материальное, биофизическое, мозг, природа, эмпирическое, материализм. Внешнее и внутреннее, разум и мозг, субъективное и объективное, идеализм и материализма, интроспекция и позитивизм, герменевтика и эмпирика — этот ряд оппозиций можно продолжать без конца.
