Эдвард Эдингер - Творение сознания. Миф Юнга для современного человека.
Это описание лишь подтверждает тот факт, что сознание не поддается определению. В «Психологических типах» Юнг писал:
Под сознанием я разумею отнесенность психических содержаний к нашему эго, поскольку эго воспринимает эту отнесенность как таковую. Отношения к эго, которые не воспринимаются им как таковые, являются бессознательными. Сознание есть
1 Dagobert D. Runes, ed., Dictionary of Philosophy (New York: Philosophical Library, 1960), p. 64.
33
функция или деятельность, поддерживающая связь между психическими содержаниями и эго. Сознание для меня не тождественно с психикой, ибо психика представляется мне совокупностью всех психических содержаний, из которых не все непременно связаны прямо с эго, т. е. отнесены к эго таким образом, что им присуще качество сознательности 2.
В этом утверждении по меньшей мере намечена попытка феноменологического описания опыта сознания; кроме того, в нем недвусмысленно констатируется, что носителем сознания явлется эго.
Мы можем продвинуться чуть дальше, если рассмотрим бессознательные аспекты термина «сознание», его этимологию. Слова «сознающий, сознательный» имеют приставку «со», обозначающую «совмещение», и корень «знать». Кроме того, слово «сознание» употребляется в значении «сознание вины» и имеет отношение к совести. Следовательно, с точки зрения этимологии сознание и проявление совести подразумевают «знание», разделенное «с» другим существом. В противоположность этому, слово «познание», которое также имеет корень «знать», лишено элемента «причастности». Между феноменами сознания и совести существует этимологическая связь, и опыт сознания обусловлен двумя факторами — «знанием» и «сопричастностью». Иными словами, сознание — это совместное знание, его диалогическая ипостась.
Знание
С одной стороны, феномен сознания представлен актом знания — не менее загадочной психической функцией, чем тесно связанное с ней сознание. Целая отрасль философии, а именно, эпистемология, занимается как раз проблемами и границами знания. Мой подход является не философским, а психолого-эмпирическим; такой метод обеспечивает, по крайней мере, возможность наглядного описания опыта познания.
Психологическая функция знания или видения требует, в первую очередь, чтобы недифференцированный, рассредоточенный
2 С. G. Jung, Psychological Types, CW 6, par. 700. Юнг. Психологические типы, Прогресс — Ювента, 1995, пар. 700.
опыт был разделен на субъекта и объект, на познающего и познаваемое. Первоначальное разделение исходного единства согласуется с описанием Эрихом Нойманом отделения друг от друга мировых родителей. Отделение Неба-Отца от Матери-Земли, или света от тьмы, является первоначальным космогоническим событием, знаменующим собой рождение сознания, способности познавать. Нойман писал: «Акт познания, сознательного различения разделяет мир на противоположности, ибо познание мира возможно только через противоположности» 3. Эго выделяется из плеромы, субъект знания отделяется от объекта знания, и таким образом, становится возможен акт познания.
Первоначальный космогонический процесс отделения субъекта от объекта обязательно повторяется с каждым новым витком познания. Всякий раз, когда эго оказывается вместилищем нового бессознательного содержания, оно осознает его посредством акта отделения, позволяющего наблюдать за возникшим психическим содержанием. Таким образом, познающий и познаваемое перестают быть тождественными. Символом процесса отделения субъекта от объекта, познающего от познаваемого, является зеркало. Зеркало метафорически изображает способность психики к объективному восприятию, освобождению от оков примитивного бытия. Шопенгауэр описывал этот процесс следующим образом:
В самом деле, достойно удивления, как человек, наряду со своей жизнью в сфере конкретного, всегда живет еще другой жизнью — в сфере абстрактного. В первой он отдан на волю всем бурям действительности и влиянию настоящего; обречен бороться, страдать и умирать, подобно животному. Но его жизнь в сфере абстрактного, как она преподносится его разумному сознанию, представляет собой тихое отражение его жизни в сфере спокойного обдумывания, то, что до этого полностью владело им и глубоко волновало, представляется ему холодным, бесцветным и в данный момент чуждым и странным; сейчас он только зритель и наблюдатель. Что касается этого удаления в область рефлексии, то он похож на актера, который, сыграв свою роль в одной сцене, занимает место в зрительном зале до тех пор, пока ему снова не надо будет появиться на подмостках. Сидя в зрительном зале, он спокойно наблюдает за всем, что бы ни произошло на сцене, даже если это будет приготовление к его собственной смерти (в пьесе);
3 Erich Neumann, The Origins and History of Consciousness (New York: Pantheon Books, 1954), p. 104.
35
но затем он снова возвращается на сцену и действует, и страдает, как ему предписывает его роль 4.
Способность превращать бессознательный комплекс, который держит человека в тисках, в объект познания играет чрезвычайно важную роль в процессе расширения сознания. Продолжая аналогию, предложенную Шопенгауэром, можно сравнить этот процесс с чудом, которое переносит человека, вынужденного сражаться за свою жизнь, с арены в зрительный зал; в этом случае реальность, приводившая в отчаяние, превращается в объект для созерцания и размышления, а субъект познающий оказывается вне опасности.
Подобная идея встречается в апокрифе «Деяния Иоанна». Во время распятия Иоанн не смог вынести зрелища страданий Христа и бежал на Масличную гору. Здесь ему явилось видение: Иисус разъяснил ему смысл распятия. Иоанн смог созерцать распятие, воспринимать как объект. Толпа считала, что перед ней распинают на кресте Иисуса-человека, Иоанну же было дано наставление — воспринимать происходящее как символ:
Слушай то, что я хочу поведать тебе, ибо знаю, что ты поймешь. Итак, постигни во мне прославление Слова [Логоса], прободение Слова, кровь Слова, уязвление Слова, подвешивание Слова, страдание Слова, пригвождение Слова, смерть Слова, и так говорю Я тебе, отделив человеческое [т. е. устранив личные элементы]...
Когда он говорил мне об этом и о многом другом — хотя я и не знаю, как передать то, что он хотел сказать мне, — он вознесся, причем никто из толпы не заметил этого. И когда я спустился, то с презрением смеялся над ними, накрепко запомнив главное, а именно, что Господь в своей провидческой заботе о людях, ради их обращения и спасения устроил так, чтобы все совершилось символически 5.
Перед этим, в главе 95 «Деяний Иоанна», Иисус говорит своим ученикам: «Аз есмь зеркало для вас, в котором видите меня» 6. А в главе 96 он говорит: «Узри себя во мне... постигни то, что я делаю, ибо страсти человеческие, которые я собираюсь претерпеть, — это твои страсти» 7.
4 А. Шопенгауэр. Мир как воля и представление. Т. 1. М. 1900.
5 М. R. James, The Apocryphal New Testament (London: Oxford University Press, 1960), p. 256.
6 Ibid., p. 253.
7 Ibid., p. 254.
В этом тексте Иисус учит отделять субъект от объекта, не воспринимать опыт как бессвязное страдание, а видеть в нем зеркало, отражающее истину. В таком виде эти наставления аналогичны принципам активного воображения или медитативной рефлексии, которые способны превратить депрессию в объект познания, раскрывая открытый в депрессии образ. Юнг, описывая собственную решающую встречу с бессознательным, замечал: «Насколько мне удавалось переводить эмоции в образы, иначе говоря, обнаруживать образы, скрытые в эмоциях, настолько же я достигал внутреннего успокоения и уверенности в себе»8.
В мифологии классическим примером, подчеркивающим важность отделения субъекта от объекта с помощью рефлексии, может служить миф о Персее и Медузе, из которого следует, что прямо взглянуть на Медузу — значит превратиться в камень. Медуза олицетворяет психическое содержание, разрушающее эго; одолеть Медузу можно лишь в том случае, если смотришь на ее отражение в зеркальном щите, которым Афина снабжает Персея.
На мой взгляд, зеркальный щит Афины символизирует процесс развития человеческой культуры, избавляющей человека от деструктивного страха перед грубым, примитивным существованием, которое олицетворяет Медуза. Язык, искусство, драма и познание дают человечеству зеркало, позволяющее психике развиваться. Слова Шекспира о театре верны для всех форм культуры, которая держит зеркало перед природой 9.
Шиллер определяет функцию искусства аналогичным образом:
[Глубинная цель подлинного искусства] не только в том, чтобы перенести человека благодаря мимолетнему сновидению в мир свободы, но и в том, чтобы сделать его действительно свободным. Оно достигает этого, пробуждая, упражняя и развивая в нас способность отодвигать в объективную даль чувственный мир, который, в противном случае, начинает тяготеть над нами в виде грубой материи и подавляет нас, подобно слепой силе 10.
