Клаудио Наранхо - Революция, которую мы ждали
Ближе всего к морали, интересовавшей греческих и римских моралистов, таких как стоики, эпикурейцы, циники, — философов, пришедших за Сократом и размышлявших больше о том, как надо жить, чем о научных проблемах в современном их понимании (Марк Аврелий, Эпиктет, Цицерон), сейчас находится то, что мы называем терапией. Эти философы размышляли о сознании, заботились о том, как людям сосуществовать друг с другом, учили их жить лучше. И если бы мы хотели вернуться к добродетели, нам надо было бы сделать образование не более моральным, а более терапевтичным, чтобы оно заботилось о счастье.
Поэтому жаль, что у нас существует барьер между образованием и, как полагают, сильно отличной от него психотерапией; считается, что это разные дисциплины, тем более в нынешних условиях рынка они конкурируют между собой, как политические партии или футбольные команды. Поскольку преобладающей ментальностью является ментальность гегемонии, каждый кусочек территории отстаивает свои взгляды, и учителя не хотят, чтобы на их поле заходили психологи. Но нам дорого обходится результат образования, который не помогает стать счастливее или построить хорошие отношения с другими людьми. Психопедагога вызывают, лишь обнаружив у ученика серьезные проблемы в учебе, а не потому, что образовательные институты важность эмоционального развития считают одной из базовых ценностей. Хотя образование, которое так озабочено получением информации, что забывает о человеческом развитии, — и это в эпоху вездесущего Гугла или всеведущей Википедии! — выглядит довольно смешно.
Наверное, уже пора озвучить другую теорию невроза, о которой я уже говорил между строк, предполагая, что ответом на идею о классических грехах христианства должна стать не только отрешённая нейтральность, но и добродетель, присущая психическому здоровью. Я имею в виду взгляд на страдание, высказанный Фрейдом. Основатель психоанализа сформулировал множество теорий, но одним из самых глубоких порождений фрейдовской мысли является идея коллективной кастрации.
Фрейд разоблачил криминализацию инстинкта, и в особенности криминализацию желания. Видение Фрейда пронизывает идея, что зверь лежит в основе человеческой сущности. Фрейд как бы говорит нам: «Достаточно уже измышлений о духовности. Пора постепенно признать: мы в своей сущности недалеко ушли от животных, и, как животным, нам не нравится клетка, в которую нас посадили. Мы создали антиэротичную, репрессивную цивилизацию. И эта Цивилизация учит нас подавлять удовольствия и ставить разум во главу угла: разум и его полномочия, — таким образом, долг превыше удовольствия. В каком-то смысле это и есть цивилизация: когда долг побеждает удовольствие. Так и было записано в воинских уставах древних народов. Воин мог пасть, пронзенный стрелой, не издав ни единого стона, потому что воинский дух выше страданий тела, а сознание управляет нашим поведением, отдавая телу приказы долга. Японцы способны расстаться с жизнью, вспоров себе живот, потому что такое поведение диктует кодекс чести и героический идеал, воплощённый в людях, способных преодолевать базовые инстинкты».
Действительно, в нас есть что-то, что переживёт тело, но я не думаю, что правильно учить людей презирать своё естество и его желания. Расплата за отсутствие счастья очень велика, и месть неудовлетворенного инстинкта, который превращается в фантасмагорические явления, такие как невротические желания и разрушительные страсти, поистине ужасна.
Учение Фрейда складывалось под влиянием Ницше, и, я уверен, он взял больше у Ницше, чем у своих наставников — физиологов, неврологов или врачей. А Ницше считал, что окаменевшему христианству необходимо вливание дионисийского духа. Что являлось дионисийским духом для Ницше? В частности, доверие природе. Если в Нас есть животные инстинкты, то они похожи на тропизмы у растений, которые знают, куда пускать корни, где взять воду, и умеют поворачивать свои цветки вслед за солнцем… И никому не приходит в голову осуждать цветок за такие действия или же считать первертными желания зверей пить, поглощать пищу или спариваться. Мы не можем контролировать животных, и было бы иллюзией пытаться вмешиваться в инстинкты и половое поведение кошек или собак: мы не осмеливаемся настолько регулировать их жизнь — им в этом повезло. И нам тоже, потому что психическое здоровье кошек, лошадей, дельфинов нас поддерживает. Бывает, что кошки и собаки помогают своим хозяевам пережить моменты депрессии или отчуждения.
Если Фрейд прав в своих предположениях, утверждая, что мы очень несчастные животные, заключённые в клетку цивилизованной жизни, то, может быть, стоило бы принять предложение Ницше культивировать дух дозволенности наших желаний: придавать им большую ценность и меньше криминализировать их. Эту идею развивал также ученик Фрейда Вильгельм Райх, который ещё больше, чем сам Фрейд, верил в освобождение репрессированных обществом внутренних сил, вдохновлённый идеей выпустить зверя из клетки или тюрьмы. Один учитель, под глубоким воздействием идеи Райха, — Александр Сазерленд Нилл — создал известную школу Саммерхилл, эксперимент по воспитанию детей в условиях свободы и любви. Он был воодушёвлен идеей, что самым главным в образовании является именно свобода и любовь. Из этой школы выходили очень благополучные люди, но о Саммерхилле многие высказывались плохо. Злые языки сумели заглушить научные выводы, основанные на результатах долговременных исследований, и в обществе разразился такой ужасный скандал, что некоторые родители испугались, что их детей воспитывают в атмосфере вседозволенности. Похожее произошло снова в 1960-е годы, когда родилось движение контркультуры. Власти испугались возможных социальных последствий от действий этих молодых людей, которые принимали наркотики и высказывали более чем критические суждения о своих благонравных родителях, бабушках и дедушках. Произошел, как его назвали американцы, разрыв поколений: такая огромная пропасть между отцами и детьми, что политики стали демонизировать молодежь.
В 1960-е годы в Калифорнии, которая была своеобразной Меккой этого движения, начались многие революционные инициативы: экологическое движение, новый феминизм, движение за гражданские свободы, давшие новое вдохновение для терапии и особенно большой прогресс в духовном поиске. Когда власти справедливо почувствовали, что, если молодежь выиграет, уже невозможно будет манипулировать обществом, они решили вмешаться и запустили движение неоконсерваторов, которые превалируют в обществе до сегодняшнего дня. Возникло направление, которое обвиняло молодежь и для этого также криминализировало наркотики, потому что они были связаны с потенциально опасной молодежной ментальностью, ослушивающейся властей. И так же, как в Германии хотели во всем обвинить евреев, публике попытались внушить, что молодежь со своей контркультурой и наркотиками представляет большую опасность для Америки. Эта криминализация была очень хорошо организована, особенно так называемая «война с наркотиками», которая основывалась не на заботе медиков о здоровье людей, — несмотря на то, что были опубликованы фальшивые эксперименты, подтверждавшие якобы вредное влияние ЛСД на хромосомы, — это была тайная политическая война, базирующаяся на страхе перед осознанием и освобождением.
Становится стыдно, что борьба с наркотиками на сегодняшний день, при значительном росте экономических преступлений, продолжает убивать стольких людей, и хуже всего, что от этого гибнет больше людей, чем от потребления наркотиков. Откуда берётся такая непримиримость? Мне кажется, причина только в том, что некоторые понимают, что пробуждение сознания имеет политические последствия, поскольку люди перестают быть стадом, погоняемым школой, телевизором и конформизмом. Потому что те же наркотики, которые служили инструментом в религиозной жизни примитивных народов и помогают сегодня в психотерапии, могут привести к опасной мудрости.
Я затронул тему репрессированного духа и необходимости более разрешающей культуры под влиянием инсайта Фрейда о том, что мы отвернулись от природных желаний. И если уже проверено, что высокая степень свободы как в образовании, так и в воспитании вызывает такое противодействие в обществе, что мы можем сделать для оздоровления культуры?
Может быть, камень преткновения в том, что жизнь родителей становится неудобной, если дети отказываются выполнять библейскую заповедь любить и уважать своих родителей, — немногие из них готовы принять критику от своих детей. И пусть даже родители знают о своем несовершенстве, это не значит, что они готовы принять эту правду из уст детей, потому что только на более продвинутом, относительно среднего, уровне сознания родители способны учиться у своих детей.
