Ирвин Ялом - Дар психотерапии
«Как вы думаете, что я чувствую, слушая одну и ту же историю снова и снова?»
«Должно быть, это утомительно. Наверное, вы хотите, чтобы сеанс поскорее закончился, наверное, вы смотрите на часы».
«В этом кроется вопрос для меня?» «Ну, хорошо, так как?»
«Я с нетерпением выслушиваю ту же историю вновь. Я чувствую, что она становится преградой между нами, как будто бы вы не хотите разговаривать со мной. Вы правы насчет того, что я сверялся с часами. Но с надеждой, что, когда ваша история закончится, у нас еще будет время пообщаться до конца сеанса».
Глава 8. Позвольте вашему пациенту стать значимым для вас
Более тридцати лет назад я услышал одну из самых печальных психотерапевтических историй. Я тогда получил годовую стипендию для работы в Лондоне, в уважаемой клинике Тависток, где и познакомился с выдающимся британским психоаналитиком и групповым терапевтом. Он выходил на пенсию в возрасте семидесяти лет и прошлым вечером провел свою последнюю встречу в долговременной терапевтической группе. Члены группы, многие из которых входили в нее более десяти лет, обратили внимание на множество изменений, которые они увидели друг в друге, и все сошлись на том, что был только один человек, кто совершенно не изменился: сам терапевт! На самом деле, как сказали они, он остался в точности таким же, каким был, хотя прошло десять лет. После чего он взглянул на меня и, постучав по столу для выразительности, сказал назидательным тоном: «Это, мой мальчик, и есть хорошая техника».
Когда я вспоминаю этот эпизод, мне всегда становится грустно. Очень печально сознавать, что вы находитесь в тесной связи с другими людьми так долго и все же не можете позволить им стать значимыми для вас, не даете им повлиять на вас и изменить вас. Я рекомендую вам давать своим пациентам возможность быть значимыми для вас, позволять им проникать вам в душу, влиять на вас, изменять вас — и не скрывать этого от них.
Годы назад у меня была пациентка, которая постоянно костила некоторых своих друзей за «развратную жизнь». Это было достаточно типично для нее: она была очень придирчива ко всем, кого описывала. И я открыто поинтересовался у нее о воздействии подобных осуждающих выпадов на ее знакомых.
«Что вы имеете в виду? — ответила она. — Неужели то, что я осуждаю других, оказывает какое-либо влияние на вас?»
«Мне кажется, что это заставляет меня быть немного осторожным и не открывать себя слишком сильно. Если бы мы были друзьями, я бы был очень осторожен и не показал вам мою темную сторону». «Но проблема очень проста на мой взгляд. Что вы думаете о беспорядочных половых связях? Можете ли вы лично вообразить отделение секса от любви?» «Конечно, могу. Это часть нашей человеческой природы». «Это вызывает у меня отвращение».
Сеанс оборвался на этом замечании. Все последующие дни я пребывал в расстроенных чувствах из-за нашего спора и начал следующий сеанс со слов, что чувствую себя очень неловко, зная, что вызываю у нее отвращение. Она была сильно удивлена моей реакцией и объяснила мне, что я совершенно неправильно ее понял: она имела в виду то, что у нее вызывает отвращение человеческая природа и ее собственные сексуальные желания, но не я или же мои слова.
Позднее на этом сеансе она вернулась к этому эпизоду и сказала, что, хотя и сожалеет, что стала причиной моего беспокойства, тем не менее она была тронута — и довольна — тем, что была значима для меня. Этот взаимный обмен любезностями поразительно ускорил процесс терапии: на следующих сеансах она доверяла мне все больше и брала на себя все больший риск.
Не так давно я получил письмо по электронной почте от одного из моих пациентов:
Я люблю вас и одновременно ненавижу за то, что вы бросаете меня. Бросаете, не только отправляясь в Аргентину и Нью-Йорк и, как я знаю, в Тибет и Тимбукту, нет — вы бросаете меня каждую неделю, вы закрываете дверь, и, наверное, просто переключаетесь на бейсбол или проверяете Доу, выпиваете чашечку чая, насвистывая счастливую мелодию и совершенно не думая обо мне. И впрямь, почему вы должны это делать?
Это утверждение всего лишь озвучивает самый главный вопрос для многих пациентов: «Вы когда-либо думаете обо мне между сеансами или же я просто выпадаю из вашей жизни на всю следующую неделю?»
По моему опыту, очень часто пациенты не исчезают из моей памяти на неделю, и, в том случае, если со времени последнего сеанса у меня появляются мысли, которые могут оказаться им полезными, я непременно поделюсь с ними.
Если я чувствую, что во время сеанса совершил ошибку, я уверен, что лучше всего открыто признать ее. Однажды пациентка описала такой сон:
Я нахожусь в своей старой начальной школе и разговариваю с маленькой плачущей девочкой, убежавшей из своего класса. Я говорю ей: «Ты должна помнить, что очень многие любят тебя, и было бы лучше не убегать от всех».
Я предположил, что она одновременно и говорящий, и маленькая девочка и что сон напрямую отражает все, что мы обсуждали на последних сеансах. Она сказала: «Да, конечно».
Это уязвило меня: она, что было ей свойственно, не признала справедливость моих полезных наблюдений, и поэтому я настоял, чтобы она проанализировала свою ремарку, «Да, конечно». Позже, когда я размышлял об этом неудовлетворительном сеансе, я осознал, что проблема, возникшая между нами, скрывалась в моей упрямой решительности разбить «да, конечно» для того, чтобы добиться полного признания моего проникновения в суть ее сна.
Открывая следующий сеанс, я признал, что вел себя незрело, и затем мы приступили к одному из наших самых продуктивных сеансов, в ходе которого она открыла несколько важных тайн, долгое время утаивавшихся. Раскрытие терапевта инициирует раскрытие пациента.
Иногда пациенты бывают настолько значимыми для меня, что вторгаются в мои сны, и, если мне кажется, что в какой-то мере это облегчит терапию, я, не колеблясь, делюсь с ними. Однажды мне приснилось, что я встретился с пациенткой в аэропорту и попытался обнять ее, но мне помешала огромная сумка в ее руках. Я рассказал ей об этом сне и установил связь между ним и нашим обсуждением на последнем сеансе «багажа», который она приносит в свои отношения со мной — иными словами, ее сильные и противоречивые чувства к своему отцу. Она была тронута тем, что я поделился с ней сном, и признала общую логику соотнесения сна с тем, что она ассоциировала меня со своим отцом. Однако предложила иную убедительную трактовку этого сна: а именно, что сон выражает мое сожаление, что наш профессиональный договор (символизируемый сумкой, емкостью для денег, то есть платой за терапию) мешает более совершенным отношениям. Я не мог не признать, что ее интерпретация была весьма убедительной и отражала чувства, скрывающиеся где-то в глубине меня.
Глава 9. Признавайте свои ошибки
Психоаналитик Д.У. Уинникот как-то сделал проницательное наблюдение, что разница между хорошими и плохими матерями заключается не в совершении ошибок, но в том, что они с ними делают.
Я наблюдал одну пациентку, которая оставила своего предыдущего терапевта из-за того, что может показаться весьма незначительным. На их третьей встрече она начала бурно рыдать и потянулась к коробке бумажных салфеток, но та была пуста. Терапевт начал тщетно обыскивать свой кабинет в поисках салфетки или носового платка и, в конце концов, стремглав выбежал в коридор, в уборную, откуда вернулся с туалетной бумагой. На следующем сеансе она выразила мнение, что данный инцидент смутил его, но он упорно отрицал любое смущение. Чем больше она на него давила, тем более он окапывался, отвечая вопросом на вопрос, почему она упорствует, сомневаясь в его ответе. В конце концов она пришла к выводу (справедливо, на мой взгляд), что он не обращался с ней искренне, и решила, что не может более доверять ему в предстоящей долгой работе.
Пример признанной ошибки: пациентка, пережившая множество утрат и стоящая перед грядущей потерей мужа, умирающего от опухоли мозга, однажды спросила у меня, думаю ли я когда-либо о ней между нашими сеансами. Я ответил: «Я часто размышляю о вашей ситуации». Неправильный ответ! Мои слова привели ее в ярость. «Как вы можете говорить такое, — сказала она, — вы, человек, который обязан был бы помочь, вы, просящий меня поделиться моими сокровенными чувствами. Эти слова только усилили мои страхи, что у меня нет своего «я», что каждый размышляет о моей ситуации, но при этом никто не думает обо мне». Затем она добавила, что не только у нее нет своего «я», но что я также избегаю привносить мое «я» в наши с ней встречи.
Я размышлял над ее словами в течение последующей недели и, решив, что она была абсолютно права, в начале следующего сеанса признал свою ошибку и попросил ее помочь мне обнаружить и понять свои мертвые зоны в этом вопросе. (Много лет тому назад я прочитал статью Шандора Ференци, талантливого психиатра, в которой он рассказывал, как обращается к пациенту: «Возможно, вы поможете мне определить некоторые мои мертвые зоны». Это одна из тех самых фраз, которые засели в моей голове и которые я часто использую в клинической работе.)
