Александр Лурия - Потерянный и возвращённый мир
Перелистаем отдельные страницы его тетрадей, на которых он вспоминал свое прошлое, описал переживания первых недель своего ранения.
Зрение
С ним что-то случилось, что-то никогда не бывавшее раньше.
Он смотрит вокруг — и что же это? Он не может увидеть сразу ни одной вещи: мир раздроблен на куски, и куски не складываются в целые предметы, целые картины. Правой стороны того, на что он пытается смотреть, вообще нет, вместо нее он видит ровную серую пустоту. Но и вещи перестали быть целыми, их надо собирать, о них надо догадываться.
«После ранения по-настоящему целиком я не могу видеть ни одного предмета, ни одной вещи. Мне приходится теперь все время довоображать их — эти предметы, вещи, явления, все живое, т. е. представлять их в уме, в памяти, полными, цельными, оглядев их, ощупав, представив непосредственно или образно. Даже небольшую чернильницу я не в состоянии увидеть целиком. Правда, некоторые вещи я представляю такими, какими я их знал и помнил до ранения, но большинство вещей, предметов, явлений, существ я забыл, а снова их уже осознаю, представляю скорее всего не так, как я их представлял или представил бы до ранения...
...И теперь я уже не вижу ни одного предмета, ни одной вещи, ни одно существо полностью, как видел до ранения, теперь я вижу только по частям...
...Когда я смотрю на ложку, на ее левый кончик, то я удивленно не пойму, почему я только вижу один кончик ложки, а не всю ложку, которая казалась мне тогда каким-то странным кусочком пространства, которого я даже пугался иногда, теряя ложку в супе».
И он рисует свое измененное поле зрения: вот как он видел раньше — вот как он видит теперь (см. рис. 3).
Но и этого мало. То, что он видит, потеряло свою устойчивость, предметы мерцают, сдвигаются, все становится таким зыбким.
«Я вижу сквозь видимые мною предметы бесчисленное множество, просто мириады, шевелящейся движущейся мельчайшей мошкары, которая мешает долго глядеть на настоящие предметы. Из-за этой мошкары я не вижу нормально первой буквы (от центра зрения) такой чистой, а вижу ее не чистой, общипанной, объеденной, с мерцающими точками, иглами, нитями, обсыпанной мошкарой. Все это я вижу теперь своими собственными глазами, вижу сейчас сквозь окно этот островок зрения, и в этом островке вижу, как все мчится внутри островка и по кругу».
Иногда к этому присоединяются галлюцинации: в разрушенной части мозга начинается рубцевание, это раздражает нервные клетки, хранящие зрительные воспоминания; и снова начинаются мучения — мучения человека с разбитым на куски миром, мучения расстроенного зрения.
Схема гемианопсии
Рис. 3. Схема ограничения зрительного поля (гемианопсия), нарисованная самим больным:
А — поле зрения до ранения; Б — поле зрения после ранения (правая половина поля зрения выпала)
«Двое суток я просто глаз не смыкал, и в то же время как будто галлюцинации ко мне привязались... Вот скверно: закрою глаза и мигом спешу их открыть, а то в глазах видно что-то странное — лицо человеческое с ушами с громадными кажется мне, со странными глазами. А то просто кажутся мне различные лица, предметы и комнаты разные, и я скорей открываю глаза».
И так трудно жить в этом раздробленном мире, где выпала половина всего окружающего и где нужно заново ориентироваться во всем.
«Я вышел в коридор, но, пройдя несколько шагов по коридору, вдруг ударился правым плечом и правым лбом о стенку коридора, набив шишку на лбу. Меня взяло зло и удивление: отчего же это я смог удариться вдруг? Но отчего же я наткнулся на стену коридора, я же должен был увидеть стену и не столкнуться с ней?
Нечаянно я бросил взгляд еще раз по сторонам, на пол, на ноги... и вдруг я вздрогнул и побледнел: я не видел перед собой правой стороны тела, руки, ноги... Куда же они могли исчезнуть?».
Эти дефекты зрения остаются, проходят месяцы и годы, а они по-прежнему тут, зрение все так же разбито на куски, разрушено, и он мучительно начинает пытаться понять, что же с ним случилось, описывает каждый свой дефект, экспериментирует над своим разрушенным зрением.
«Я перестал видеть после ранения наполовину с правой стороны и левого, и правого глаз. Конечно, по виду глаза кажутся такими же нормальными, как и у всех людей... и поэтому по глазам нельзя определить, вижу я или нет.
Это значит, что, если я буду глядеть каким-нибудь глазом (все равно каким) в точку, то справа от точки по вертикальной линии и вправо от нее я не вижу правой площади поля зрения, а слева я вижу левое поле зрения, но только там тоже есть много невидимых мест — пустот в поле зрения. Когда я начинаю читать слово, хотя бы слово г-о-л-о-в-о-к-р-у-ж-е-н-и-е, то я сейчас гляжу на букву „к“ — на ее самый верхний правый кончик — и вижу только буквы слева „в-о-к“, справа же от буквы „к“ и во все стороны я ничего не вижу; слева же от буквы „к“ я вижу две буквы „в-о“, а дальше еще влево и опять ничего не вижу. Но если вести карандашом дальше влево, то я опять начинаю видеть движение от карандаша, но букв я еще не вижу. Значит, мало того, что я не вижу ничего с правой стороны поля зрения и левого и правого глаз, я еще не вижу окружающий меня мир в некоторых частях глаз, находящихся по левую сторону поля зрения».
Тело
Но разрушенное, раздробленное зрение — это только начало его новой, такой непонятной, такой трудной жизни.
Если бы только зрение... Но и свое собственное тело стало ощущаться как-то по-новому, и оно стало вести себя совсем не так, как было раньше.
«Частенько я впадаю в какое-то оцепенение и не понимаю происходящего вокруг меня движения, не понимаю предметов, стою и раздумываю о чем-то минуту, другую в каком-то беспамятстве... А потом вдруг прихожу в себя, оглядываюсь направо и вдруг с ужасом замечаю отсутствие половины своего тела. И я с испуганным видом раздумываю, а куда же делась моя правая рука и нога, и вообще вся правая половина тела. Я шевелю рукой и пальцами левой руки, ощупываю ее, чувствую ее, а правую руку с пальцами я не вижу и даже почему-то не ощущаю их, а в моей душе какая-то тревога...
Я пытаюсь что-то вспомнить, но ничего не могу вспомнить... вдруг я опять „потерял“ правую половину тела, так как без конца забывал, что я ослеп справа и никак не мог привыкнуть к этому положению и часто пугался исчезновением своего тела».
Но и это не все. Он не только теряет правую половину своего тела (ранение теменной области левого полушария неизбежно приводит к этому). Иногда ему начинает казаться, что части его тела изменились, что его голова стала необычно большая, а туловище — совсем маленьким, что ноги находятся где-то не на своем месте, что распался не только зрительно воспринимаемый мир, что на какие-то причудливые куски распалось и его тело.
«Иногда я сижу и вдруг чувствую, что голова моя в стол величиною, не меньше, как будто бы... вот во что она превратилась. А руки, ноги и туловище стали малюсенькими... Чудно самому и смешно, когда я вдруг вспомню об этом!
Такое явление я называю коротко — смущением тела.
...А когда закроешь глаза, я даже не знаю, где находится моя правая нога, и мне даже почему-то всегда казалось (и ощущалось), что она находится где-то выше плечей и даже выше головы...
И еще бывают со мною (хотя тут владею собой) неприятности вот какие (хотя они и небольшие). Вот сижу я на стуле и вдруг... я становлюсь высоким, туловище же — коротким, а голова же вдруг малюсенькая, точно... цыплячья, не вообразишь нарочно!».
И часто он не может найти частей своего собственного тела. Оно распалось на куски, он не сразу соображает, где его рука, где нога, где затылок, и он должен долго и мучительно искать их. Как это непохоже на то, что было до ранения, когда каждая часть тела занимала свое прочное место и когда ни о каких «поисках» их не могло быть и речи.
«Я часто забываю, где в моем теле находится хотя бы „предплечье“ или „ягодица“. Я часто забываю и вновь запоминаю названия этих двух слов. Я знаю, что такое плечо, и знаю еще, что близко связано с ним слово „предплечье“, но вот я забыл опять место предплечья: то ли оно находится вблизи шеи, то ли вблизи руки? То же самое можно сказать при значении слова „ягодица“. Я тоже забыл, где находится настоящее место ягодицы, то ли это место в мускулах ноги выше колен, то ли в мускулах в области таза? Подобного много в моем теле и к тому же еще и не вспомнишь слова из частей своего тела...
„А теперь покажи мне свою спину!“ — просит профессор. Странное дело, но я так и не мог показать свою спину профессору. Я уже знал, что слово „спина“ относится к моему телу, но вот где она находится эта часть тела, я почему-то не мог вспомнить или вовсе забыл про нее от ранения. Таких названий в своем теле, „забытых мною“, было немало...
