Зигмунд Фрейд - Таинство девственности (сборник)
Теперь возвращаюсь к истории брата, которую я, однако, с этого момента должен отчасти изложить прагматически. Оказалось, что в то время, когда сестра начала свои попытки соблазнения, мальчику было три с половиной года. Это произошло, как было сказано, весной того же года, в летние месяцы которого появилась гувернантка и когда осенью родители, по возвращении домой, нашли в нем такую глубокую перемену. Эту перемену в нем весьма естественно связать с имевшим место в этот период времени пробуждением его сексуальности.
Как реагировал мальчик на соблазнение его старшей сестрой? Ответ гласит: отказом, но отказ относился к лицу, а не к делу. Сестра как половой объект оказалась для него неприемлемой, вероятно потому, что отношение к ней вследствие соревнования из-за любви родителей приняло враждебный характер. Он стал ее избегать, и ее притязания скоро закончились. Но он старался найти вместо нее другое любимое лицо, и рассказы самой сестры, ссылавшейся на пример няни, руководили его выбором. Поэтому он начал играть своим органом перед няней, что, как и во многих других случаях, когда дети не скрывают своего онанизма, должно быть истолковано как попытка соблазнить. Няня разочаровала его, сделала серьезное лицо и сказала, что нехорошо так делать: у детей, которые этим занимаются, на этом месте возникает «рана».
Влияние этих слов, напоминающих угрозу, можно проследить в различных направлениях. Благодаря им ослабла его привязанность к няне. Теперь он мог бы на нее рассердиться; позже, когда наступили его припадки ярости, оказалось также, что он действительно злится на нее. Но для него было характерно, что всякую либидозную позицию, от которой он должен был отказаться, он сначала упорно защищал. Когда на сцене появилась гувернантка и обругала няню, прогнала из комнаты, пыталась подорвать ее авторитет, он преувеличил свою любовь к няне и проявил ненависть и упрямство по отношению к нападающей гувернантке. Тем не менее, втайне он стал искать другой сексуальный объект. Соблазнение указало ему на пассивную сексуальную цель: поиск чьих-либо прикосновений к своим гениталиям; мы услышим, от кого он хотел этого добиться и какие пути вели его к этому выбору.
В полном соответствии с нашим ожиданием, мы узнаём, что с первыми генитальными возбуждениями начались его сексуальные исследования и что скоро он столкнулся с проблемой кастрации. В это время он имел возможность наблюдать свою сестру и ее приятельницу при мочеиспускании. Благодаря своей проницательности он мог бы и сам, наблюдая их, понять настоящее положение вещей, но он вел себя при этом так, как любой другой мальчик. Он отклонил мысль, что видит здесь подтверждение «раны», которой ему угрожала няня, и объяснил себе, что это «переднее попо» девочек. Такое решение не покончило с темой о кастрации; во всем, что он слышал, он находил новые намеки на нее. Когда однажды детям дали окрашенные продолговатые конфеты, то гувернантка, склонная к диким фантазиям, объявила, что это куски разрезанных змей. Это напомнило ему, что отец однажды во время гулянья увидел змею и разбил ее своей палкой на куски. Он слышал, как читали историю о том, что волк хотел зимой ловить рыбу и пользовался своим хвостом для приманки, причем хвост примерз и оторвался. Он расспрашивал о различных названиях, которыми обозначают лошадей в зависимости от их половых признаков. Он был, следовательно, занят мыслями о кастрации, но еще не верил в нее и не боялся ее. Известные ему в то время сказки навели его на другие сексуальные проблемы. В сказках «Красная Шапочка» и «Семеро козлят» детей вынимают из живота волка. Был ли, следовательно, волк существом женского пола или, может быть, и мужчины могли носить в животе детей? Тогда это еще не было решено. Впрочем, во время этих исследований он еще не знал страха перед волком.
Один из рассказов пациента откроет нам путь к пониманию перемены в характере, которая наступила у него в отдаленной связи с соблазнением во время отсутствия родителей. Он рассказывает, что после отказа няни и ее угроз он скоро перестал онанировать. Начинающаяся сексуальная жизнь под руководством генитальной зоны подверглась, таким образом, внешней задержке и была под ее влиянием отброшена на прежнюю фазу прегенитальной организации. Вследствие подавления онанизма сексуальная жизнь мальчика приняла анально-садистский характер. Он стал раздражительным, проявлял склонность к мучительству и удовлетворял себя таким образом, мучая людей и животных. Главным его объектом была любимая няня, которую он ухитрялся замучить до того, что она заливалась слезами. Так он мстил ей за полученный отказ и одновременно удовлетворял свое половое желание в форме, соответствующей регрессивной фазе. Он начал проявлять жестокость к маленьким животным, ловить мух, чтобы оторвать у них крылья, давить жуков; фантазируя, он любил бить также и крупных животных, лошадей. Безусловно, все это были активные садистские проявления; об анальных чувствованиях этого времени речь пойдет в дальнейшем.
Чрезвычайно ценно, что одновременно в воспоминаниях пациента всплывали фантазии совершенно иного рода, содержащие картины того, как бьют и секут мальчиков, особенно бьют по пенису; а каких мальчиков должны были заменить эти анонимные объекты, легко понять из других фантазий, которые рисовали ему картины того, как престолонаследника запирают в карцер и бьют. Престолонаследником был, очевидно, он сам; садизм обратился, следовательно, в фантазии против него самого и превратился в механизм. То обстоятельство, что половой орган сам получает наказание, заставляет сделать вывод, что при этом превращении принимало участие сознание своей вины, что проистекало из онанизма.
Анализ не оставлял сомнения, что эти пассивные стремления появились одновременно или очень скоро после активно-садистских[87]. Это соответствует необычайно ясной, интенсивной и длительной амбивалентности больного, которая здесь впервые проявилась в равномерном развитии противоположных частичных влечений. Такое положение вещей осталось характерным для него и в будущем, как и другая черта, выражающаяся в том, что, собственно говоря, ни одна из имевшихся у него когда-либо позиций либидо не уничтожалась вполне более поздней. Она сохранялась наряду со всеми другими и давала ему возможность постоянно колебаться, что было несовместимо с формированием характера.
Мазохистские стремления мальчика приводят к другому пункту, упоминания о котором я избегал, потому что он был окончательно установлен только анализом следующей фазы развития пациента. Я уже упомянул, что после отказа, полученного от няни, он не стал больше связывать с ней свои либидозные ожидания и направил их на другой сексуальный объект. Этим лицом был тогда отсутствующий отец. К этому выбору его привело совпадение различных моментов, в том числе и случайных, например воспоминание о змее, рассеченной на куски отцом; но этим выбором он главным образом возобновил свой первый и первоначальный выбор объекта, который, в соответствии с нарциссизмом маленького ребенка, был совершен путем отождествления. Мы уже слышали, что отец был для него образцом, вызывающим удивление, и на вопрос о том, кем он хочет быть, он обыкновенно отвечал: «Господином, как отец». Этот объект идентификации его активных стремлений стал теперь сексуальным объектом пассивного психического течения в анально-садистской фазе. Создается впечатление, будто соблазнение, совершенное сестрой, подтолкнуло его к пассивной роли и дало ему пассивную сексуальную цель. Под постоянным влиянием этого переживания он проделал путь от сестры через няню к отцу, от пассивной установки по отношению к женщине к такому же отношению к мужчине и при этом еще нашел связь со своей прежней естественной фазой развития. Отец снова стал объектом; идентификация, в соответствии с высшим развитием, сменилась выбором объекта; превращение активной направленности в пассивную было результатом и признаком случившегося между тем соблазнения. Активная установка по отношению к всемогущему отцу в садистской фазе была бы, разумеется, не так легко осуществима. Когда отец вернулся – к концу лета или осенью, – припадки ярости и сцены буйства ребенка получили новый импульс. По отношению к няне они служили активно-садистским целям; по отношению к отцу они преследовали мазохистские намерения. Проявлениями своей испорченности он хотел заставить отца прибегнуть к наказанию и ударам и получить от него, таким образом, желанное мазохистское сексуальное удовлетворение. Его дикие выкрики были прямыми попытками к соблазнению. Соответственно мотивировке мазохизма при таком наказании он нашел бы и удовлетворение своего чувства вины. У него сохранилось воспоминание о том, как он во время такой сцены «испорченности» начинает громче кричать, как только к нему подходит отец. Но отец его не бьет, а старается успокоить тем, что играет с ним, как мячом, подушками постельки.
