Анна Фенько - Люди и деньги
Малоимущие вкладчики, потерявшие после первого обвала акций свои сбережения, продолжают толпиться на Варшавке, 26 в надежде получить «компенсацию». Основную их часть составляют пенсионеры и инвалиды, к которым присоединяются те, кто продал собственное жилье, а также пострадавшие от пожара, похоронившие родственников, нуждающиеся в операции или не имеющие денег на проезд домой.
Они образуют отдельные очереди, записываются в разные списки, пишут заявления. К концу сентября 1994 года в компьютерных реестрах АО «МММ» значится около 90 тысяч заявлений, и каждый день поступает еще около тысячи. В очередях «льготников» и «чрезвычайщиков» царит неразбериха, заявления пропадают и пишутся по несколько раз, ходят слухи о том, что компенсации достанутся только «своим» («две-три старухи для отвода глаз, а остальные неизвестно кто»).
Быстро формируется еще одна группа — активисты. Их организаторы опираются в основном на пенсионеров, а также на женщин неопределенного возраста и мужчин неинтеллигентного вида. В начале августа 1994 года существует уже четыре союза, радеющих за интересы обманутых вкладчиков, проводятся огромные митинги у Белого Дома.
Активисты уповают на массовость: «Нас слишком много. Сама компания развалиться не должна, даже если это и пирамида. Государство не допустит, иначе вкладчики сметут сам Кремль». В действиях активистов ясно виден «шкурный» элемент: они надеются на первоочередные выплаты за старые акции, и эта надежда заставляет их соревноваться в сборе подписей и агитировать за Мавроди.
Однако их ожидает очередное разочарование: заработать на митингах и подписях не удается. А вот АО «МММ» получает от их деятельности существенную пользу: агрессия неудачников обращается не на Мавроди, а на государство.
Однако политическая деятельность активистов по защите Мавроди вовсе не была, как полагали некоторые наблюдатели, проявлением «слепой веры в вождя», которому люди были беззаветно преданы. Для тех, кто уже не рассчитывает на успех в игре, участие в пикетах и демонстрациях — лишь последний призрачный шанс вернуть свои деньги. Один из таких активистов заявляет: «Мне лишь бы деньги свои получить, а потом это «МММ» можно будет и взрывать» (июнь 1995).
Не дождавшись обещанного, участники митингов чувствуют себя разочарованными: «Все лето за Мавроди глотку драли, голодные стояли, а он нас опять кинул» (март 1995). Организованное движение обманутых вкладчиков, не добившись явного успеха, постепенно дробится на мелкие части и затухает.
Систематический анализ поведения и высказываний вкладчиков АО «МММ» свидетельствует о том, что стереотип «обманутого вкладчика» — не более чем очередной социальный миф. Нам почему-то гораздо приятнее считать себя и своих сограждан патологически доверчивыми идиотами, чем законченными жуликами.
Однако правда состоит в том, что среди «обманутых вкладчиков» если и были по-настоящему обманутые, то их было явное меньшинство. Остальные рассчитывали ловко обмануть друг друга, а когда это не удалось, ударились в привычную демагогию о «социальной справедливости» и «защите от произвола». Те же, кто действительно выиграл в этой игре, предпочитают этот факт не афишировать. И правильно делают: настоящий мошенник должен быть крайне осторожен в своих признаниях.
Жизнь «по понятиям»
Правовые установки и убеждения россиян, унаследованные от советской эпохи, причудливо переплетаются в их сознании с нравственными нормами патриархального общества.
Помимо резкого ухудшения уровня жизни многих россиян, одним из наиболее неприятных последствий реформ стал разгул преступности и беззакония. Повторяемые властями на протяжении последних пятнадцати лет заклинания о необходимости создать «правовое государство» и установить «диктатуру закона» находят очень тихий отклик в душе русского народа. Социологические исследования показывают, что российские граждане вообще не очень интересуются законом, предпочитая жить «по понятиям», то есть руководствоваться моралью. Поэтому развратник для них хуже вора, а взяткодатель лучше наркомана.
Расхождение между нормами законодательства и общественной моралью существовало всегда. Одни преступления и проступки общество оценивает строже, чем предусмотрено законом, а к другим относится более снисходительно. Социологи из Москвы, Томска и Екатеринбурга исследовали это расхождение. В разных городах и селах страны были опрошены взрослые и дети, студенты и учащиеся ПТУ, пенсионеры и военные (Исследовательский проект «Томская инициатива», 2001).
Общий вывод, который можно сделать, опираясь на эти исследования, состоит в том, что правосознание российских граждан носит довольно архаический характер. Установки и убеждения, унаследованные от советской эпохи, причудливо переплетаются в нем с нравственными нормами традиционного общества. Причем неукоснительное соблюдение закона вовсе не принадлежит к числу основных нравственных императивов.
К самым страшным преступлениям с точки зрения массового сознания относятся терроризм, употребление наркотиков, убийство, разбой, отказ от больных детей и старых родителей, изнасилование, сексуальный разврат, половые извращения и измена Родине. В этом списке бросается в глаза смешение уголовных и нравственных преступлений. Так, в него попали не только действия, разрешенные законом в некоторых странах (употребление наркотиков), но и действия, которые никогда не осуждались законом нашей страны (отказ от больных родственников).
Больше всего пугает и возмущает людей то, что им незнакомо. Например, сексуальный разврат и половые извращения, о которых большинство населения имеет самые фантастические представления, никак не отождествляя с понятием «разврат» собственные недавно смирившись с распадом традиционной семьи, о чем свидетельствует вполне терпимое отношение к разводам, абортам и внебрачным сексуальным связям, общественное сознание продолжает настаивать на безоговорочной преданности родителям и детям, ради которых предписывается жертвовать собственным благополучием. Такой моральный ригоризм совершенно не характерен для западных стран, где мало кому придет в голову порицать человека, который не любит своих детей или родителей: в конце концов, это его личное дело.
У нас же, как отмечают многие живущие здесь иностранцы, всем есть дело до чужой частной жизни. Незнакомые люди могут сделать матери на улице замечание, что ее дети недостаточно тепло одеты. А уж отправить родителей в дом престарелых — значит навлечь на себя всеобщее осуждение независимо от обстоятельств.
За те преступления, которые общество рассматривает как тяжкие, респонденты склонны назначать более строгие меры наказания, чем это предусмотрено Уголовным кодексом. Например, убийство большинство предлагает карать смертной казнью, а торговлю наркотиками — пожизненным заключением.
К числу деяний, которые немалая часть общества (более 30 %) осуждает, но предусматривает возможность искупить вину, тоже относятся как уголовные преступления (воровство, мошенничество, хулиганство, уклонение от уплаты налогов и службы в армии), так и нравственные проступки (предательство близких людей, проституция, пьянство, супружеская измена).
Особый интерес в этом списке представляет преступление против собственности — воровство. Опросы школьников и студентов демонстрируют, что с возрастом отношение к нему меняется.
Подростками кража личного имущества воспринимается как незначительное преступление. Наказание, которое школьники чаще всего предлагают, носит характер скорее возмещения, нежели кары: штраф и возвращение украденного. Кражу государственного имущества подростки в среднем оценивают строже — это явный рудимент традиционного советского менталитета.
В исследовании, где респондентами выступали студенты, идеологический стереотип, противопоставляющий личную и государственную собственность, уже не так заметен. Подавляющее большинство согласно, что государство должно защищать в равной степени свою собственность и личное имущество граждан.
А на вопрос, какую меру защиты следует избрать, если вор проник в дом, 40 % студентов ответили, что считают правильным лишить вора жизни. С ростом уровня жизни ориентация на насильственные способы защиты домашней собственности возрастает, достигая максимума у самой обеспеченной категории опрошенных.
Любопытно и то, как граждане относятся к интеллектуальной собственности. С одной стороны, респонденты считают правильным привлекать производителей пиратских дисков к уголовной ответственности. С другой стороны, когда речь заходит о материальном вознаграждении автора за каждую трансляцию его песни, с этим согласны менее 40 %.
Такое несоответствие, видимо, связано с традиционным для бывших граждан СССР стремлением к уравнительной оплате труда и недооценкой результатов интеллектуальной деятельности. Единственной группой, ориентированной на укрепление интеллектуальной собственности, оказались малообеспеченные студенты, которые надеются на достижение успеха за счет собственных усилий и интеллектуальных способностей.
