Джеймс Бьюдженталь - Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии
По мере выяснения ее истории (прошло много месяцев, прежде чем она вспомнила то субботнее утро, которое я только что описал) она становилась все более захваченной собственным рассказом. Эта вовлеченность привела к первому из целого ряда пугающих событий.
10 июня
В то утро Кейт опоздала. Это само по себе было необычно. Она всегда приходила вовремя, всегда. Ее лицо стало напряженным, каким оно уже не было месяц или больше. Она не легла на кушетку: она никогда ею не пользовалась. Довольно напряженно уселась в большое кресло, явно не желая расслабиться. Я небрежно поздоровался с ней минуту назад в приемной, но она не ответила. Теперь она сидела напротив меня, застыв, как камень, и молчала.
— Вы выглядите очень неприступной, Кейт.
Она немного нахмурилась, но ничего не сказала. Я ждал. Несколько минут мы оба молчали, затем она слегка пошевелилась, еще сильнее сжав сумочку в руках, и произнесла ровным голосом:
— Мне нечего сказать.
— Понимаю. — Снова молчание.
— Я рассказала вам о своей жизни. Что еще вы хотите знать?
— То, что вы переживаете прямо сейчас.
— Я сказала вам — ничего.
— Не могу поверить в это, Кейт. Выражение вашего лица просто кричит, ваше тело напряжено, и весь ваш вид говорит, что внутри вас происходит нечто очень важное.
— Если это и так, я ничего об этом не знаю. Кажется, вы понимаете мое поведение больше, чем я сама. Возможно, вы скажете мне, что происходит.
— Не знаю, но, кажется, вы очень рассержены или очень испуганы.
— Если мне нечего сказать, — продолжала она, игнорируя мой ответ, — вероятно, нет смысла в моем пребывании здесь.
Внезапно мне показалось, что она собирается уходить, хотя на самом деле она не изменила своей позы.
— У меня такое чувство, Кейт, что вам хотелось бы найти хороший предлог, чтобы уйти прямо сейчас.
— У меня нет никаких причин оставаться. Мне больше нечего сказать вам. Вы либо не можете, либо не хотите ничего сделать, чтобы помочь мне.
Казалось, она сдерживает себя еще сильнее.
— Думаю, вы хотите разозлить меня. Тогда вы могли бы сказать себе, что ушли из-за моего гнева. — Я почувствовал, как напряглись мои щеки и подбородок: это служило сигналом того, что стрелы Кейт попали в меня.
— На самом деле у меня нет никакого желания злить вас, доктор Бьюдженталь.
Она никогда не называла меня «Джим», как большинство моих пациентов. Теперь, когда я услышал от нее свою фамилию, у меня появилось сильное чувство, что меня удерживают на определенной дистанции.
— Я просто хочу знать, можете ли вы сделать что-нибудь, чтобы помочь мне.
— Мне хотелось бы помочь вам, Кейт, если я в силах это сделать, но сейчас я чувствую: вы настроены против всего, что я мог бы сказать или сделать.
— Я внимательно выслушаю любое предложение, которое вы сделаете. Я не могу сделать большего.
Ее голос был обычным, а формулировки точными.
— Думаю, вы можете сделать гораздо больше, Кейт, но ясно, что как раз сейчас вы не можете позволить себе осознать ни одной из этих возможностей. Тем не менее, позвольте мне сделать одно предложение. Вы захвачены сейчас каким-то сильным чувством. Когда это началось?
— Я не знаю, что вы имеете в виду. На самом деле я не испытываю этого сильного чувства, которое, как вы считаете, у меня есть. А вы не думаете, что можете ошибаться?
Ирония в ее голосе была плохо прикрыта вежливым равнодушием.
— О-оух! — Я вздохнул, но не ответил. — Да, Кейт.
Мой голос стал мягким, потому что я почувствовал, что ее страх растет.
— Да, я могу ошибаться. Я ошибался много раз. Но вот сейчас я не думаю, что ошибаюсь: вы испуганы и рассержены. Но, — поспешил я добавить, прежде чем она начнет возмущаться, — я действительно верю, что вы не испытываете этих или каких-либо иных чувств сейчас, когда мы с вами разговариваем.
— Я чувствую как будто камень или лед внутри, и ничего больше.
Казалось, она напряглась еще больше в ответ на мой мягкий тон.
— Да, я верю вам, Кейт.
Я попытался снова говорить осторожным голосом. Ясно теперь, что сочувствие с моей стороны заставляет ее еще сильнее отстраняться.
— Может быть, вы попробуете вспомнить все-таки, когда началось это чувство окаменения?
— Боюсь, я действительно не знаю. Я часто это чувствую. Разве это важно?
— В последнее время вам не часто приходилось испытывать это чувство, Кейт.
Мне было необходимо заставить ее начать говорить.
— Кейт, скажите мне, что вы делали сегодня утром, прежде чем прийти сюда.
— Но я действительно не понимаю, какой смысл делать это. У меня было совершенно обычное утро.
Кейт задумалась:
— Я проснулась, позавтракала, привела в порядок корреспонденцию и пришла сюда. Этим утром не произошло ничего необычного.
— Как вы чувствовали себя, когда проснулись?
— О, зачем это… Ну, действительно, сейчас мне помнится, что довольно хорошо. Но давайте не будем больше тратить время. Вы можете чем-нибудь мне помочь, доктор Бьюдженталь? — насмешливый тон немного уменьшился.
— Подождите, Кейт. Вы чувствовали себя довольно хорошо, когда проснулись. А за завтраком?
— Не помню. Я не отмечаю своих чувств, как вы знаете. Возможно, мне следовало бы. Вы думаете…
— О чем вы думали за завтраком, Кейт? Давайте же, поработайте со мной.
Я почувствовал себя воодушевленным, хотел добиться от нее сотрудничества:
— Вы знаете, что хотите чувствовать себя лучше и лучше выполнять свои обязанности на работе. Попробуйте вспомнить, о чем вы думали за завтраком?
— О, не могу… Ну, я начала читать газету, а потом… — Она замолчала, и короткая вспышка понимания озарила ее лицо.
— Да, Кейт? — Я был мягок, но настойчив. Я начал волноваться.
— Я думала о предстоящем визите сюда и о том, что моя сестра сообщила мне: матери нужна операция, и…
Кейт дрожала. В ее глазах была боль.
— Ваша мать больна?
Темп замедлился но, быть может, ее напряжение каким-то образом связано с матерью или сестрой.
— Да, Нелли сказала, что это спина. Кажется, она упала в прошлом году. Да, действительно, я помню.
Я взял ложный след. Тон Кейт был слишком равнодушным, чтобы соответствовать ее взгляду, который я поймал минуту назад. Я надеялся, что пока не потерял нить.
— Кейт, а что вы думали о визите сюда этим утром? Я имею в виду, за завтраком.
— Я думала еще о некоторых эпизодах из моего детства, которые могла бы вам рассказать. Я…
Внезапно она замолчала. Я снова испытал предчувствие.
— Кейт, что такое? Я почему-то думаю, что дело не в самих вещах, о которых вы собирались рассказать. Вы можете подумать об этом сейчас?
— Ну, на самом деле все очень просто. — Ее тон снова стал ледяным. Руки так крепко вцепились в сумочку, что пальцы побелели. — Я поняла, что у меня возникли определенные чувства в процессе нашей работы. Думаю, это то, что называют «переносом».
Конечно! Я должен был знать: потепление ее каменного Я пугало Кейт. Ее внутреннее основание начало просыпаться.
— Однако я позаботилась о них, так что больше нет никаких проблем. Мне хотелось бы, чтобы вы, наконец, оказали мне любезность и ответили на вопрос, который я задавала вам несколько раз: можете ли вы помочь мне?
— И что это были за чувства, Кейт?
— Я сказала вам, что позабочусь о них.
Она говорила холодно и бесстрастно.
— Какие чувства, Кейт? — Я продолжал настойчиво, спокойно и с надеждой.
— Ну, я поняла, что с нетерпением жду прихода сюда, чтобы больше рассказать вам о своей жизни. Конечно, не в этом смысл нашей работы. Я здесь не для того, чтобы получать дешевое удовлетворение от слушателя, которому плачу за свой рассказ.
Удар, рассчитанный на то, чтобы оттолкнуть меня, был слишком очевиден.
— Вас пугает, что вы увлечены тем, что рассказываете мне о себе.
Я постарался быть мягким. Я не хотел пока пугать ее, обращая внимание на ее связь со мной. Я должен был помнить, что целых четверть века она не отваживалась вступать вообще ни в какие связи с другими людьми.
— Это не только необязательно, но и совсем бесполезно, и, как я говорила вам…
— Очень полезно и совершенно обязательно для нашей работы, чтобы вы относились к своей жизни всерьез! — внезапно взорвался я.
Было необходимо прорваться через ее отрицание своих чувств, по крайней мере, частично, иначе сеанс вскоре окончится, и она прекратит терапию, если ее увлеченность процессом (и мною) снова и снова будет нарушаться.
Лицо Кейт дернулось, когда она услышала мой резкий ответ. Она боролась с ответным гневом и попыталась снова надеть свою каменную маску.
— Я не понимаю, как… — она колебалась. — Я не думала, что эти чувства так важны для моей жизни, как вы говорите.
— Кейт, вероятно, в них много разных элементов. Однако для нашей работы именно теперь по-настоящему важно то, что вы начали соприкасаться со своей собственной мотивацией вашей жизни и деятельности.
