О бихевиоризме - Беррес Фредерик Скиннер
Другая версия принимает такую форму: «Если поведение человека настолько полностью детерминировано, как утверждает бихевиорист, зачем он утруждает себя написанием книги? Неужели он верит, что хоть что-то имеет значение?» Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется углубиться в историю бихевиоризма. Ничто из того, что он говорит о человеческом поведении, серьезно не меняет последствий этой истории. Его исследования не изменили ни его заботу о своих собратьях, ни его веру в актуальность науки или технологии поведения. Аналогичные вопросы можно задать и автору книги о дыхании: «Если это и есть дыхание, то почему вы продолжаете дышать?»
Положительные моменты
Бихевиоризм так часто определялся в терминах его предполагаемых недостатков – того, что он, как говорят, игнорирует или пренебрегает, – что изложение сути дела часто кажется разрушением того, что должно было быть спасено. В ответ на эти обвинения может показаться, что я «отказался от самой основы бихевиоризма», но то, что я отбросил, это остатки ранних заявлений, подвергшихся различным уточнениям и критике в течение примерно шестидесяти лет. То, что сохранилось, можно изложить в позитивном ключе:
1. Позиция, которую я занял, основана, как был предупрежден читатель, на конкретном виде бихевиористской науки. Я выбрал ее, несомненно, из-за моего знакомства с ней, но главным образом потому, что она обладает определенными особенностями, важными для аргументации бихевиоризма. Она предлагает, как я считаю, наиболее четкое возможное изложение причинно-следственных связей между поведением и средой. В ней анализируются отдельные данные, а не средние показатели по группам. Сложность экспериментальной среды постепенно возрастала, пока не приблизилась к сложности повседневной жизни, и поэтому экстраполяции из лаборатории становятся все более полезными.
2. То, что мы узнали из экспериментального анализа поведения, говорит о том, что окружающая среда выполняет функции, которые ранее приписывались чувствам и интроспективно наблюдаемым внутренним состояниям организма. Этот факт был признан лишь постепенно. Только очень убедительные доказательства роли окружающей среды могли нивелировать влияние ментализма, направляющего внимание на предполагаемые внутренние причины.
3. Поведенческий анализ признает важность физиологических исследований. То, что делает организм, в конечном счете будет объяснено тем, что он собой представляет в данный момент, и физиолог когда-нибудь расскажет нам все подробности. Он также сообщит нам, как организм пришел в это состояние в результате предшествующего воздействия окружающей среды как член вида и как индивидуум.
4. После этого можно сделать решающий шаг в аргументации: то, что ощущается или видится при интроспекции, является лишь небольшой и относительно неважной частью того, что в конечном итоге обнаружит физиолог. В частности, это не та система, которая опосредует связь между поведением и окружающей средой, выявляемую экспериментальным анализом.
Как философия науки о поведении, бихевиоризм требует, вероятно, самых радикальных изменений в нашем представлении о человеке. Речь идет о том, чтобы почти буквально вывернуть наизнанку объяснение поведения.
Будущее бихевиоризма
Большая часть того, что называется наукой о поведении, не является бихевиоризмом в современном смысле этого слова. Некоторая ее доля, как мы видели, избегает теоретических вопросов, ограничиваясь формой, топографией или структурой поведения. Некоторые из них обращаются к «концептуальным системам понятий о нервах и поведении» в виде математических моделей и системных теорий. Большая часть остается откровенно менталистской. Возможно, такое разнообразие полезно для здоровья: различные подходы можно рассматривать как мутации, из которых в конечном итоге будет отобрана действительно эффективная наука о поведении. Тем не менее нынешнее состояние бихевиоризма не внушает оптимизма. Даже в одной области редко можно найти двух авторитетов, говорящих об одном и том же, и, хотя ничто не может быть более актуальным для проблем современного мира, фактические достижения поведенческой науки не кажутся обширными. (Было высказано предположение, что эта наука «слишком молода» для решения наших проблем. Это любопытный пример девелопментализма, в котором незрелость предлагает своего рода оправдание. Мы прощаем младенцу то, что он не ходит, потому что он еще недостаточно взрослый, и по аналогии мы прощаем асоциального или тревожного взрослого, потому что он еще не вполне окреп, но должны ли мы тогда ждать, пока поведенческие науки станут более эффективными?)
Я утверждаю, что поведенческая наука не внесла большего вклада только потому, что она не очень бихевиористична. Недавно было отмечено, что Всемирный конгресс сторонников мира состоял из государственных деятелей, политологов, историков, экономистов, физиков, биологов – и ни одного бихевиориста в строгом смысле слова. Очевидно, бихевиоризм считался бесполезным. Но естественным будет спросить, чего достиг конгресс.
В состав конгресса входили специалисты из самых разных областей, которые, вероятно, говорили на языке обывателя, с его тяжелым грузом ссылок на внутреннюю причинность. Чего можно было бы достичь, если бы конгресс избавился от этого ложного аромата? Использование ментализма в обсуждении человеческих проблем может объяснить, почему из года в год различного рода конференции по вопросам мира проводятся с такой монотонной регулярностью.
Утверждая, что всесторонний бихевиоризм мог бы существенно изменить ситуацию, почти неизбежно получаешь вопрос: «Ну а что же вы предлагаете? Что бы вы сделали с войной, или населением, или загрязнением окружающей среды, или расовой дискриминацией, или бунтующей молодежью?» К сожалению, понять принципы решения проблемы – еще не значит получить решение. Знать аэродинамику – не значит сразу уметь проектировать самолет, знать тектонику плит – не значит сразу уметь предсказывать землетрясения, знать двойную спираль ДНК – не значит сразу уметь создать новый вид. Необходимо изучить детали проблемы. Знание основных принципов без знания деталей практической проблемы не ближе к решению, чем знание деталей без знания основных принципов. Но задачи могут быть решены, даже крупные, если те, кто знаком с деталями, также примут работоспособную концепцию человеческого поведения.
Когда мы говорим, что наука и технология создали больше проблем, чем решили, мы имеем в виду физическую и биологическую науку и технологию. Из этого не следует, что теория поведения приведет к новым проблемам. Напротив, она может оказаться именно тем, что необходимо для сохранения других достижений. Мы не можем утверждать, что наука о поведении потерпела неудачу, ведь ее почти не пытались создать. И она не получит справедливого испытания, пока ее философия не будет четко понята.
Один выдающийся социальный философ сказал: «Мир будет спасен только через изменение сознания. Каждый должен начать с себя». Но никто не может так сделать; а если бы и мог, то уж точно не через изменение своего сознания.
Если это правда, что «опасность, гораздо большая, чем ядерная война, исходит изнутри самого человека в виде тлеющих страхов, заразительных паник, примитивных потребностей в жестоком насилии и яростной самоубийственной деструктивности», то мы уже проиграли. К счастью, цель наступления доступнее. Необходимо изменить окружающую среду. Тот образ жизни, который способствует изучению
