Кристина Гроф - Жажда целостности. Наркомания и духовный путь
Неправильное понимание прощения
Иногда мы путаем принятие с прощением. И хотя принятие может быть первым шагом к прощению, эти два понятия не являются взаимозаменяемыми. Согласно моему словарю (Webster’s Ninth New Collegiate), «простить» означает «отказаться от чувства обиды», «извинить» и «даровать избавление от наказания». Если я прощаю, то я перестаю чувствовать гнев и горечь: я прощаю человека, ничего не требуя у него взамен. Это легче сказать, чем сделать, хотя некоторые из нас чувствуют в себе побуждение прощать. Что такое прощение? Как нам сейчас его следует понимать? Почему его часто понимают неправильно, и что же на самом деле следует делать?
Как и некоторые переживания, связанные с духовной жизнью, прощение трудно рассматривать как некий линейный процесс. Подобно таким событиям, как переживание благодати, покорности или мистических состояний, прощение невыразимо. Для его описания невозможно найти соответствующие слова. Но мы пытаемся думать, писать и читать об этом очень важном и плодотворном процессе. Возможно, один из способов определения того, что такое прощение, – погрузиться в это состояние и постараться понять, чем оно является, а чем – нет. Однако я убеждена, что прежде, чем мы сможем пережить прощение на собственном опыте, следует расчистить весь подлесок неправильных представлений о нем.
Давайте начнем с неправильных представлений. Многие из нас живут в атмосфере, где прощение воспринимается как нечто такое, что делают хорошие и заботливые люди. Нас окружают впечатляющие божественные примеры: Иисус во время своих мучений на кресте вступился за своих мучителей: «Отче! прости им, ибо не ведают, что творят». В христианских церквах и в конце многих встреч произносится молитва Господу: «остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим». Йом-кипур, иудейский день искупления, это – день прощения, отпускания всего зла, которое другие люди причинили нам и которое мы причинили другим людям. Некоторые буддийские и индуистские медитации направлены на то, чтобы мы, признавая как свои действия, так и действия других людей, распространяли из себя вовне сострадание, постепенно охватывая им весь мир.
Мы можем считать прощение религиозным и человеческим идеалом, думая: «Если я хочу быть сострадательным, то я должен прощать. Если я хочу быть хорошим, то прощать проступки других – моя обязанность». Однако мы обнаруживаем, что не можем этого делать. Мы все так же продолжаем таить в себе злобу и боль. Возможно, мы ненавидим то, что некто сделал для нас. Находясь в религиозной или духовной среде, мы можем легко принять мнение, что если мы не можем простить, то мы плохие. С нами что-то не в порядке. Мы не такие святые, как люди, которые окружают нас. Если прощение подразумевает любовь и сострадание, то мы, стало быть, бесчувственны, жестоки и бессердечны.
Мы легко уступаем внешнему давлению, заставляющему нас прощать. Сколь многим из нас приходилось слышать такие высказывания, как «прости и забудь» или «человеку свойственно ошибаться, а Богу – прощать»? Нас могут подстрекать такие оправдания, как «они делали все, что могли», «они на самом деле не намеревались этого сделать» или «несмотря ни на что, он все же любил тебя». Психиатр Элис Миллер в своей книге «Banished Knowledge» («Изгнанные знания») перечисляет различные предписания психотерапевтов, которые давят на пациентов, чтобы те простили своих родителей. Эти «педагогические высказывания», как она их называет, включают в себя такие утверждения, как: «Ведь это было так давно, и пора уже об этом забыть, не правда ли?», «Попытайтесь найти в этом положительные стороны: ведь платили же родители за вашу учебу?», «Тебе не станет лучше, пока ты не перестанешь обвинять других» или «Ребенок – не жертва, но партнер в общении», или «Родители тоже люди, и они не всегда совершенны». И хотя эти замечания первоначально исходят от психотерапевтов, подобные заявления могут высказывать друзья, члены семьи или религиозные учителя.
Человек, которого в детстве оскорбляли, уже содержит в себе бездонный резервуар стыда и вины. Нам знакомо переживание, когда некто приходит и начинает позорить нас, ожидая быть прощенным. Мы придаем значение этим позорным замечаниям, ибо в детстве нам приходилось много раз их слышать дома, в школе и от друзей. Долгие годы мы находили, что проще винить себя, чем смотреть в глаза ужасающей правде о поведении других людей. Мы считаем, что лучше проклинать себя, чем признавать и выражать свои болезненные чувства.
Однако в действительности принуждение к прощению мучительно и оскорбительно. Оно демонстрирует неуважительное отношение к достоверности и уникальности индивидуального опыта человека, а также к его чувствам. Элис Миллер пишет: «Поскольку для меня психотерапия означает чувственное, эмоциональное и умственное раскрытие долго вытеснявшейся истины, я считаю, что моральное требование примирения с родителями неизбежно блокирует и парализует психотерапевтический процесс». Это утверждение напрямую относится к нашему предыдущему разговору о принятии и его необходимости в процессе исцеления. Как в психотерапии, так и в процессе исцеления основной акцент делается на раскрытии и принятии истины, которую мы долгое время подавляли в себе. Если справедливое требование примирения блокирует и парализует этот процесс, то оно препятствует нашей способности признавать реальность своей ситуации.
Принуждение к ускорению процесса исцеления посредством преждевременного прощения может подорвать или нарушить наше принятие. Оно кажется «более легким и более мягкий путем» – как говорится в программах «Двенадцать шагов». Поскольку принятие важно для роста и прогресса, то его подрыв может повлечь за собой то, что наше исцеление начнет скатываться к отрицанию, а отрицание зачастую приводит к тому, что мы снова начинаем браться за старое.
Однако даже при неправильном понимании прощения мы чувствуем в нем перспективу. Оно должно что-то нам давать, если на протяжении всей истории священные традиции считали его столь важным. Даг Хаммаршельд, бывший Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций и человек, прославившийся своим гуманизмом, писал: «Прощение – это ответ на мечту ребенка о чуде, благодаря которому все разбитое становится снова целым, а все грязное снова чистым». Это звучит заманчиво. Кто не желает, чтобы все пошатнувшееся было исправлено, а содеянное оставалось несодеянным и чтобы все пятна были стерты!
Чем не является прощение
Давайте в плане достижения возможной пользы от прощения посмотрим, чем оно не является. Прощение для нас – это не моральная или религиозная обязанность. Это не что-то такое, к чему нас могут принуждать другие: оно не обязательно для всех в любой ситуации.
Прощение – это не способ отрицания нашего опыта или маскировки наших чувств боли, страха, стыда, вины и печали. Оно касается не подавления и забвения, а, напротив, откровения и вспоминания. Это не избегание реальности, а, наоборот, ее принятие. Предать забвению свои чувства и воспоминания – это все равно, что попытаться покрыть старую, выцветшую стену слоем некачественной краски. Рано или поздно все изъяны все равно вылезут наружу.
Мы прощаем не во благо того человека, который принес нам зло, а также не из жалости к нему. Мы прощаем во благо самих себя. Общее заблуждение состоит в том, что мы прощаем других людей, поскольку испытываем к ним жалость или хотим, чтобы им было лучше. Мы считаем, что прощаем других людей за их проступки, чтобы помочь им или чтобы исцелить их. Если мы реабилитируем их, они увидят свои ошибки и начнут меняться в соответствии с нашими ожиданиями. Они излечатся от своей негуманности и в результате станут счастливее. А потом все будет просто замечательно.
Эти люди даже могут изменить свое отношение к нам: мы снова им начнем нравиться. Может быть, они даже снова будут любить и понимать нас. Напряжение будет ослаблено, и, как сказал Даг Хаммаршельд, «все разрушенное снова станет целым». Это и есть созависимая позиция по отношению к прощению: пытаться контролировать других или заботиться о других ценой самих себя. Ведь люди только сами могут помочь себе и исцелить себя!
Точно так же, как мы не можем прощать других людей ради них самих, мы не можем зависеть от других людей, чтобы они простили нас. Они могут нас простить, а могут и не простить, да и мы не всегда можем простить самих себя.
Прощение – это не намеренный жест, убеждение или разумное решение. Мы не можем однажды проснуться и сказать: «Так, сегодня я собираюсь простить своего отца, своего дядю или самого себя». Читая о пользе прощения, нельзя оправдывать обиду, нанесенную себе или другому человеку. Однако, даже несмотря на то, что мы не можем принуждать себя прощать, нам для своей же пользы следует быть открытыми возможности прощения.
