Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу
– Именно! – подхватила я, затопав от возбуждения. – Так трудно справиться с мыслью о том, что я должна чувствовать! Что мне позволено чувствовать…
– Этому тебя научила твоя культура. И дело не в иммиграции – все американцы считают, что взрослые дети должны заботиться о родителях. Особенно женщины. Знаешь, в научных журналах есть название для тех, кто ухаживает за людьми с болезнью Альцгеймера и деменцией: «дочерняя забота».
– Почему дочерняя? – спросила я, но сразу же поняла, в чем дело.
– Ты сама знаешь, – бросила на меня быстрый взгляд Кэтрин.
– Верно, – мрачно усмехнулась я.
– Ты беседовала с шестьюдесятью людьми, испытывающими отчуждение в отношениях с родителями, – продолжала я. – Не знаю, изучала ли ты научные материалы, но по собственному опыту… скажи, а чувствовали ли эти люди освобождение впоследствии?
– Нет, – сразу же ответила Кэтрин. Я ждала, но она молчала.
– Нет?.. – с упавшим сердцем спросила я. – Но если они не стали свободнее… может быть… стали счастливее?
Кэтрин судорожно сломала печенье и пожала плечами.
– Может быть…
Наверное, она заметила мое несчастное лицо.
– Послушай, – сказала она. – Вряд ли это приносит кому‑то радость. Это не делает людей счастливее. Это просто необходимо. Тебе нужно понять, что необходимо для тебя. Я не могу сказать, что ты должна и чего не должна делать. Скажу лишь: если ты действительно это сделаешь, не думай, что ты одна такая.
Летом 2018 года, через несколько месяцев после постановки диагноза, я написала отцу и сообщила, что мне нужно побыть одной, чтобы вылечиться. Если он хочет общаться со мной, то это возможно только в присутствии посредника – желательно, психотерапевта. В сентябре я встретилась с ним в последний раз в центре Окленда. Сообщила, что буду в городе и хочу забрать кое‑какие вещи – старые японские куклы, дневники. Я не говорила, что это будет последняя встреча, но из моего предыдущего письма это было ясно. Отец написал и спросил, где я хочу встретиться. Я назвала случайную улицу. С собой я взяла Джоуи – для эмоциональной поддержки.
Когда мы подошли, отец уже ждал нас с бумажным пакетом. Он показался мне похудевшим и постаревшим. На носу блестели очки. И я сразу же начала терзаться чувством вины. Отец поздоровался, но смотрел на меня хмуро. Я ответила и потянулась за пакетом.
– Я хотел бы отнять минуту твоего времени, если ты не возражаешь, – напряженно произнес отец.
Поблизости оказалось кафе, и мы присели за столик. Я быстро ушла в туалет, оставив Джоуи с отцом.
Позже Джоуи рассказал, что отец спросил у него:
– Ты знаешь, что она задумала?
– Думаю, она сама вам все расскажет…
– Не понимаю, почему все это происходит сейчас. Это могло произойти лет десять назад…
Наверное, отец имел в виду отчуждение. Перерезание уз, которые нас связывали. Неужели это уже произошло?
Когда я вернулась к столу, по выражению отцовского лица мне стало ясно, что ссоры не избежать.
– Я хочу тебе кое‑то сказать, – начал он. – Когда ты мне написала, я возненавидел себя. Я думал: «Я ужасный человек! Я омерзителен!» Но потом я подумал: «От этого мне очень больно!»
– Больно тебе? – саркастически переспросила я.
– Я знал, что ты так скажешь. Я просто подумал, что не знаю, почему все это случилось…
– Ты не знаешь? – не сдержалась я.
– Ты дашь мне договорить?! Я не могу изменить прошлое. И не понимаю, чего ты от меня хочешь.
– Это плохо…
– Что ж, – отец раздраженно поднялся, чтобы уйти, – мне придется это пережить…
Я остановила его.
– Я надеялась, что ты уважаешь меня и согласишься беседовать со мной в присутствии психотерапевта. Потому что сейчас наш разговор точно такой же, как сотни других до этого.
– Я ПЯТЬ РАЗ был у психотерапевта! – отец явно пришел в ярость. Он даже руку с растопыренными пальцами поднял, чтобы я лучше его поняла. – Я просто хотел сказать, чтобы ты жила собственной счастливой жизнью. Потому что с меня достаточно. Я не знаю, почему ты это делаешь, но мне все равно. С меня хватит.
– Ты не знаешь почему? Ты действительно не знаешь почему?
– Скажи мне одним предложением! Я хочу слышать одну фразу!
– Потому что ты меня не любишь, – медленно ответила я.
– Что ты хочешь сказать?! Объясни!
– Что я хочу сказать? Что это значит? Насилие. Невнимание. И ты использовал меня…
– Я использовал тебя?! Для чего же я тебя использовал?
– Ты начал звонить мне в прошлом году, чтобы поговорить о своей депрессии, о том, что ты снова хочешь умереть. А ты подумал, что я почувствую? Ты звонил для этого мне. Не кому‑то другому, а мне! И…
– Знаешь что, довольно! – перебил меня отец. Он больше не хотел меня слушать. – Я думал, что ты мне друг, но я ошибался.
– Я тебе не друг, – выкрикнула я. – Я твоя дочь.
Вот в чем проблема!
Люди стали поворачиваться в нашу сторону.
– Отлично, – сказал отец, не глядя на меня. – Знаешь что? Иди к черту. Всего хорошего.
Уходя, он повернулся к Джоуи и сказал:
– Когда у вас появится ребенок, поцелуй его за меня, хорошо?
Он хлопнул Джоуи по плечу, но тот обернулся и рявкнул:
– Не трогай меня, ублюдок!
Я схватила Джоуи за руку:
– Прекрати!
Отец ушел.
Я сидела, тупо глядя перед собой и ничего не говоря. Я совершила немыслимое. Парила в воздухе над бездной, не имея корней, дома, снедаемая яростью и чувством собственной правоты. Я чувствовала, что все посетители кафе смотрят на меня. Но мне не было стыдно.
– Пойдем, – сказал Джоуи и вывел меня на улицу.
Лишь когда мы прошли целый квартал, я немного пришла в себя. Рухнула ему в объятия, громко рыдая посреди оживленной улицы. Я захлебывалась горячими, детскими слезами.
– Даже сейчас… даже сейчас… почему он… почему он не захотел ничего мне дать? – спрашивала я.
Но я точно знала, что мне нужно сделать. Я отправила сообщение его жене: «Не думаю, что у моего отца сегодня будет хорошее настроение. Пожалуйста, присмотри за ним. Боюсь, он может причинить себе вред».
Все было кончено. Я устала защищать его от самого себя.
Кэтрин была права. Отчуждение не приносит освобождения. Не приносит радости. И счастья тоже. Это просто необходимо. И все же я продолжала постоянно спрашивать себя: Не эгоистка ли я? Не слишком ли
