Герой: эволюция, или Как мы стали теми, кто мы есть - Чайлд Ли

Возможно, трех факторов оказалось недостаточно. Возможно, именно фантазия оказалась необходимым четвертым пунктом. Все, что мы знаем наверняка, — это что во всей Европе лишь около двух тысяч мужчин и двух тысяч женщин сумели выбраться с той стороны критического периода. Все они были абсолютно безумны. И как нам известно, поскольку мы переняли от них эти качества, все они были вооружены свирепой волей к жизни и огромной любовью к историям.

Человеческое население Европы…

Человеческое население Европы восстанавливало свои силы на протяжении многих поколений, пока женщина, стоявшая, скажем, на 500-м месте перед моей прабабкой, не обнаружила себя в относительно стабильной обстановке. Некоторые обстоятельства ее жизни претерпели незначительные изменения в сравнении с жизнью ее предшественниц. Люди реже охотились на больших животных и чаще на маленьких, росло мастерство изготовления инструментов и оружия из очень мелких камней — микролитов. Собирательство было более широко распространено и более разнообразно. Вероятно, она жила на берегу океана или реки, где имелось множество самой разной еды. Хотя она этого и не знала (а если бы и знала, ей наверняка было бы все равно), но к этому времени она уже жила в периоде, который археологи будущего назовут мезолитом, то есть средним каменным веком (от греч. mesos — «середина» и lithos — «камень»). Это был короткий интервал длиной в 10 тысяч лет до того, как все поменялось снова. Жизнь в ту пору была проста, незатейлива и вполне комфортна.

Место, где она жила, имело лишь один серьезный недостаток. Далеко к северу от нее, вне поля ее зрения (и уж конечно, за пределами ее мезолитического понимания), продолжали таять пласты льда в милю толщиной, отчего уровень моря понемногу поднимался. Возможно, она жила в плодородной долине рядом с быстрой речкой, в которой было полно рыбы, в рощах водилась дичь, по диким пастбищам бродили стада травоядных животных, было сколько угодно ягод и корешков. Все это было отлично, за исключением одного момента: сейчас эта долина находится на дне Северного моря. Может быть, лишь 50-я по счету из ее потомков заметила, что что-то не так. Ей пришлось перебраться немного выше по своей долине. Потом еще выше.

Совершенно случайно выбранное ею направление оказалось западным. На запад продолжала перемещаться и ее дочь, а за ней внучка и правнучка и так далее, пока, наконец, женщина, стоящая на 400-м месте перед моей прабабкой, не добралась до земли, в очертаниях которой мы могли бы смутно опознать современную Британию.

Она взяла с собой все, что унаследовала от тех двух тысяч пар, которые пережили ледниковый период, плюс все то, чему научились последующие четыре сотни поколений, передав эти знания ей. У нее имелся развитый мозг, сложная речь, умение строить стратегии в реальных условиях, свирепая воля к жизни — и огромная любовь к историям.

Историям нужны действующие лица…

Историям нужны действующие лица. Как мне представляется, вначале это были абстрактные, символические фигуры. Девочка, которая ушла из деревни; мальчик, убежавший от медведя; старик, который обязательно должен прийти, буквально со дня на день, чтобы рассказать, где искать диких быков. Видимо, одни истории оказывались популярнее других, поскольку были более вдохновляющими и поучительными. Я думаю, наибольшим спросом пользовались рассказы о тех, кто смог избежать неминуемой смерти. Или о тех, кого удалось спасти в последнюю минуту, когда казалось, что все потеряно. Через какое-то время главные персонажи этих историй стали нарицательными: та самая девочка, тот самый мальчик, тот самый мужчина, та самая женщина. Не второстепенные персонажи — если они вообще были. Не тот мальчик, который поступил неправильно, и не та девочка, которую съел медведь. Как мне думается, именно с этих давних времен и вплоть до настоящего времени в историях появились главные персонажи. Вначале, вероятно, это были просто типажи. Сами истории стали называть по тому типажу, который играл в них главную роль: история о храброй девочке, об искусном охотнике, о мудрой старухе.

Разумеется, следует помнить, что никто из них не существовал на самом деле. Они все были выдуманными. В любой истории есть только два настоящих человека — рассказчик и слушатель. У рассказчика имеются свои цели, а у слушателя — потребности, и на этом строится история. Если слушатель хочет просто развлечься, а рассказчик — понравиться, история получится легкой и незамысловатой. Но если слушателю требуется ободрение или утешение, а рассказчик, допустим, стремится подготовить свою семью к грядущим тяжелым испытаниям, то история, скорее всего, окажется драматической, напряженной, полной опасностей и преград, которые главный герой станет преодолевать, чтобы в конце концов одержать решительную победу. В конце таких историй на губах слушателя играет напряженная и решительная улыбка, а влажные от слез глаза устремлены на далекий горизонт.

Чтобы сделать главных героев яркими и запоминающимися, рассказчики придавали им все больше возможностей, а их характерам — все больше сложности. В какой-то момент у них появились имена, своя предыстория и родословная, вероятно, даже родственные связи с героями ранее рассказанных историй. Также они понемногу начинали обладать все большей силой и могуществом, потрясающей выносливостью и благородством целей. Они превратились в невероятных, легендарных личностей, заметных издалека, способных вести за собой. Если они получались слишком уж невероятными, их способностям давались сверхъестественные объяснения.

Короче говоря, они стали идеализированными фигурами, образцами желаемого поведения. Однако кто создавал эти идеалы? Чьи это были желания? Вспомним, что все герои в истории выдумываются рассказчиком, причем с определенной целью, которая может быть неосознанной, идущей из глубин подсознания, а может быть изначально четко поставленной.

Кто были эти рассказчики? Мы очень мало знаем об устройстве палеолитического и мезолитического общества. Возможно, там и знать-то было особо нечего. Стиль жизни охотников и собирателей предполагает сотрудничество и равноправие. Возможно, от членов группы или племени и требовалась лояльность к своему сообществу, но внутри таких сообществ, скорее всего, царили неформальные отношения. В таком случае успех флейтистов, художников и рассказчиков зависел только от их собственного мастерства. Для сказителей успех должен был складываться из двух частей. Прежде всего, нужно было придумать захватывающую историю, иногда экспромтом. (Впрочем, в наше время лучшие «импровизированные» истории бывают отрепетированы до мельчайших деталей, и не думаю, что в каменном веке было как-то по-другому.) Второй фактор, влияющий на успех, — это талант рассказчика. Вполне возможно, что речь шла не просто о рассказе, но о драматическом, экспрессивном, ритмически выдержанном исполнении истории. Это сейчас речь считают всего лишь каким-то стилистическим приложением к письменности. А тогда речь была в буквальном смысле человеческим голосом, теплым, живым, завораживающим, увлекающим за собой. Аналог бестселлера «Нью-Йорк таймс» в то время представлял собой рассказчицу, у ног которой сидят двадцать жадных слушателей. Не то что парень в соседней хижине — у него всего пять человек, да и те беспокойно ерзают. Понятное дело, что парню ничего не светит; он уже наполовину погрузился в забвение. Пятеро его последователей вскоре присоединятся к аудитории нашей сказительницы, и она станет местной звездой наряду с мальчиком, умеющим находить трюфели, и хозяйкой собаки, которая охотится на оленей.