Гравитация как неизбежный феномен. Частный случай внезапной рефлексии - Николай Александрович Игнатов
А вот взгляды редко встретишь такие, чтоб они не излучали тревожную злость или не создавали собой колкую преграду для глаз всех прочих, бредущих навстречу. Незаметно и совсем бесцельно возникла у Нашего мысль, вначале тонким ручейком истекая из глубин разума, постепенно превращаясь в широкую реку, при виде этих лиц незнакомых людей.
«Ведь если вдуматься, – звучал голос в его голове, – Люди сегодня – те же злобные и кровожадные звери, какими были их древние предки. Насилие у них в генах. И сам по себе человек таковым и является лишь за счёт того, что давно связан хрупкими путами цивилизованности. Здесь конечно нового ничего не скажешь, сколько ни прикидывай. Многие головастые ребята за долгое время как только не мурыжили эту двойственность человеческой природы; этот комок мяса, эмоций и умозаключений, в центре которого примитивное и не знающее жалости животное, а на внешних тонких слоях мораль, наука, гуманизм и прочая жижа.
Сколько создано цивилизацией разных ухищрений, разных способов обмануть этого несчастного зверя, заставив его быть уверенным в собственной удовлетворенности или в невозможности быть таковой. Да ведь они только и делают, что пытаются отвлечься от своей зверской сущности, и тем самым стать ближе к образу сверхчеловека, ну или на худой конец, хоть просто оказаться дальше от отражения своей зубастой морды в луже чьей-то крови… “
Потом его начало отпускать, и он побрел в неизвестном направлении, уткнувшись стеклянными глазами в землю. Прохожие для него исчезли, сам он начал исчезать, равно как и хмурое небо вместе с хмурой улицей, серыми хрущёвками и грязным тротуаром. Ему стало казаться, что всё вокруг заполняет огромная, как море, лужа густой и горячей человеческой крови.
Вскоре его затошнило от этого воображаемого гемоглобинового потопа, он остановился и замотал головой, прогоняя видение. Кровища исчезла, серость мира вновь беспощадно проникла в мозг, и Наш увидел перед собой одинокого нищего, что сидел у магазина с жестяной баночкой для милостыни. Бомжик был совсем дряхленький, одноногий, грязный. Вид его совсем не располагал не то чтобы к общению, но даже к созерцанию его издали. И запах, конечно. Но по всему было видно, что нищий настоящий, а никакой не шарлатан, и даже избитое ненавистно жизнью лицо его выражало искреннее презрение к нынешней ипостаси, какую имел этого лица хозяин. Словом, все натурально, алкоголизм здесь чист и ясен – а как ещё не бухать с такой, будь она трижды проклята, жизнью?!
Наш подошёл к бомжику, заглянул в его ясные, как ни странно, глаза, и полез зачем-то в карман куртки. Бомжику вздумалось, поди, пьяненький добрый мужичок сейчас ему навалит миску меди. Ага. Наш достал из-за пазухи кукиш, злобно скривил морду, и, прорычав что-то, ткнул огромным этим кукишем в ничего не подозревавшее бомжиково лицо. А затем он пнул жестянку с мелочью, да так, что оная вся разлетелась в разные стороны.
– Вот ведь свинья! – сказал брезгливо кто-то из состава комиссии.
– О, так это не всё, – продолжил тараторить Сотона. – Потом он толкнул ногой в грудь и самого нищего, со словами: «Хер тебе, а не моя кровь, сука!». Да-да, саданул так, что бедняга даже плюхнулся на спину. А Наш сразу бежать куда-то во дворы. Действительно, сильно его тогда штырило, даже когда отпускать начало, все равно ещё мозги кипели.
– Нет, ну каков придурок! Зачем же нищего было?! И о какой крови он там говорил? – возмущался Красавчик.
– А о такой, – быстро отвечал Сотона. – Он пока шёл и ловил глюк с этим морем кровищи, все думал, что люди – сплошь хищные твари, которые питаются плотью соплеменников, только не напрямую, а в рамках социально-хозяйственной деятельности.
– Чего? – чуть не хором спросили все собравшиеся за столом.
– Да я сам не знаю, там такая нечеткая мысль была. В общем, типа товарно-денежные отношения – суть процесс каннибализма и высасывания людьми крови других людей. Потому как когда люди зарабатывают деньги, они тратят на это своё время, свою жизнь, а кровь – символ жизни, жизненной силы. Вот его и мыкало, что когда кто-то берет твои деньги, он как-бы твою кровь пьёт. Короче, бредятина.
– Да-с, она и есть, – задумчиво заметил Председатель.
– А я вот тут прикинул, есть здравая тема в этих его думках, – заявил вдруг Хамло.
– Извольте пояснить.
– Поясняю. Вот эту базальгу, которую он пронес тогда про людей, которые чисто зверьё в натуре, можно без падла на зоне увидеть, только там это в сто раз чётче будет. Там человека можно увидеть конкретно в натуральном человеческом виде, без всяких понтов и пархатой пестроты.
– Это ты о чем? Какой пестроты? Что за слово такое? – спросил за всех один Красавчик.
– Это он изволит нас жаргоном задавить-с, – съехидничал Председатель.
– Да ну чё вы, суки, в натуре, нападаете!? Вообще ничё рассказывать не буду.
– Ну, полно, что Вы как маленький. Я, кстати, уловил глубокую мысль вашего комментария. Вы ведь хотели сказать нечто следующее: В местах заключения человек зачастую пребывает в максимально свободном от нравственных рамок виде, почти лишенный внешних искусственных оболочек высокоморального, социального существа. Там ярчайшим образом выражается его истинная «скотская» (или «звериная») натура. Там он присутствует в том виде, что и человеком его назовёшь чисто номинально. Но опять же – человеком в том смысле, что стоит хоть чуть выше поганого зверья, которое никого и ничего, кроме себя собственного не любит и не уважает, а если и вступает в общение с иными, то происходит оно из критериев страха перед сильным или презрения к слабым. Так должно было выглядеть ваше суждение?
– Походу да.
– Вот и ладненько. Господа-товарищи, есть ещё чего сказать по этой скрижальке, а то Наш-то так и до дома скоро дойдёт, а у нас ещё есть о чем поговорить.
– Нытик? Прошу-с.
– Да чего тут говорить про этих… ну про нехороших людей. Как же к ним как к людям относиться, когда они
