Ролло Мэй - Экзистенциальная психология
Бинсвангер послал копию записей Фрейду и неделю спустя получил от него письмо со следующими словами:
"Прочитав Ваше письмо, я был восхищен Вашим прекрасным языком, Вашей эрудицией, широтой Вашего горизонта, тактичностью, с которой Вы опровергаете меня. Хорошо известно, что любого можно вспугнуть большим количеством похвал... Естественно, благодаря этому Вам не удалось убедить меня[7]. Я всегда ограничивал себя первым этажом и фундаментом здания. Вы подчеркиваете, что изменив свою точку зрения, любой сможет увидеть более высокие этажи, где живут такие видные гости, как религия, искусство и т.д. Я уже нашел место для религии, расположив ее в категории "неврозов человечества". Но, возможно, наш спор и наши различия будут сглажены только через столетия. Передавайте привет своей очаровательной жене. Оставаясь Вашим любящим другом, Фрейд".
Бинсвангер добавил потом в своей книге – и это основная причина, по которой мы цитировали эту переписку, – "как видно из последних предложений, Фрейд смотрел на наши различия свысока, как на нечто такое, что нужно преодолевать при помощи эмпирических исследований, а не то, что имеет отношение к трансцендентным[8] концепциям, которые лежат в основе всех эмпирических исследований".
На мой взгляд, идея Бинсвангера неопровержима. Кто угодно может собирать эмпирические данные о религии и искусстве с сегодняшнего дня и до второго пришествия, но он не станет ближе к пониманию этих феноменов, если для начала его предположения не допускают существования того, чему религиозный человек посвящает себя, и того, что артист пытается сделать. Детерминистические предположения делают возможным понимание всего в искусстве, кроме акта творчества и самого искусства; механистические натуралистические предположения могут служить основой для многих фактов из области религии, но, как и в понимании Фрейда, религия всегда остается в большей или меньшей степени неврозом, а то, что подлинно связано с религиозной личностью никогда не попадет в поле зрения.
Позиция, которую мы хотим занять в этой дискуссии выражается в необходимости анализа предположений, сделанных кем-либо, и в предоставлении возможности существования секторам реальности, – которые могут быть достаточно большими, – которые любой частный подход упускает. По моему мнению, мы в психологии пресекали понимание и искажали восприятие из-за неудачной попытки прояснить эти предположения на сознательном уровне.
Сейчас я ярко вспоминаю дни моего обучения психологии в высшей школе двадцать лет назад, когда теорию Фрейда пытались отклонить как "ненаучную", потому что она не удовлетворяла модным тогда в высших школах психологии методам. Я придерживался тогда той точки зрения, что они упускают тот факт, что Фрейд открыл сферы человеческого опыта огромного значения, и если это не удовлетворяет нашим методам, то тем хуже для этих методов; проблема заключается в том, чтобы придумать новые. На самом деле методы оказались вполне подходящими, – до тех пор, пока не появился Роджерс, как возможно кто-нибудь мстительно добавит, – так что фрейдизм сейчас является догмой американской клинической психологии. Поэтому, вспоминая дни своего обучения, я склонен с улыбкой воспринимать то, как кто-либо говорит о том, что концепция экзистенциальной психологии "ненаучна", потому что она не соответствует тем частным методам, которые сейчас в моде.
Определенно ясно, что фрейдовские механизмы привлекают разделение на дискретные причинно-следственные формулировки, которые удовлетворяют той детерминистской методологии, которая доминирует в американской психологии. Но необходимо также видеть, что делая из фрейдизма догму, мы упускаем существенные и жизненно важные аспекты фрейдовской мысли. В настоящее время существует любовный треугольник между фрейдизмом, бихевиоризмом в психологии и позитивизмом в философии. Примером одной из сторон этой связи является большая схожесть между теорией научения – редукции влечений Халла и фрейдовской концепцией удовольствия, целью бихевиоризма как состоящей из редукции стимулов. Примером второй связи в этом треугольнике является заявление философа Германа Фейгла, которое он сделал в своей речи на недавно прошедшем ежегодном собрании Американской психологической ассоциации, о том, что специфические фрейдовские механизмы могут быть сформулированы и использованы научно, но такие понятия, как "инстинкт смерти", – нет.
Но проблема в том, что такие конструкты, как "инстинкт смерти", по Фрейду, как раз и являются теми элементами, которые спасают его систему от полной механистичности; эти конструкты всегда лежат по другую сторону от детерминистических ограничений его теории. Они являются мифологией, в лучшем смысле этого слова. Фрейд не довольствовался простым проникновениям мифологических измерений в свое мышление, несмотря на свое старание в то же время выразить психологические закономерности в биологических предположениях девятнадцатого века. На мой взгляд, его методология была основой величия его вклада и сущностью для его центрального открытия – "бессознательного". Она была также сущностью его радикального вклада в новый образ человека, а именно, человека, которым движут демонические, трагические и деструктивные силы. Я пытался где-то в другом месте показать, что фрейдовская трагическая концепция Эдипа гораздо ближе к истине, чем наша склонность интерпретировать эдипов комплекс в терминах раздельно-половых и враждебных отношений в семье. Формулировка "инстинкта смерти" как биологического инстинкта не имеет, конечно, никакого смысла, и в этом случае правильно отвергается бихевиоризмом и позитивизмом. Но как психологическое и духовное состояние трагической натуры человека идея имеет действительно большое значение и превосходит любую чисто биологическую или механистическую интерпретацию.
Методология всегда страдает от отставания культуры. Наша проблема состоит в том, чтобы охватить взглядом большую часть человеческого опыта, развить и освободить методы настолько, чтобы они, насколько это возможно, отдавали должное богатству и широте человеческого опыта. Это может быть сделано только при помощи анализа философских предположений. Сущность этой идеи выразил Маслоу во второй главе: "Чрезвычайно важно для психологов то, что экзистенциалисты могут снабдить психологию философскими основами, которых сейчас не хватает. Во всяком случае, основные философские проблемы несомненно должны быть снова подняты для обсуждения, и возможно психологи перестанут полагаться на псевдорешения или на бессознательные непроверенные философские идеи, которые они подбирают, как дети".
Высказав подобную позицию, нам нужно поспешить добавить, что это не разрешает всех трудных вопросов отношения экзистенциального исследования к науке. Встает, конечно же, законный вопрос о том, как типичные для экзистенциальной психологии и психиатрии предположения могут быть проверены. В пятой главе Карл Роджерс указывает для начала, как "онтологические принципы" могут изучаться и проверяться в эмпирической психологии. В Гарварде "тесты, составленные на основе экзистенциальных категорий, уже разработаны", – пишет Лоренц Первин (57). В Нью-Йорке прошло несколько семинаров по экзистенциальной психотерапии, которые пытались прояснить этот подход. Данные шаги – только начало; но я не вижу каких-либо непреодолимых преград в направлении научного изучения экзистенциальных предположений.
Но больше всего сбивает с толку и вводит в заблуждение вопрос, касающийся проблемы предсказания в науке. Насколько и до какой степени наука может предсказать поведение отдельного индивида? Первин в качестве примера неадекватности экзистенциального подхода приводит тот факт, что в том виде, в котором он задуман как воспринимающий индивида свободным и уникальным, он делает поведение индивида незаконным и непредсказуемым. Но "предсказуемое" – достаточно двусмысленный термин. И "законное" и "предсказуемое" не должно отождествляться. В психотерапии мы видим, что поведение невротической личности может быть предсказано достаточно жестко; это потому, что поведение такой личности – продукт обусловленности стереотипами и влечениями. Но. хотя здоровая личность "предсказуема" в том смысле, что ее поведение целостно и совершаемые поступки зависят от характера, она всегда демонстрирует новые аспекты в своем поведении. Ее активности свежи, спонтанны, интересны, и в этом смысле ее поведение противостоит невротику с его предсказуемостью. В этом сущность творчества. И опять же очень хорошо это изложил Маслоу: "Только гибкая творческая личность может действительно управлять будущим, только тот, кто может смотреть в лицо всему новому с уверенностью и без страха. Я убежден, что большая часть того, что мы сейчас называем психологией, является изучением трюков, которые мы используем для того, чтобы избежать тревоги перед абсолютно новым посредством того, что создаем веру в то, что будущее таково же, как и прошлое".
