Джозеф Рейнгольд - Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти
Танатическая тревога. Строго говоря, «танатическая тревога» не совсем верный термин, так как когда у тревоги имеется объект, она становится страхом. Тем не менее, существуют тревожные состояния, при которых чувство надвигающегося бедствия чрезвычайно сильное, или предчувствие смерти (или желание умереть) прослеживается без особого труда, хотя пациент может попытаться скрыть его, заявляя о других страхах. Лечение, направленное конкретно на танатическую тревогу, может обеспечить облегчение симптомов. Choron (28) сообщает о работе русского психиатра Платонова, который получил устойчивые благоприятные результаты в случаях «болезненного страха смерти» используя гипносуггестивную терапию.
Пациент с фобией относится к этой категории. Стратегией психотерапии будет в этом случае приведение клиента к тому, чтобы он увидел, что его симптом является объективацией внутренней угрозы смерти. Williams (179) убежден, что целью лечения является работа через тайное желание умереть, и что контртрансфер имеет решающее значение потому, что страх, пробужденный у пациента, может быть таким огромным, что вызовет тревогу и у психотерапевта. Loeser & Bry (5) используют фронтальный подход для того, чтобы выявить танатическую тревогу, и они обнаружили, что во многих случаях симптомы улучшаются и даже исчезают за сравнительно короткое время.
Было выдвинуто предложение, что озабоченность смертью должна стать фокусом лечения не только у пациентов с фобиями, но и у остальных. Feifel & Heller (86) полагают, что основная задача психотерапии – помочь подавить страх, ощущение неудачи и желание наказания, ассоциирующиеся со смертью. Rosenthal (414) считает, что психотерапевт в обязательном порядке должен признавать универсальность танатической тревоги. Смыслы, которыми пациент наделяет смерть, должны быть исследованы и сделаны неотъемлемой частью процесса лечения.
Тревога. Вне зависимости от того, рассматривается ли тревога как ответ на угрозу смерти или нет, она обычно считается основным определяющим фактором анормальных психических состояний. Здесь нас интересует контроль над тревогой как над симптомом самим по себе – «свободной» тревогой. Человеком вырабатывается огромное количество повседневных действий, которые из-за потребности смягчить тревогу или избежать ее, имеют тенденцию к тому, чтобы стать компульсивными: еда, курение, употребление алкоголя, секс, интеллектуальные занятия и социальная жизнь. Используемые формы лечения тревоги включают в себя гипноз, релаксацию, десенсибилизацию, трудотерапию, гидротерапию, шокотерапию, нейрохирургию и медикаменты. Все эти процедуры можно подвергнуть критике в связи с тем, то они достигают только «избегания», то есть, являются всего лишь облегчающими. Некоторые из них не обходятся без осложнений – медикаментозное лечение, например, сопровождается риском побочных эффектов или привыкания. Снижение уровня тревоги впоследствии может ослабить побуждение пациента подвергнуться лечебному воздействию. В тщательно подобранных случаях, тем не менее, может не возникнуть вопроса о том, использовать или нет какой-либо из перечисленных способов. Это может быть единственным способом справиться с тревогой, обладающей интенсивным дезинтегративным воздействием, или заставить пациента начать психотерапию. Медикаменты могут помочь человеку в преодолении кризиса в его жизни, а также в курсе раскрывающей терапии.
Важно также знать то, что, вне зависимости от используемого облегчающего метода, в некоторых случаях эффект может не только быть длительным, но, помимо освобождения от тревоги, вызывать изменения личности. Когда бы два человека ни взаимодействовали существует вероятность влияния на состояние одного из них, даже если взаимодействие было коротким и не имело целью достижение «личностного эффекта». Именно этот феномен, как я полагаю, важен не только в индивидуальной психотерапии, но и в первичной профилактике душевных расстройств.
ПсихотерапияЛечебная психиатрия является целенаправленной попыткой достичь реинтеграции Эго, а не только снизить уровень тревоги во всех ее формах. Говоря языком комплекса трагической смерти, это попытка воскресить взаимоотношения пациента с матерью на ранних этапах и обнажить компоненты этого комплекса. Для того, чтобы достичь этого результата необходимо, чтобы между пациентом и врачом установился определенный раппорт, характеризуемый со стороны психотерапевта относительной свободой от тревоги и благоприятствующим отношением, а со стороны пациента – определенной степенью силы духа и способностью к самоутверждающей смелости.
Психотерапевт. Анализ психотерапевтической эффективности прошел в научной литературе путь от обсуждения техники психотерапии до рассмотрения характера психотерапевта и природы его участия в терапевтической трансакции. Связано это с тем, что психотерапевт может защищаться, так же как и пациент, или даже еще больше. Как указывает Suttie (397), он является продуктом нашей культуры, и таким образом, закрыт от своей собственной потребности в любви, тревоги и ненависти запретом на уязвимость. Когда при трансфере психотерапевту требуется признать, что его мать и мать пациента похожи, он использует собственные защитные механизмы, или, по меньшей мере, демонстрирует обманчивую невосприимчивость к эмоциям, или даже диссоциирует себя от пациента, употребляя ультра-пассивную, ультра-объективную технику. Терапевт не осмеливается демонстрировать сострадание, и именно это является причиной неспособности обнаружить или признать, что именно любовь является эффективной действующей силой в психотерапии, а также причиной замены этих простых взаимоотношений стремлением к различным техникам.
«Любовь» сама по себе может быть невротическим проявлением у психотерапевта. Как замечает Rank, она может активизировать страх смерти у невротичных субъектов, для которых контакт с другими людьми несет значение самоуничтожения в слишком тесном союзе. «Сострадание» – более подходящее слово, но оно также означает субъективный аффект без необходимого благотворного эффекта. Suttie ближе подходит к межличностному значению, когда говорит, что фактором, общим для всех терапевтических процедур, является поиск основы для товарищеских отношений с пациентом. Терапевт играет роль матери в установлении точки отсчета для расширяющегося круга взаимоотношений, свободных от тревоги, который возвращает пациента к полноценному участию в жизни общества. Этого нельзя достичь просто дружеским согласием, которое не может в большей степени благоприятствовать становлению свободного от тревоги эго и социализации личности, чем любящая, понимающая и дружелюбная мать.
Как мне представляется, функцией психотерапевта является защита, и он не сможет выполнять эту функцию до тех пор, пока не постигнет собственный комплекс трагической смерти и не преодолеет собственную танатическую тревогу. Именно эта функция делает терапевта противоположностью матери пациента (воспринимаемой как действующая сила комплекса), а также противоядием от ее влияния. Как только пациент будет уверен в благоприятствующем влиянии, не на словах, а в процессе взаимодействия, откроются возможности для реорганизации эго. Он уже не чувствует себя одиноким и беспомощным. Его затруднениям и страданиям не просто посочувствовали, а они на самом деле поняты другим человеком, который способен защитить, и не имеет других мотивов, кроме желания помочь. Пациент уже может вступить в конфронтацию со своим комплексом смерти – или своей матерью, – и тогда его тревога превращается в страх, который можно с мужеством встретить.
Но если пациент чувствует тревогу терапевта, он реагирует болезненно и с враждебностью, как будто бы его обманули. «Негативный трансфер» является не просто замещением, но ответной реакцией на отсутствие чувства безопасности, характеризующее данные взаимоотношения.
Любой, кто внушает веру, веру в свою безусловную и неизменную защиту, может оказывать целительное воздействие. Эффект от этого воздействия может быть глубоким и продолжительным[28]. Страдания и ограничения вызываются не самим по себе конфликтом, но невыносимостью тревоги, которая может быть уменьшена благодаря благотворному влиянию. Именно поэтому у «поверхностной» терапии иногда может быть заметный целительный результат. Вклад психотерапевта заключается не только в поддержке Эго, но и в том, что он помогает пациенту понять его конфликты и противостоять им.
Если принять этот взгляд на эффективность психотерапии, то из этого следует, что при подготовке психотерапевтов следует ориентироваться на инсайт его собственной танатической тревоги и умение ее контролировать. Как я уже отмечал, у врачей уровень страха смерти выше среднего значения (86–89), а на основе проведенного опроса Burton (417) обнаружил, что психоаналитики в качестве защиты от собственного страха смерти используют отрицание, замещение и компенсацию. Обычно дидактический анализ и супервизия наставником не исследуют материнскую разрушительность и комплекс смерти. Это упущение защищено приверженностью к доктрине. Мы здесь имеем классический пример того, как, «слепой ведет слепого» (или боящийся ведет боящегося). Но я соглашусь с мнением Wolstein (384), что аналитики-экзистенциалисты являются заложниками «постулата непосредственности», поставив себя в позицию попытки достичь «результата с нуля». Истина кроется ни во фрейдистском, ни в экзистенциальном анализе, но в самом терапевте как источнике благотворного влияния на другого человека.
