Я не псих! Как помочь отрицающему психиатрический диагноз человеку начать лечение - Амадор Ксавье
Попрощаться дважды
Глядя на людей, пришедших на похороны брата, я был в очередной раз поражен, какую насыщенную жизнь он прожил. Его друзья заполнили церковь, заставляя некоторых наших родственников, мало контактировавших с Генри после того, как он заболел двадцать пять лет назад, искренне удивляться: «Я и не подозревал, что у Генри было так много друзей!» — или: «Надо же, какой яркой была его жизнь».
Общаясь с друзьями Генри в тот день, многие наши родственники выражали глубокое раскаяние и сожаление, что упустили огромную часть его жизни. Я не испытывал подобных угрызений, потому что мы с братом были очень близки и по-настоящему наслаждались обществом друг друга. Генри был моим героем.
Я поддерживал взаимоотношения с Генри в то время, когда многие родственники оборвали с ним связь, вовсе не из-за своей положительной натуры — я отнюдь не святой. Когда болезнь впервые проявилась в его жизни, я ощутил, что переживаю потерю, и оплакивал его прежнего, а мои братья и сестры (нас было девять) не были готовы к этой скорби.
Нам всем было невообразимо тяжело принять тот факт, что он больше не шагает по жизни тем человеком, каким был до этого. У него — статного, доброго, любящего, с удивительным чувством юмора — никогда не будет того будущего, которое мы все ему предрекали: заботливый муж и отец, ответственный, отзывчивый и успешный мужчина.
Когда он заболел шизофренией, мы все жаждали вернуть «старого Генри», и в наших сердцах не осталось места для «нового Генри». И он попал в ту же ловушку.
Первые пять лет своей болезни Генри, как и мы, провел, застряв в планах на будущее, построенных до проявления коварного недуга. Он начал погружаться в депрессию, страдая от неосуществимости своих прежних жизненных целей в нынешних условиях. Раньше он работал, учился в университете и встречался с девушками. Сейчас со всем этим было покончено. Пока он не оплакал свои несостоявшиеся перспективы, он не смог почувствовать, что личность прежнего Генри все еще сохранена. И только приняв реальность, он осознал необходимость постановки новых планов.
Последний год его жизни был особенно счастливым. И я вовсе не принимаю желаемое за действительное: мои наблюдения подтверждают все близкие брату люди. Генри завел много новых друзей, постоянно находил чудаковатые места работы на пару со своим другом по прозвищу Папаша, а девушка Мэри стала значимой частью его жизни.
Переживание потери, когда психическое расстройство наносит удар
Исследователи сходятся во мнениях относительно неопровержимой пользы проживания горя. Оплакивая потерю, вы начинаете замечать и отдавать должное тому, что все еще имеете. Более того, вы открываете сердце новым возможностям.
Делая обзор представленных в литературе исследований на эту тему (мы опубликовали этот обзор в «Анналах общей психиатрии» весной 2007 года), мы обнаружили, что больные шизофренией, успешно прожившие процесс горевания, с меньшей вероятностью склонны к суициду. Исследования с участием родственников пациентов, больных шизофренией, выявили, что члены семьи, оплакавшие потерю прежней жизни больного, менее склонны критиковать любимых с психическим расстройством, не так сильно тяготятся их болезнью и более конструктивно справляются со стрессом.
Некоторые находки подобных исследований абсолютно интуитивны и представляют собой просто голос здравого смысла. И важность горевания — как раз одна из таких находок. Я наблюдал за трансформацией отношения к жизни у моего брата, чувствовал, как его надежды на благополучное будущее и развитие наших отношений постепенно растут, и за 25 лет своей практики я много раз становился свидетелем этого процесса у пациентов и их семей.
Закрывая одну дверь, вы открываете другую
Как при любом глобальном изменении в вашей жизни, вы переживаете утрату и чувствуете печаль, прощаясь с тем, что было и могло бы быть, с неосуществившимися надеждами и мечтами. Но поступая так, вы ощущаете мир в душе, счастливый покой, ведь вы с особенным почтением начинаете относиться к тому, что имеете, ценить возможности грядущих дней. Я консультировал множество семей и клиентов относительно значимости проживания этого процесса. Семьи, которым удалось дать волю скорби, легче «отпускают» гнев на любимых. Они учатся отделять болезнь от человека. Общение становится более конструктивным и здоровым, и благодаря снижению напряжения между членами семьи даже течение болезни может стать более благоприятным.
Однако я никогда не чувствовал суровую правду этой мудрости настолько полно, как после смерти брата. Теперь, когда он ушел, я обнаружил, что не испытываю сожалений и не хотел бы поменять ни дня из прожитой вместе жизни.
Я бережно храню хорошие воспоминания о Генри. Мы практически постоянно дурачились и смеялись. Он помог построить камин в моем доме, и дрова в этом камине уютно потрескивали и согревали мою семью тем роковым вечером. Брат разрешил мне писать о нем. Я гордился им, а он мной. Воспоминаний о брате безгранично много, и они навсегда останутся в моей душе.
Я воссоздаю отголоски наших разговоров, в которых он все время сбивался и перескакивал на свои бредовые идеи, а мне было сложно не потерять нить. Несмотря ни на что, Генри всегда повторял: «Ты мой младший братишка, и я люблю тебя».
Когда он заболел, многое изменилось. Но он по-прежнему оставался сообразительным, добрым и любящим. Он обладал поразительной способностью рассмешить до коликов — в любой ситуации, даже на похоронах мамы! Он всегда шутил по-доброму, не оскорбляя чувств окружающих, за исключением тех редких случаев в его жизни, когда болезнь все-таки брала верх. Поскольку, заболев, Генри чувствовал себя менее скованным, он позволял себе более комичные остроты, чем прежде, понимая, что выглядит теперь гораздо смешнее.
Многие люди выражали мне соболезнования, делились хорошими воспоминаниями о Генри и мудро отмечали, как мне повезло иметь такого старшего брата. Они правы.
Но они упустили важную вещь, тот урок, который я усвоил заново, пытаясь справиться с задачей, представлявшейся невыполнимой: попрощаться с Генри во второй раз. Мне повезло пережить печаль и попрощаться с былыми надеждами еще в первый раз, когда он только заболел. Именно поэтому следующие двадцать пять лет я мог смеяться с Генри и проводить бесценное время с ним, просто считая за счастье быть его «младшим братишкой».
У нас с Генри были хорошие взаимоотношения, он сотрудничал со мной, чтобы поправиться. Он помог многим людям своим примером, повлиял на мое отношение к больным, позволил мне описать его историю в книгах и статьях. Нам не суждено узнать наверняка, сколько жизней он спас, скольким людям с недостаточным пониманием помог выйти в ремиссию, но их точно было немало.
Я получил множество
