Гуттаперчевый человек. Краткая история российских стрессов - Яков Моисеевич Миркин

Даже за вычетом эмиграции евреев и немцев, получим больше 1 млн уехавших из России за лучшей жизнью в последние 30 лет. В 1993–2002 гг. 34 % эмигрантов из России были русскими. В потоке в Германию в 2003 г. – 35,5 %, в Израиль – 56,6 %, в США – 68,3 % (отметки эмигрантов в листках учета)[590].

А кто они? «В начале 2000-х среди иммигрантов из России в возрасте от 15 лет и старше значительную часть (43 %) составляли лица с высшим образованием… Американская перепись 2000 г. зафиксировала высокий образовательный уровень у уроженцев России: в возрасте от 25 лет и старше более половины из них имели степень бакалавра и магистра (52 %). Из американцев аналогичными степенями обладал только каждый четвертый»[591]. Зачем они едут? Вот ответы эмигрантов в ЕС: 36,5 % – экономическая мотивация, 18,8 % – личные амбиции, 8,2 % – за лучшими условиями жизни, 7 % – образование, 29,4 % – безопасность[592]. Абсолютное большинство мотивов – экономические. Быть там, где лучше.

И еще – в эмиграции из России в дальнее зарубежье преобладали женщины. Это они отправлялись за лучшей судьбой. В 2009 г. в Италию женщины – 83 % потока эмигрантов, в Испанию – 68 %, во Францию – 65 %, в Нидерланды – 64 %, в Германию – 61 %, в США – 55 %[593]. От этого не по себе.

Таблица 2

*UNDESA, Population Division, International Migrant Stock 2019 Database; US Census Bureau, Detailed Languages Spoken at Home; Russian Immigrants to Canada (The Canadian Magazine of Immigration, May 9, 2019)

Что дальше?

С конца XIX в. Россия – страна вывоза, ухода, увода людей, имущества, их идей, капитала. Стали уходить и русские – не власть имущие, не меньшинства, а просто народ, ищущий, где лучше. И, самое стыдное, – женщины. Причины? Слабость, неудачные, жестокие модели обществ 1900-х – 2010-х.

А что нужно – вместо? Общество, политика, полностью подчиненные качеству и продолжительности жизни в России. Мы занимаем 100—106-е места в мире по продолжительности жизни. Нужны воздух свободы, «движуха», максимум поддержки общества и государства – всем, кто придумывает, создает новое, берет на себя риски и ответственность за рост, технологии, будущее. Социальная рыночная экономика (континентальная модель) очень нам подходит. Даже по корням (в России многое вышло из немецкой практики). Или израильская и чешская модели – много государства, много оберега для людей, но и много свободы, дух семьи как главного в обществе.

Все это, скорее, точка опоры – для того чтобы мы нашли свой собственный образ жизни. Но главное в нем должно быть одно – притяжение людей. Не выталкивание.

Только тогда есть надежда, что хотя бы часть из миллионов людей, покинувших Россию в 1990-е – 2010-е, вернется. Мечта? Да, конечно. Должна быть мечта. Китайцы даже в отъезде поколениями остаются китайцами. Их деньги, знания, связи – огромная помощь материковому Китаю. Пусть и русские останутся русскими. Пусть евреи и немцы, родившиеся в России, в своих семьях помнят об этом и придут обратно с новыми идеями и надеждами.

И еще: пусть никогда не повторится история белой эмиграции или этнической, сто с лишним лет тому назад. Их потомки уже не вернутся в Россию. Они растворились среди других народов, разве что в осколках помня ту землю, из которой вышли. Это 10–12 млн человек. Они навсегда потеряны для нас.

Сражайся. Бунтуй

П. Клее

1917. Разрушать. До основанья

«На всей территории огромного государства царила анархия и самый дикий разгул темных сил. Армия обратилась в банды вооруженных людей, грабивших собственное население, неприятель вторгался по всему фронту, окраины отпали»[594]. Точнее не скажешь.

«Солдаты сами начинали решать вопрос о мире дезертирством, крестьяне жгли господские усадьбы, рабочие выходили из повиновения и бросали работу… На замерзающем фронте голодали и умирали несчастные армии, потерявшие всякое воодушевление. Железные дороги замирали, продовольствия становилось все меньше, фабрики закрывались. Масса разбоев и грабежей. За молоком, хлебом, сахаром и табаком приходилось часами стоять в очередях под пронизывающим дождем»[595]. «На заводах помещения комитетов были завалены винтовками. Во всех казармах днем и ночью шли митинги, бесконечные и горячие споры. По улицам в густевшей вечерней тьме плыли густые толпы народа. Словно волны прилива, двигались они вниз и вверх по Невскому. Газеты брались с боя. Грабежи дошли до того, что в боковых улочках было опасно показываться»[596].

Поворотная точка

25 октября (7 ноября). «Мы воспользовались замешательством, проскользнули мимо цепи и направились к Зимнему дворцу. Здесь была абсолютная тьма… Послышались слова команды, и в глубоком мраке мы рассмотрели темную массу, двигавшуюся вперед в молчании, нарушаемом только топотом ног и стуком оружия. Подобно черной реке, заливающей всю улицу, без песен и криков прокатились мы под красной аркой. Выйдя на площадь, мы побежали, низко нагибаясь и прижимаясь друг к другу… пока внезапно не наткнулись на пьедестал Александровской колонны. Двери подъездов по обе стороны главных ворот были распахнуты настежь. Оттуда лился свет, но из огромного здания не доносилось ни звука»[597].

Да, ни звука. Ни звука больше еще десятки лет, только молчание – из огромного здания, разве что крик – то в одном, то в другом его углу.

Но там, где было Временное правительство, в той зале, где оно ожидало своей судьбы в Зимнем дворце, там было другое чувство звука. Там был звук нарастающий. «И вдруг возник шум где-то и сразу стал расти, шириться и приближаться. И в его разнообразных, но слитых в одну волну звуках сразу зазвучало что-то особенное, не похожее на… прежние шумы – что-то окончательное. Стало вдруг сразу ясно, что это идет конец. И к нам от него вкатилась, и охватила нас нестерпимая тревога, как волна отравленного воздуха»[598].

«Арестованных вывели на Миллионную, где они оказались среди вооруженной толпы солдат и матросов, отчасти подвыпивших. Кое-как, с громадным трудом, шествие двинулось от Зимнего Дворца к Петропавловской крепости. Понадобилось три часа, чтобы пройти этот короткий путь, загроможденный разъяренными толпами народа. «Толпа набросилась на нас с криками: расстрелять их, кровопийцы наши, поднять их на штыки. Когда мы вышли на Троицкий мост, нас встретила новая толпа солдат и матросов. Матросы кричали: «чего с ними церемониться, бросайте их в Неву!». В