Теория Зигмунда Фрейда (сборник) - Эрих Зелигманн Фромм
Единственная причина попытки Фрейда интерпретировать прежнюю теорию либидо в свете платоновского Эроса заключалась, должно быть, в желании избежать разрыва между двумя фазами, даже ценой очевидного искажения своей прежней теории.
Как и в случае инстинкта смерти, Фрейд столкнулся с трудностью в отношении инстинктивной природы инстинкта жизни. Как указывал Феникел [3], инстинкт смерти не может быть назван инстинктом в терминах новой фрейдовской концепции, изложенной сначала в работе «За пределами принципа удовольствия», а затем во всех позднейших работах, включая «Очерки истории психоанализа». Фрейд писал: «Хотя они [инстинкты] являются первопричиной любой активности, они по природе консервативны; какого бы состояния ни достиг организм, существует тенденция к восстановлению этого состояния, как только оно окажется нарушено» [29; 148].
Обладают ли Эрос и инстинкт жизни этим консервативным качеством всех инстинктов, и таким образом могут ли они по праву быть названы инстинктами? Фрейд очень старался найти решение, которое позволило бы сохранить консервативный характер инстинкта жизни.
Говоря о зародышевых клетках, которые «борются против смерти живой материи и успешно выигрывают сражение, что мы можем рассматривать только как потенциальное бессмертие» [18; 40], Фрейд утверждал: «Инстинкты, присматривающие за судьбой этих элементарных организмов, которые переживают индивида в целом, обеспечивающие им надежное убежище, пока они беззащитны против стимулов внешнего мира, ведущие к встрече с другими зародышевыми клетками и т. д., образуют группу сексуальных инстинктов. Они консервативны в том же смысле, что и другие инстинкты, так как воспроизводят более ранние состояния живой материи, но они консервативны в большей степени, будучи удивительно устойчивыми против внешних воздействий; к тому же они консервативны и в другом смысле: они сохраняют саму жизнь на сравнительно долгий период. Это – истинные инстинкты жизни. Они действуют против других инстинктов, по своей функции ведущих к смерти, и этот факт показывает, что между теми и другими существует противостояние, противостояние, важность которого давно выявлена теорией неврозов. Представляется, что организм существует в меняющемся ритме: одна группа инстинктов стремится вперед, чтобы достичь окончательной цели жизни как можно быстрее; однако когда в этом продвижении достигается определенная стадия, другая группа устремляется обратно к некой точке, чтобы начать все сначала и тем самым продлить путешествие. Хотя несомненно, что сексуальность и различия между полами не существовали, когда жизнь только возникла, сохраняется возможность того, что те инстинкты, которые позднее были названы сексуальными, действовали с самого начала и вовсе не только впоследствии начали противостоять Эго-инстинктам» [18; 41. – Курсив мой. – Э.Ф.].
Наибольший интерес в этом пассаже – и причина, по которой я привожу такую длинную цитату, – заключается в том, как отчаянно Фрейд пытается спасти концепцию консервативности всех инстинктов, а тем самым и инстинкта жизни. Ему приходится искать выход в новой формулировке определения сексуального инстинкта как заботящегося о зародышевых клетках, что совершенно отличается от всей концепции инстинктов, содержащейся в его предыдущих работах.
Несколькими годами позже, в работе «Эго и Ид», Фрейд предпринял попытку придать Эросу статус настоящего инстинкта, приписав ему консервативную природу. Он писал: «На основании теоретических соображений, поддерживаемых биологией, мы выдвигаем гипотезу инстинкта смерти, задачей которого является возвращение органической жизни в неодушевленное состояние; с другой стороны, мы предположили, что Эрос, приводя к имеющему все более и более важные последствия объединению частиц, на которые рассеяна живая материя, направлен к усложнению жизни и в то же время, конечно, к сохранению ее. Действуя таким образом, оба инстинкта были бы консервативны в строжайшем смысле слова, поскольку оба стремились бы восстановить положение вещей, которое было нарушено возникновением жизни. Возникновение жизни, таким образом, было бы причиной продолжения жизни и в то же время стремления к смерти, а сама жизнь была бы конфликтом и компромиссом между этими двумя направлениями. Проблема происхождения жизни осталась бы проблемой космологии, а проблема смысла и цели жизни получила бы дуалистический ответ» [20; 40].
Эрос направлен к усложнению и сохранению жизни, и поэтому он тоже консервативен, поскольку с возникновением жизни рождается инстинкт, который должен ее сохранять. Однако, должны мы спросить, если в природе инстинкта – восстанавливать самую раннюю стадию существования, неорганическую материю, как может он в то же время стремиться восстановить более позднюю стадию – а именно, жизнь?
После всех этих безуспешных попыток сохранить консервативный характер инстинкта жизни, Фрейд в «Очерках истории психоанализа» наконец приходит к негативному решению: «В случае Эроса (и инстинкта любви) мы не можем применить эту формулу [консервативного характера инстинктов]. Сделать это значило бы предположить, что живая материя была когда-то единым целым, которое впоследствии распалось, а теперь стремится к воссоединению» [29; 149. – Курсив мой. – Э.Ф.]. Здесь Фрейд добавляет важное примечание: «Некоторые писатели воображают нечто подобное, но ничего такого из действительной истории живой материи нам не известно» [Там же]. Совершенно очевидно, что Фрейд здесь имеет в виду платоновский миф об Эросе, но возражает против него как против поэтической вольности. Такое отвержение удивительно. Ответ Платона действительно удовлетворил бы теоретическим требованиям консервативной природы Эроса. Что более подошло бы для обоснования формулы, согласно которой инстинкт стремится восстановить более раннюю ситуацию, чем положение о том, что мужчина и женщина изначально были единым целым, затем оказались разъединены и испытывают стремление к воссоединению? Почему Фрейд не принял этот выход и тем самым не избавил себя от теоретического возражения, согласно которому Эрос – не настоящий инстинкт?
Возможно, удастся пролить на этот вопрос больше света, если мы сравним примечание в «Очерках истории психоанализа» с более ранним детальным его рассмотрением в работе «За пределами принципа удовольствия». В ней Фрейд цитировал слова Платона в «Пире» об исходном единстве человека, который был разделен пополам Зевсом; после такого разделения каждая половинка жаждет найти вторую; они встретились и обняли друг друга, стремясь слиться. Фрейд писал: «Не следует ли нам принять намек, который дал нам поэт-философ, и допустить гипотезу, что живая материя в тот момент, когда она обрела жизнь, была раздроблена на мелкие частицы, которые с тех пор стремятся к соединению с помощью сексуальных инстинктов? Что эти инстинкты, в которых выражалось химическое сродство элементов неодушевленной материи, развиваясь в царстве простейших одноклеточных организмов, постепенно добились успеха в преодолении трудностей, создаваемых окружающей средой, полной опасных стимулов – стимулов, побуждавших организмы формировать защитный корковый слой? Что эти разбросанные фрагменты живой материи таким образом достигли многоклеточного состояния и наконец передали инстинкт к воссоединению, в его наиболее концентрированной форме, в зародышевые клетки? Однако здесь, я думаю, пора остановиться» [18; 58].
Мы с легкостью видим различие между двумя утверждениями: в более ранней формулировке (в «За пределами принципа удовольствия») Фрейд оставляет вопрос открытым, в то время как