Натали Роджерс - Творческая связь. Исцеляющая сила экспрессивных искусств
Духовными символами полны церкви, пещеры, наскальные изображения, изделия из ткани, гробницы и храмы, начиная от креста во всех его возможных формах, окна-розетки, чаши до лингама (фаллоса), йони (вагины), одушевленных животных и священных растений. Когда эти и другие символы спонтанно возникают в экспрессивных искусствах, я подбадриваю художника копать глубже, больше двигаться, рисовать, вокализировать и писать об этих символах. Иногда я побуждаю открыть соответствующие ссылки на сайты в интернете, где даются описания значений этих символов, определения которым даны другими людьми.
Рыбий скелет Гейл
Очень значимый фрагмент символизма открылся мне в послеполуденной сессии с моим хорошим другом и коллегой Гейл Лэйард, которая в то время переживала горе из-за смерти своей матери. Лично тронутая нашей совместной работой, я в тот вечер описала ее в своем дневнике. С разрешения Гейл я предлагаю вам мой отчет о том дне, чтобы проиллюстрировать, как действуют многие из методов, описанных в этой книге. Рассматривая динамику консультативной сессии, а также спонтанно появившийся в ее ходе духовный символ, я потом прокомментирую некоторые аспекты человекоцентрированной терапии на основе экспрессивных искусств.
Преодоление горя требует времени. Процесс облегчается, если тот, кто переживает утрату, способен дать волю чувствам в присутствии сочувствующего и понимающего человека. Конечно, горе можно переживать и в одиночестве; но, как известно многим социальным работникам, присутствие партнера, который может принять весь калейдоскоп переживаний, ускоряет исцеление. Горе проходит через определенные стадии: отрицание, грусть, гнев, катарсис, принятие и наконец исцеление от травмы потери. Иссушающая боль потери подавляет слова: они застревают в горле. В такие периоды люди могут дать волю чувствам через цвет и линию, через образы и метафоры в визуальном искусстве, поэзии, дневниковых записях или кинестетически, через движение и звук. Таким образом, экспрессивные искусства представляют собой особенно полезные средства высвобождения эмоций и доверительного общения с другим.
Погружение в колодец горя означает погружение в страдание. Когда страдание полностью пережито и принято, оно ведет к просветлению и духовности.
Те, кто не соскользнут поднеподвижную поверхность колодца горя,переворачиваясь сверху вниз сквозь толщу его черной воды,туда, где мы не можем дышать,никогда не узнают источник,из которого мы пьем,тайную воду, холодную и чистую,и никогда не найдут мерцающие в темнотемаленькие круглые монеткиброшенные теми, кто желалчего-то еще.
«Колодец горя», Дэвид Уайт{68}.Гейл сказала: «Последние три месяца я несколько раз ездила на Восточное побережье, чтобы ухаживать за умирающей мамой. Затем, после третьей поездки, мы с мужем вернулись домой и получили сообщение, что умер его отец. Затем умерла моя мама». Она продолжила: «А в течение предыдущего года мой хороший друг, коллега и наставник был застрелен. И мой прежний терапевт умер от СПИДа. Это чересчур, это просто слишком!»
Гейл – очень компетентный, очень уравновешенный профессионал, динамичная женщина, с чувством юмора. Даже в такой момент она не могла не проявить его! Поскольку Гейл использовала свои профессиональные навыки, чтобы помочь мне преодолеть очень трудный месяц в моей жизни, мне захотелось предложить ей поработать в моей студии. Она уже посещала тренинг по экспрессивной терапии, поэтому знала, как использовать эту работу для себя в общении с другими. Определив время для работы, в назначенный день мы начали, сидя на больших подушках. Мы договорились, что во второй половине дня я буду ее консультантом и предоставлю ей возможность сосредоточиться на той теме, на какой ей захочется. Вот почти точная стенограмма из моего дневника:
«Не хотела бы ты помедитировать несколько минут вместе со мной?» – спросила я. Она кивнула, соглашаясь. Когда мы начали погружаться в тишину, я сказала: «Думаю, что буду слегка направлять нас, чтобы добраться туда». Она мягко ответила: «Мне это нравится. Это поможет мне проникнуть в себя».
Я направляла нас в медитации примерно так: «Подыши глубоко. Позволь плечам расслабиться. Сидя на подушках, лежащих на полу, почувствуй поддержку снизу. Почувствуй поддержку, которая идет от пола и из-под пола. Можешь представить себе корни, идущие вниз, в глубь земли. Позволь этим корням разрастись. Если тебе нравится этот образ, представь, что энергия земли проходит через эти корни в твое тело, давая тебе энергию. Посмотри, как эта энергия поднимается, входит в каждую клеточку, каждый орган твоего тела. (Пауза.) Теперь представь над собой чистое голубое небо. Если тебе нравится этот образ, представь, что энергия неба проникает через твою макушку и вливается в каждую клеточку, каждый орган твоего тела. Пусть она сольется и смешается с энергией земли. (Пауза.) Дыши. Расслабляйся. Теперь сверься со своим телом. Что ты чувствуешь? (Пауза.) Где в теле находятся энергии? (Пауза.) Появились ли какие-то цвета или образы? (Какое-то время мы сидим в тишине.) Не спеши, а когда будешь готова, постепенно открой глаза и дай мне знать».
Какое-то время мы молча смотрели друг другу в глаза. Я испытывала сочувствие к той боли и опустошению, которые видела в них. Гейл начала:
«У меня был образ рыбы. Она висела вертикально. Черно-белая рыба с головой и хвостом, но скелетом вместо тела. Позвоночник и ребра были видны, но ни мяса, ни кожи не было».
Я сидела молча, впуская образ Гейл в свое восприятие. Она продолжила описывать его подробнее. «На костях играло солнце. Они были сухими и выбеленными». После того как Гейл закончила говорить, я попросила ее вновь рассмотреть образ и описать его с помощью высказываний от первого лица. Эту целостную художественную практику мы находим весьма полезной, а Гейл была с ней знакома.
«Я рыба, подвешенная вертикально. Моя голова цела. Есть связующее звено, которое прикрепляет голову к скелету». При этих словах Гейл сгорбилась. «Я вижу, что мой хвост все еще здесь. Но посредине вижу только скелет. У меня есть позвоночник и белые, выбеленные ребра, и это все».
«Можешь ли ты рассказать что-то еще о средней части?» – спросила я. Она немного задумалась. «Ну, ничего от меня не осталось. Ни печени, ни кишок, ни желудка, ни сердца». (Длинная пауза и глубокий вздох.) «У меня больше нет сердца». Ее голос полон печали, она тихо всхлипывает. «У меня нет больше сердца, я всего лишь интеллект».
Я обеспокоена ее неточным восприятием себя. После внутреннего спора с собой я решаю быть конгруэнтной и поделиться с ней моим восприятием.
«Я понимаю, что ты чувствуешь, будто теперь у тебя нет сердца, и что ты видишь себя как управляемую интеллектом, но, думаю, если бы мы спросили твоих друзей и коллег, есть ли у Гейл сердце, то они сказали бы, что ты очень сердечный человек. В конце концов, это лишь мое восприятие тебя. Мне всегда кажется, что ты действуешь от сердца. Однако я слышу тебя – сейчас такое время, что ты действительно чувствуешь, что потеряла свое сердце».
Гейл расстроена из-за того, что потеряла сердце. Она описывает детали мучительной смерти ее матери: она задыхалась при каждом вдохе, не могла вдохнуть достаточно воздуха, чтобы жить, но не могла и прекратить дышать, чтобы умереть. Любящая дочь чувствовала себя беспомощной, но все же оставалась рядом с ней все эти дни. Гейл говорила о том, как ужасно видеть, что мать покидает этот мир именно так. Она всхлипывала, рассказывая об этом.
Обойдя ее сзади и встав на колени за ее спиной, я поместила свои колени в основании ее позвоночника, дав тем самым ей поддержку. Я осознавала, что не хочу обеспечить ей «комфорт» в том смысле, чтобы она почувствовала себя лучше. Я лишь хотела дать ей необходимую поддержку и прикосновение, которое позволит ей не сдерживать своих слез. Я позволила своей интуиции и рукам вести меня. Когда я начала поглаживать Гейл по волосам, она стала горько рыдать. «Моей матери всегда нравились мои волосы. Когда я была ребенком, она расчесывала и гладила их, говоря мне, что они прекрасны. Твои руки нашли правильное место. Это чудесно». Она продолжала плакать. Мой комментарий был простым: «Плакать – это нормально. Ты можешь просто отпустить это».
Через некоторое время я спросила: «Есть что-нибудь, что ты хочешь сказать своей маме?» Еле слышно она ответила: «Мне тебя не хватает, мама, я так тебя люблю. Ты действительно была замечательной для меня». И уже более бодрым голосом произнесла: «Кстати, с твоей собачкой все хорошо. Она со мной». Потом, уже обращаясь ко мне, Гейл сказала: «Я ведь на самом деле завершила все свои дела с матерью в ходе всех этих поездок на Восточное побережье».