Елена Мадден - Наши трёхъязычные дети
Играли в магазин. Аня-продавщица напористо и находчиво предлагает сопутствующие товары, ловко навязывает «нагрузку»: «Вот лекарство… с ложкой! вот зубная щётка для малыша… и ещё две для мамы и папы!» Только что пока не понимает, как работают деньги: уже получив монеты, готова отдать даром другой товар; ещё: запросив сумму и получив её в точности, хочет дать сдачу…
«Sing doch ganz красиво!» – Алек. Но и у Ани всё ещё есть смешения, с элементарными словами, – не в том же дело, что забывают эти слова?!
Пугающее. Смотрели с Алеком книжку о вокзале. Он высказывается до того невнятно, что я едва понимаю. При этом он повторяет высказывания с разной интонацией: сначала вопросительной, потом утвердительной (как бы находит для себя какое-то решение, идею, и успокаивается). Кажется, он хотел сказать что-то вроде: если поезд придёт скоро, надо бежать; если нет, можно подождать на вокзале; но это я за него реконструирую. Попробовала рассказать, что делать, если потерялся на вокзале: бежать туда, где написано латинское «i», и объяснять, что потерялся, ищешь маму-папу. Спросила, как он это скажет по-немецки. «Я не знаю». Изобразила немецкую тетю, которая спрашивает по-немецки, как зовут папу, маму. «Я не знаю». Где он, Алек, живёт, как называется улица? «Einundsechzig»…
Вечером потребовал включить кассетный проигрыватель, слушал Спайка Джонса, много смеялся песенкам и аранжировке «Щелкунчика», захотел танцевать. Танцевала вместе с ним. Хотела показать пару танцевальных движений – «Уходи». Отторгает всякие попытки учить? Правда, Аню тоже прогнал. Хотел освободить место для «танца» (бегает и прыгает)? Позднее стала дурить с ними двумя в ритм – оба были рады.
Алек сказал папе «Kuck» [ «берлинское немецкое» ‘смотри’]. Аня одновременно: «Look». Алек поправился.
Трудно его понять из-за того, что выговаривает не все звуки (в беглой речи). Но если догадаться, что за слово хочет сказать, оказывается, что его речь правильнее, чем можно думать: «Если ты будешь ситать, я… сказаю: не надо ситать» (скажу: не надо считать).
Старые слова Алек всё ещё говорит с «зеркальными отражениями» звуков – а вот «магнитофон» сказал сразу правильно…
Аня (я кончила обрабатывать Алеков глаз мазью): глаз и «мазь» «reimt».
Сказала, что они говорят как малыши: с кашей во рту; как испорченная пластинка («а-а-а-а»); обо всем говорят «это» (пообещала, что стукну «этим» по «этому») – протестовали и смеялись.
Странно: по-немецки речь звучит артикулированнее и громче, чем по-русски (и, кажется, чем по-английски).
4 + 4
Результаты моей пятидневной поездки в Россию. Аня (по словам М.) продвинулась в английском. По-русски же она забыла множество слов и пытается использовать со мной немецкий. Алек… как будто стал увереннее в русском! использует более длинные предложения, словарный запас вырос. Алек, в отличие от сестры, назвал улитку на трёх языках. Ответил на вопросы, которые «тётя из киоска Информация» задаст, если он потеряется. Правда, теперь он говорит не так чётко и внятно, как раньше, когда пользовался более короткими фразами… Стали чудовищно самостоятельны и стыдливы: Алек переодеваться пошёл в туалет – и дверь закрыл.
Анины объяснения сильно отличаются от Алековых (среди прочего: Topf schlagen – это «вкусно» —???).
Topfschlagen – искать с завязанными глазами и с деревянной ложкой в руке сладости, спрятанные под кастрюлькой: ищущие размахивают деревяшкой, пока не наткнутся на кастрюлю.
Названия Алековых «картин» очень красивы. Например, «Музыка в трубе»; позднее, правда, передумал, сказал, что рисунок называется «Жираф». Выглядит творение как абстракция; с Алековой точки зрения тут, видимо, «реализм». Сказал, что ещё на том же рисунке изображён «домик с дымом». Присмотрелась – и вправду: внизу справа нечто вроде маленькой буквы А, из вершинки выходит волнистая линия.
Играли в игру «Schwokodil» (можно перевести «Свинкодил» – свинья + корова + крокодил). В книжке страницы – картинки и текст – разрезаны на 3 полосы, можно составлять фантастических зверей, называть их фантастическими словами и фантазировать о том, что такие звери могут. Книжка немецкая, но играли мы по-русски. Начали попыткой заменять лишь одну из трёх частей. Дети иногда сами производили названия, особенно хорошо с носорогом получалось: «козорог», «свинорог» и т. п. (структура прозрачнее, заменять слоги легче?).
Утром в субботу проснулись, по своей «вредной» (с нашей точки зрения) привычке, не только раньше обычного, но и раньше «нормы» для рабочего дня (до семи!). Входя в спальню, Алек сообщил, что сегодня суббота (выучил наконец!).
Ряд сюрпризов (то, что уже намечалось, вылилось в чёткие высказывания). Алек:
– Я не хочу в мою кроватку, потому что она маленькая.
И ещё:
– Мне не нравятся наши домики. (Т. е. у нас дома?)
– Почему же?
– Мне не нравится жёлтое ведёрко, где теперь мои подарки.
Аня решительно отказывается надевать некоторые кофточки и т. п. Сообщила, что ей не нравится имя Аня, – лучше уж Анастасия. И:
– Я хочу, чтобы Алек будет братик Нины. Чтобы Нина будет моя сестра. Хочу другую маму.
– Вот так да! Почему, Аня?!
– Ты не шик… Мне нравится мама Нины. И папа Нины.
– Ты хочешь от нас уйти, потому что мы не шик?
– Вы некрасивые.
– Аня, ты меня очень расстроила. Теперь я тебе читать не смогу… Ты говоришь, я некрасивая?
– Ты красивая…
Прагматик… М. начинает выяснять, кто из пап и мам в группе красивый, кто из детей красивый; наконец, доходит до вопроса, кто в группе самый красивый. Аня без ложной скромности: «Я!!!» Пришлось укрощать самомнение, убеждать, что это не так: сопли бывают и, когда плачет, рот кривится… Алек:
– И пукает! Не будет принцесса!
Может, зря «ускромняли»?..
С неделю назад Аня попыталась образовать прошедшее от do «по правилу» для слабых глаголов: doed, – хотя уже много раз говорила did! Возможно, не видит связи между формами. Во всяком случае, теперь сознательно пользуется языковыми законами.
Аня считает по-немецки до 20 – «сама» научилась. По-английски и по-русски с помощью и поправками – тоже до 20 (и, значит, в состоянии считать дальше!).
Алек с восторгом бесконечно «взвешивал», «измерял длину», а ещё объём (переливал из бутылки в ковшик)… в очередной раз доказывая правоту Монтессори. Урок нам: вот как надо обучать – работать с веществами, действовать!
Алек рассказывает стишок:
It’s raining, it’s pouring,The old man is snoring…
У Ани возник зуд рассказывать. Утром: «Как ты зовешь krank?» И, не дожидаясь ответа, начинает: «Помнишь, вы даже [теперь это обычное мусорное слово] фильм посмотрели, а я лежала в твоей кроватке, а потом побега́ла, потому что хотела писать, а потом прыгнула в кроватку, а вы не знали, а потом папа хотела меня взять, а ты сказал: “Du sollst hier bleiben.”». Тут я выразила удивление: я ж не говорю с ней по-немецки! «Что ты теперь сказал?» Не дождавшись ответа, перешла к другому воспоминанию. Я прервала: хотела удостовериться, что она действительно употребила род глаголов «с точностью до наоборот», попросила повторить. Аня отказалась: хотела рассказывать другое. Затем сказала: «А потом я спил и спил». Тут началась новая история. «Ты помнишь, что я болел, и Алек пойдил в садик, но я нет. Но я пойдил даже к празднику и что-то ел. И донат ел…» Потом Аня повторила: «Алек пойдил в садик, но я нет, если я болела». Захотела рассказать что-то новое, но нам нужно уже было в садик… Главная проблема, как прежде, род; о грамматических формах они имеют представление, но образуют не всегда правильно (пойдил, спил).
Алек вышел из себя, как было однажды давно (когда хотел «лис» – рис). Требовал «колать» (?), показать отказывался, визжал. Постепенно успокоился.
Вчера учил меня говорить «pullern»: моё произношение его не устроило.
Просят рассказывать о самолётике и дракончике.
К нам пришла Нина. Алек потребовал, чтобы М. читал английскую книжку. М. заметил, что Нина не поймёт, попросил Нину подтвердить, она, конечно, ответила, что не знает английского. Алек, повернувшись к Нине, заявил, что она должна учить язык: «Du mußt lernen!»
У Маши в русской группе. М., самый разговорчивый ребёнок (аж Машу заглушает!), говорит только по-немецки. Наши начали болтать по-русски, пусть неправильно («Ты большой!», «Большой ворона – как крыша») – «немец» приумолк. После одной игры Алек, спеша к Маше, перепрыгнул через лежащего «немца» и, кажется, задел; тот заревел. Я громким шёпотом потребовала, чтобы Алек извинился, погладил обиженного, – ноль внимания. После занятия спрашиваю, почему не послушался. Ответ: «Я его боюсь». Как всегда, не понять, шутит, говорит всерьёз или нарочно придумал неожиданный ответ (чтоб растерялись и отстали). Алек часто держится совсем как подросток: получаешь отчётливое впечатление нахальства, но доказать, что ощущение правильное, нельзя: ребёнок говорит спокойно, вежливо. Только абсурдность сказанного заставляет предположить намеренный обман…
