Богини: тайны женской божественной сущности - Джозеф Кэмпбелл

Наш переход по полю времени является переживанием совпадения этого «длинного тела» с другим. Мы хватаемся за краткий миг совпадения. Но проходя инициацию, мы видим свое истинное тело – вот оно, перед нами, и нам всего лишь нужно осознать, какова его длина. Наша жизнь происходит внутри одного тела, от зачатия и до смерти, и это мы должны осознать во всей полноте.

Рис. 131. Человек видит «длинное тело» (фреска, Рим, Италия, I в. н. э.)

Тот, кто проходит инициацию во время мистерий, вдруг невероятно расширяет границы своих представлений о себе самом. Он осознает, что живет не только в своем молодом теле, принадлежащем ему в данный момент, – он проживет длинную жизнь. Поэтому становится ясно, отчего происходящее во время мистерий хранили в тайне. Предположим, что перед инициацией молодой человек встретит кого-то из своих друзей, уже прошедших эту церемонию, и ему расскажут про хитрый фокус с чашей и маской. Что произойдет во время инициации? Ничего. Она будет разрушена. И поэтому так важно не выдавать этот секрет.

Инициация – это незабываемое потрясение. Как говорил Якоб Эпштейн, великий английский скульптор: «Каждое произведение искусства должно быть потрясением». Это не должно быть просто: «А, вот как это выглядит», или: «Это произведение такого-то художественного направления?», или что-то еще в подобном роде. Вы должны испытать шок. Шок помещает изображенное в своего рода рамку, и эта рамка заставляет вас пережить инициацию, уникальный вневременной опыт, связанный именно с этим произведением искусства, – а не с тем, какое место оно занимает относительного другого времени, других предметов или понятий. Весь смысл эстетического переживания – это опыт сам по себе, независимо от всего остального. И потому портретная живопись бывает такой нескладной. Про портрет говорят: «Там рот какой-то странный». Вы смотрите на него и говорите: «Вообще на Билла не похоже» – вот вы и разрушили впечатление от портрета. Но посмотрев на картину как на Картину с большой буквы, а не просто как на некое изображение чего-то, вы можете испытать потрясение. Для того, чтобы это произошло, нужно ожидать от созерцания картины чего-то удивительного.

Инициация – это потрясение. Рождение – это потрясение. Все связанное с трансформацией должно переживаться так, словно это происходит в первый раз.

И вот молодой человек обнаруживает свое «длинное тело». Мистерии связаны со смещением внимания с бесплотной личности на форму форм, которую вы обычно ощущаете. Если вы слишком заострите внимание на форме, тело выпадет. Проблема в том, чтобы осознать, как нечто постоянное обыгрывается в пространстве времени, чтобы вы могли вернуться в обыденный мир с воспоминанием об этих глубинных переживаниях. Вот в чем дело. Нам нужно почувствовать глубину, но потом нам нужно вернуться в пространство времени со знаниями об этой глубине и не думать, что мы в ней находимся. Если вы будете продолжать думать, что вы находитесь на этой глубине, этот опыт в результате будет обесценен.

Возродившаяся девственница: золотой колосок пшеницы.

Мы многое знаем о мистических культах из апокрифов христиан, которые отзывались о них с презрением. Климент Александрийский, например, выразился так: «Что за абсурд. Просто представьте себе ритуал, кульминация которого наступает, когда пшеничный колос поднимается ввысь!» Ну так что же, а кульминация католической мессы – увидеть, как поднимают вверх маленькую просфору из этого поднявшегося колоса. Дело не в том, колос это или просфора, а то, что все это символизирует: пищу нашей духовности, духовную пищу, которая попирает смерть.

Рис. 132. Возрожденная Богиня как сноп пшеницы (мраморный барельеф, античная Греция, V в. до н. э.)

Как мы уже убедились, во всех земледельческих обществах наша пища – это сама божественная жизнь, связанная с посадкой растений. Основной миф в Меланезии и во многих других высокоразвитых регионах заключается в следующем: в древние времена не было разделения на мужчин и женщин, не было рождения, не было смерти, было лишь постоянное настоящее. В какой-то момент в этом безвременном времени было совершено убийство. Одно существо было убито, разрублено на куски и похоронено, а из этих частей поднялись на поверхность земли растения, которые стали пищей людей. Тогда же возникло разделение на мужчин и женщин, и, чтобы создать противовес смерти, появилось рождение и развитие жизни. Итак, мир начался с убийства, пространство времени началось со смерти, потому что время – это смерть. Если времени нет, то все становится вечным, а разрушение формы позволяет создать какую-то другую форму, вот в чем смысл этой истории.

И потому мы поедаем убитого бога, будь то убитое нами животное или сорванное нами растение. Смысл благодарственной молитвы перед едой сейчас сводится к тому, что мы благодарим Бога за дарованную нам пищу, но на самом деле нам нужно благодарить Бога за то, что он сам стал нашей пищей. Вот в чем идея причастия в христианской церкви: вы едите тело Бога – Иисуса, отдавшего за нас свою жизнь.

Вот в чем секрет всех этих мистерий: нашу жизнь питает чужая жизнь. Согласитесь вы с этим или воскликнете: «О боже, а я надеялся, что наша жизнь – это нечто другое!»? Вот как оно все обстоит на самом деле, и символ этого – колосок в руке. Всевозможные корзинки, используемые в ритуалах, видимо, доносили до человека эту шокирующую мысль: длинное тело всей вашей жизни, пища, которую вы едите, – это божественное существо, это и вы – как чья-то пища.

Вспомним Тайтирийя-упанишаду:[144]

Ха ву, ха ву, ха ву!

Я – пища, я – пища, я – пища.

Я – поедатель пищи, я – поедатель пищи, я – поедатель пищи.

Я – составитель стиха, я – составитель стиха, я – составитель стиха.

Я есмь перворожденный в [мировом] порядке, раньше богов, в средоточии бессмертного.

Кто дает мне, тот, поистине, и поддерживает меня.

Я, пища, поедаю поедателя пищи.

Я одолел весь мир. Золотым блеском наделен [тот], кто знает это».

Цель мистерии заключается не в том, чтобы отнять пищу у того, кто готовится поглотить вас, а в том, чтобы вы приветствовали сам акт этого поглощения.