Малкольм Гладуэлл - Переломный момент: как незначительные изменения приводят к глобальным переменам

В прессе эта волна состоявшихся и готовившихся расстрелов иногда представлялась как часть общей эскалации насилия. Но это не так. В 1992–1993 годах произошло 55 насильственных смертей на территории общеобразовательных школ США. В 2000 году их было 16. Колумбайнский расстрел произошел в тот период, когда уровень насилия шел на спад, а не повышался. Много внимания было также уделено социальному положению подростков, участвовавших в инцидентах. Энди Уилльямз был одиноким мальчиком, над которым частенько издевались, — дитя развода и заброшенности. Журнал Time дал определение этому миру как месту, где "закосеть от убойной наркоты — для некоторых как позавтракать, и где профилонить школу, чтобы потусоваться на катке в парке с парнями из банды "Арийских Братьев" — обычное дело". Но и дети, вырастающие без любви и в одиночестве, — это тоже вряд ли что-то новое. Миллионы детей, которые вырастают настолько же эмоционально обделенными, как Энди Уилльямз, не идут однажды утром в школу и не начинают стрелять. Все дело в Колумбайн. Энди Уилльямз был заражен примером Эрика Харриса и Дилана Клеболда, так же, как самоубийцы Микронезии были заражены примером первого драматичного любовного треугольника. Было бы ошибкой пытаться осмыслить такие действия и возлагать вину на влияние внешнего мира — в терминах более широких тенденций распространения насилия и падения общественной морали. Это эпидемии изолированности: они следуют своему тайному, внутреннему сценарию, который имеет смысл лишь в том закрытом мире, в котором живут подростки.

Ближайшая аналогия этого типа эпидемии — вспышка случаев пищевого отравления, которые прокатились по нескольким общеобразовательным школам Бельгии в 1999 году. Все началось с того, что 42 ребенка в бельгийском городе Борнем загадочно заболели после того, как выпили «Кока-Колу», и их всех пришлось госпитализировать. Два дня спустя на больничной койке оказались еще два школьника в Брюгге, на следующий день — 13 в Харелбеке, через три дня — 42 в Локристи. И так все больше и больше по нарастающей спирали, в результате чего в больницах оказались больше 100 детей с жалобами на тошноту, головокружение и головную боль. Это заставило компанию Coca-Cola произвести самое большое изъятие из продажи продукции за всю свою 113-летнюю историю. После расследования была найдена очевидная причина происшедшего. На заводе Coca-Cola в Антверпене для газирования партии знаменитого содового сиропа была использована двуокись углерода с вредными примесями. Но потом все стало совершенно непонятным: в результате анализа было установлено, что в двуокиси углерода имелись сернистые соединения в пропорции примерно от пяти до 17 частиц на миллиард. Однако эти сернистые соединения могут вызывать заболевание, только если уровень их содержания примерно в тысячу раз превышает имевшийся. При 17 частицах на миллиард они вызывают лишь неприятный запах (как тухлые яйца) — это означает, что Бельгия должна была пережить не больше чем легкую эпидемию сморщивания носов. Еще более озадачивал тот факт, что в четырех из пяти школ, где некачественная «Кока-Кола» якобы вызвала заболевание, половина попавших в больницу детей в тот день вообще ее не пили. Что бы ни происходило тогда в Бельгии, это, вероятно, не было отравление напитком. Тогда что? Это была разновидность массовой истерии, феномен, вовсе не такой редкий среди школьников. Саймон Уэссли, психиатр из лондонского Королевского медицинского колледжа, в течение десяти лет собирал отчеты об истериях такого рода, и у него теперь скопились сотни примеров, начиная с 1787 года, когда столяры Ланкашира вдруг заболели после того, как их убедили в том, что они отравлены зараженным хлопком. С. Уэссли считал, что почти все эти случаи имеют некую закономерность. Кто-то видит, как его сосед заболевает, и внушает себе, что он тоже заражен чем-то опасным (в прошлом это были демоны и духи; в наши дни это чаще всего токсины и газы), и страх вызывает у него чувство тревоги. Его тревожность вызывает у него тошноту и головокружение. Он начинает часто и глубоко дышать, перенасыщая легкие кислородом. Он теряет сознание. Другие люди слышат всё, видят, как «жертва» теряет сознание, и тоже начинают тревожиться. Они перенасыщают легкие кислородом и тоже теряют сознание. И не успеете вы оглянуться, как все присутствующие начинают часто дышать и падать в обморок. Эти симптомы, подчеркивает Уэссли, — абсолютно подлинные. Отличие только в том, что это реакция на угрозу, которая целиком вымышлена.

"Такое явление исключительно распространено, — говорит он, — и оно почти нормально. Оно не означает, что вы душевно больны или безумны".

То, что произошло в Бельгии, было вполне типичным примером более стандартной формы передающейся тревожности, возможно, усиленной последними страхами в связи с кормами для животных, отравленными диоксинами. Тревога учеников в связи с запахом тухлых яиц от их «Кока-Колы» может быть примером из учебников по истерии.

"Подавляющее большинство этих событий было вызвано неким ненормальным запахом, — рассказывает Уэссли, — что-то пахнущее странно, как резкий запах, исходящий из кондиционера".

Тот факт, что все произошло в школах, тоже типично для случаев истерии.

"Классические примеры всегда касаются детей, — продолжает Уэссли. Был знаменитый случай в Великобритании, когда сотни школьниц потеряли сознание во время джазового фестиваля в Ноттингемшире в 1980 году. Они обвинили тогда местного фермера, распылявшего пестициды. За последние 300 лет было задокументировано более 115 случаев массовой истерии в школах".

Будет ли ошибкой воспринимать вспышки массовой истерии, такие, как страх перед «Кока-Колой» в Бельгии, слишком серьезно? Вовсе нет. Это был частично симптом более глубокой изначальной тревожности. Кроме того, дети, почувствовавшие себя плохо, не симулировали свои симптомы: они были больны. Важно понять, что эпидемическое поведение детей не имеет под собой определяемой и рациональной основы: дети заболевают, потому что заболевают другие дети. Эпидемия насилия в школах после стрельбы в Колумбайне в некотором смысле имеет ту же картину. Это происходило потому, что произошло в Колумбайне, и потому, что ритуальное, драматичное, самодеструктивное поведение подростков (будь это самоубийство, курение, поход в школу с пистолетом, обморок после банки безвредной "Кока-Колы") имеет невероятно заразительную силу.

Я подозреваю, что характер развития подростковой среды в последние годы усилил такого рода изолированность. Мы даем подросткам больше денег, поэтому им легче построить свой собственный социальный и материальный мир. Мы даем им больше времени, которое они могут проводить и своей среде, и меньше времени в окружении взрослых. Мы дали им электронную почту, пейджеры и, главное, мобильные телефоны, поэтому они могут теперь заполнить ежедневные провалы во времени, которые раньше можно было заполнить голосами взрослых, голосами своих сверстников. Это мир, управляемый логикой молвы, заразительными сообщениями, которыми обмениваются между собой подростки. Колумбайн на сегодня — самая яркая эпидемия изолированности подростков. К сожалению, она не станет последней.

Тема, о которой я не так много говорил в Переломном моменте, но с которой ко мне обращаются снова и снова, — это влияние Интернета (в частности, электронной почты) на мои представления о молве. Разумеется, электронная почта, похоже, может осуществить роль Объединителя в новых условиях или, по крайней мере, существенно ее изменить. Электронная почта позволяет почти всем поддерживать контакты с огромным множеством людей. Фактически электронная почта позволяет недорого и эффективно связываться с людьми, которых вы можете вовсе и не знать (в том числе с клиентами).

Кевин Келли, один из гуру Новой экономики, написал, например, о том, что он назвал "эффектом факса", и это одна из версий моего аргумента. Первый факс-аппарат стал результатом исследований стоимостью в миллионы долларов и стоил примерно 2000 долларов в розничной продаже. Но он не стоил ничего, потому что не было другого факс-аппарата, с которым можно было бы связаться. Второй факс-аппарат сделал первый аппарат более ценным, третий сделал более ценными первые два, и т. д. "Поскольку факс-аппараты объединялись в сеть, то каждый дополнительный поставляемый аппарат повышал ценность всех факс-аппаратов, подключенных до него", — пишет Келли. Значит, покупая факс-аппарат, вы на самом деле покупаете доступ ко всей сети факсимильной связи, что неизмеримо ценнее, чем сам по себе аппарат.

К. Келли назвал это "эффектом факса", или законом избытка, и считает это исключительно радикальным понятием. В традиционной экономике, как бы там ни было, ценность происходит от дефицита. Общепринятые символы богатства — бриллианты и золото — ценны, потому что редки. А когда нечто редкое становится изобильным (как произошло с нефтью в 1980-1990-х годах), оно теряет свою ценность. Но логика сети совершенно противоположна. Влияние и ценность теперь происходят от изобилия. Чем больше пакетов программного обеспечения вы создаете, тем больше людей подключаются к вашей сети и тем мощнее она становится. Вот почему электронная почта, как полагают, приобрела такое распространение: это наилучшее и простейшее средство для создания персональных сетей такого типа.