Отель «Война»: Что происходит с психикой людей в военное время - Арлин Одергон
За редким исключением, коренное население Америки как страдало, так и продолжает страдать от неприятия, которое испытывает по отношению к ним американское общество и на котором строилась история США. Уард Черчилль пишет: «Начавшийся в 1960-х годах подъем этнического сознания и последовавшая за ним активизация индейских сообществ в Западном полушарии были негативно восприняты как правительственными силами, так и оппозиционными партиями и революционно настроенными течениями». Жестокость, с которой в процессе государственного строительства убивали и репрессировали коренное население, изымали его земли, уничтожали культуру, язык и самый смысл его существования, официально никогда не признавалась в качестве существенной проблемы, касающейся каждого американца, и никогда не удостаивалась серьезного рассмотрения. В США коренное население живет беднее, чем любая другая общность. В некоторых регионах распространены болезни и недоедание. Земля, принадлежавшая индейцам, была отнята незаконно, и во многих случаях связанные с этим договоренности были проигнорированы государством. Уард Черчилль описывает, как активисты из числа белого населения «за редчайшим исключением упорно оправдываются, что не могут занять последовательную позицию в вопросе об индейских землях, потому что, к сожалению, не вполне знакомы с сутью проблемы (как будто она настолько сложна). В то же время, поколение за поколением, они практически ничего не делают для того, чтобы разобраться, кому же принадлежит земля, на которой они живут. Эта пластинка играет лишь до тех пор, пока не износится, а мелодия не станет очередной вариацией на тему “не слышу зла, не вижу зла”»[307]. Хотя со временем желание продолжить движение вперед и не вспоминать былое лишь усиливается, американская история по-прежнему остается не прожитой по-настоящему. Ее похоронили заживо.
Коллективное оцепенение
Во многих отношениях Германия активно старается интегрировать реальность Второй мировой войны и холокоста в свою историю и возместить жертвам ущерб. В то же время на эмоциональном уровне в обществе присутствует атмосфера холодности относительно судьбы и травмы этих жертв и неспособность к глубокому сочувствию. Я часто слышала от немцев, что они не могут больше слышать истории про холокост. Они больше не хотят чувствовать себя виноватыми. Как и в любом очаге травматического опыта, пытаться продолжать движение вперед – естественно и необходимо. Но все же замороженная коллективная травма не дает многим немцам ощутить связь с периодом нацистского режима и холокоста. В обществе до сих пор присутствуют антиеврейские настроения, которые сделали это явление возможным. Нередко можно услышать сожаления о том, что Германия проиграла войну, и это еще больше затрудняет процесс примирения с наследием истории. Немцы очень часто показывают, что хотят забыть о прошлом, и в то же время до сих пор страдают от мощнейшего коллективного шока и неспособности поделиться своими чувствами по этому поводу. У меня особый интерес к исследованию замороженной коллективной травмы у людей, переживших холокост, и их детей, и я помню, насколько глубокое сочувствие у меня как еврейки (мои родители – немецкие евреи, избежавшие холокоста) вызвали немцы, когда я поняла, что во многих отношениях мы с ними находимся в одной лодке, застрявшей в прошлом.
Будучи в Польше, я увидела, что многие молодые люди мало что знают о событиях холокоста и не слишком сочувствуют жертвам. Их воспитывали с мыслью об ужасных трагедиях Второй мировой войны, которые пришлось пережить их собственным семьям – жертвам германского вторжения. Они почти ничего не знают, как много евреев жило когда-то в Польше, и о местной истории антисемитизма, а тот факт, что евреев в стране почти не осталось, еще больше отдаляет их от этой темы. Современные акты антисемитизма (осквернение могил, разрушение памятников и антисемитские граффити на стенах) вне этого контекста почти не вызывают в стране реакции и рефлексии.
Геноцид устраняет то или иное сообщество в регионе, поэтому последующие поколения могут забыть о нем. Я помню, как на большом групповом форуме одна молодая женщина из восточноевропейской страны, в которой ранее была большая доля еврейского населения, а теперь евреев очень мало, начала говорить, что часто испытывает оцепенение, пустоту, чувствует некую пропасть, будто что-то важное исчезло из страны, культуры и ее собственной души. В определенный момент она наивно, но от всего сердца сказала, что ей очень не хватает евреев и их культуры и она чувствует ужасную потерю и пустоту в своем прошлом. Меня глубоко тронули слова этой женщины. Моя семья происходит из ее региона, и я впервые услышала, что нас кому-то недостает.
Романтизация травмы и мифологизация прошлого
Мы знаем, что существует не только тенденция глубоко прятать отвратительные истории прошлого, если они причиняют боль, неудобство или посягают на наши привилегии в настоящем, но и тенденция романтизировать свою историю. Романтическая сентиментальность по отношению к жертвам какого-либо зверства – одна из характеристик динамики коллективной травмы. Мы часто бываем сентиментальны, когда наши чувства притуплены. Сентиментальность позволяет нам не смотреть на ситуацию трезво и не испытывать по ее поводу более глубоких переживаний. Сентиментальность можно интерпретировать и по-другому: находясь в оцепенении, будучи бесчувственными и неспособными непосредственно воспринимать сложные чувства, мы прибегаем к ней, пытаясь справиться с холодностью, разбудить в себе чувствительность и понимание того, что произошло.
В бывшем еврейском районе столицы Словакии Братиславы на месте старой синагоги проложено шоссе. Неподалеку находится небольшой музей, посвященный евреям. В начале 1990-х, когда я посетила его, там была экспозиция еврейского быта в стеклянных витринах: «это свечи для Шаббата», «это талес раввина», «это Тора». Выглядело так, будто еврейский народ со своими обычаями – давно вымершее племя без всякой привязки к живой истории, разворачивавшейся на этих самых улицах. Словакия – единственная страна, которая платила немцам деньги за выселение евреев.
Романтизация часто возникает и вокруг травматической истории наших предков. Романтикой окрашиваются горькие моменты мифологизированной истории, в результате чего потери приобретают значимость. Романтизм приносит с собой надежду и жажду возмездия. Этому способствуют песни, поэзия, образность, символика и религиозный пыл. Битва на Косовом поле, в которой был убит сербский князь Лазарь, стала мощным символом поражения Сербии и последовавшего за ним 500-летнего турецкого ига. Эта история позднее стала легендой, воспетой в поэзии и прозе, живописи и драме. Князя Лазаря изображали как мученика, которого предали подобно Христу. Мстя за смерть Лазаря, сербский рыцарь Милош Обилич убил султана Мурада I и стал национальным героем. Современный сербский национализм был основан на этой мифологизированной истории. В Косове находилось множество сербских монастырей и святынь, этот край был объявлен чем-то вроде священной земли. Когда в 1980-х годах косовские албанцы, подвергавшиеся дискриминации (несмотря на то, что составляли там подавляющее большинство населения), стали выступать за свои гражданские права и права человека, напряжение начало расти. В 1986 году Сербская православная церковь опубликовала заявление о том, что сербы в Косове подвергаются опасности этнических чисток. В 1987 году Слободан Милошевич выступил в качестве представителя националистического движения Сербии. В период 1988–1989 годов мощи князя Лазаря были демонстративно провезены по областям, которые причислялись к «Великой Сербии», и затем доставлены в Косово. Они с почестями и богослужениями были помещены в монастырь Грачаница; таким образом Косово было представлено как священное пространство, в котором наступило священное время. Год 1389-й превратился в 1989-й[308].
Пересмотр истории
Если осознание страданий других ставит под угрозу наше ощущение собственной праведности и привилегии, мы стремимся поскорее забыть о страшных историях и жить дальше. Существует множество примеров того, как одна часть общества «движется вперед», оставляя другую самостоятельно переживать свою травму. Те, кто движется дальше, постоянно жалуются, что пережившая насилие группа
