В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации - Антонино Ферро
Сигарета и СПИД
Луиджи в первый раз переживает опыт, который никогда ранее не испытывал, — страдание от разлуки. После долгих лет анализа, в течение которых сепарации вызывали яростные кризисы, припадки злобы (вплоть до угроз физически расправиться со мной) и всевозможные отыгрывания, он принимает «боль разлуки», которую прежде никогда не переживал (Winnicott, 1974).
Луиджи признает, что теперь очень хорошо ко мне относится и не испытывает больше ненависти, маскирующей его потребность во мне (над чем мы работали много лет). Кроме того, он провел какое-то время в больнице именно из-за нахлынувших на него эмоций, связанных с сепарацией, чего он никогда прежде не переживал. Вдруг он говорит, что слишком много курит и боится навредить своему здоровью (до этого он показал мне глубокую царапину на пальце). Я, естественно, говорю ему о боли от царапины-разрыва-расставания, и он спрашивает, не выкурю ли я с ним хотя бы сигарету? Я растерян, но думаю, что если дам правильную интерпретацию, то решу проблему. Я говорю, что сигарета означает установившийся между нами мир, преодоление ненависти — это не что иное, как трубка мира (Луиджи — страстный поклонник вестернов, которые часто фигурировали на сеансах).
Он соглашается, но настаивает на своей просьбе; я беру сигарету и, когда он отвлекся, стряхиваю пепел в пепельницу... Он комментирует: «Доктора хотят оставаться здоровыми, не курят, придется мне все выкурить самому».
Я беспокоюсь по поводу отыгрывания в действии гомосексуальных аспектов этого диалога и риска злоупотребления с моей стороны. При этом, не имея никакой «потрясающей» интерпретации, я чувствую, что придется рискнуть, и собираюсь затянуться. Но меня сразу же охватывает паника: «Ах, нет, СПИД, зараза». И в этот самый момент, пережив гомосексуальную тревогу и побывав с пациентом в «О», я понимаю, о чем он меня просит. Он просит разделить с ним его болезненные переживания или позволить хоть немного заразить себя ими — совсем чуть-чуть подвергнуть себя (одна затяжка против сорока сигарет пациента!) тому же риску, что и он, и пережить с ним его жуткую агонию. Я высказываю свою интерпретацию, и он отвечает: «Именно этот вопрос я и пытаюсь задать уже много лет» (Bezoari, Ferro, 1991b).
Доплыть до мысли: конь Элеоноры
В клинической ситуации, которую я попытаюсь далее описать, меланхолия и ее противоположность — мания — находятся в состоянии неустойчивого равновесия.
Я не подозревал о существовании этой стороны у пациентки, она пришла на анализ с другими проблемами, связанными со «страхом потери чувств», сумасшествия, потери сознания на улице, а также с приступами тревоги и тяжелой агорафобии.
Хорошо организованное биполярное ядро появляется в анализе через рассказанный Элеонорой анекдот об отчаявшемся коне. Этот анекдот останется в центре нашего внимания.
Владелец конюшни не знает, что ему делать с конем, который целый день плачет, обливается слезами и горюет с утра до ночи. Он придумывает приз для того, кто сможет вылечить его коня. Однако никому не удается ничего сделать. Наконец появляется незнакомец и просить дать ему шанс, но при условии, что он сможет остаться с конем наедине. Неожиданно раздается лошадиный смех. Счастливый хозяин отдает приз незнакомцу, но спустя какое-то время непрекращающийся смех коня становится еще более невыносимым, чем его плач. Хозяин снова вызывает незнакомца и просит его вернуть животное в прежнее состояние. Незнакомец закрывается наедине с конем, и вскоре тот начинает плакать навзрыд. Теперь хозяин готов заплатить любую сумму, чтобы узнать, каким образом незнакомцу удается этот трюк. Тот ему коротко отвечает: «В первый раз я сказал ему: “Мой длиннее, чем твой”, — и конь начал ржать, а в этот раз я его ему показал, и конь в отчаянии разрыдался».
С самого начала демонстрация власти над другим является нашей проблемой: на все мои «нет» Элеонора отвечает отчаянием, а на «да» — ликованием. Сеттинг становится предметом просьб, изменений, поправок, будто испытывает кризис сама структура. Кажется, из этой ситуации нет выхода, как в рисунке, который однажды принесла мне Элеонора: два человека были связаны за шеи: у них не было выхода, они в любом случае оставались связанными.
Все то, что Элеонора воспринимает как мое отвержение или нерасположение вызывает в ней глубочайшее отчаяние и заставляет ее продумывать способы самоубийства. Вокруг нее (как во сне, который последовал за моим отказом провести с ней пятый сеанс) только ядовитые змеи и ужас от мысли, что они могут укусить. Мое желание поддерживать сеттинг и попытки не отвечать на ее прямые вопросы, но интерпретировать их смысл заставляют ее чувствовать себя (что иллюстрируют ее сны) «служанкой в доме — той, которая занимает последнее место и ни для кого ничего не значит» (сказка про Золушку).
Но если ей удается получить ответ «да» на разумные просьбы, «для нее наступает праздник, когда играют скрипки и откупоривают шампанское» (Золушка на балу).
Мне довольно быстро удается сопоставить эти способы ответа, и я говорю ей, что сложность, кажется, состоит в том, чтобы найти нужную пропорцию Ferrarelle (игра слов с моей фамилией: Ferro — Ferrarelle — название минеральной воды), при том, что, как говорится в рекламе, существуют только два варианта: либо с газом, либо без.
Вот одно из сновидений Элеоноры, отражающее идеализацию и обесценивание: в университете преподает профессор, которого она очень боится, потому что у него намного больше власти, чем у нее, но его сын всего лишь кузнец и ничего не стоит. Интерпретируя ей сон, я затронул оба аспекта, о которых было сказано выше, особенно подчеркнув ее презрение ко мне — кузнецу, прислуживающему ей. Это стало поводом вспомнить о том, что отец звал ее в детстве «принцессой на горошине», хотя она говорит, что никогда не знала ни о причине этого прозвища, ни о содержании сказки. Я вкратце пересказываю ей сказку.
Все это вызывает следующие сновидения: окно распахнуто, Элеонора мерзнет и думает,
