Петр Люкимсон - Фрейд: История болезни
Четвертую главу — «Искажающая деятельность сновидений» — Фрейд начинает с утверждения, что осуществление желания является смыслом любого сновидения и что «нет других сновидений, кроме как сновидений о желании»[117], но тут же обращает внимание читателя на спорность этого тезиса. С одной стороны, то, что многие сны представляют собой осуществление тайных или явных желаний человека, вроде бы является прописной истиной — об этом говорят многие пословицы и поговорки, об этом до Фрейда писали многие философы и психологи. Главное открытие Фрейда на этом этапе как раз состояло в том, что любой сон отражает осуществление желаний — даже если кажется, что это совсем не так; даже если речь идет о кошмарах или о снах, которые неприятны человеку или в которых, как ему кажется, он видит то, чего он не желает и точно желать не может. И снова для доказательства этого тезиса Фрейд приводит содержание собственных снов и снов, записанных им со слов пациентов.
Таков уже упоминавшийся нами сон, приснившийся ему весной 1897 года, когда коллега Р. сказал Фрейду, что у них обоих очень мало шансов получить звание профессора, так как в министерстве просвещения не очень любят присваивать такие звания евреям. Произведя анализ этого сновидения, Фрейд приходит к выводу, что оно отразило его желание стать профессором и надежду, что Р. все-таки не совсем прав в своем суждении.
Таким образом, приходит к заключению Фрейд, любое сновидение отражает желания, причем иногда самые потаенные, неосознанные или которые человек в силу своих нравственных принципов не желает осознавать и вытесняет в сферу бессознательного. Во сне эти желания пытаются прорваться в сознание, но на его пути из одной части психики в другую возникает барьер, не пропускающий в сознание то, что сам человек не желает знать о себе или боится себе в этом признаться. В результате потаенные желания прорываются в сновидение в искаженном, замаскированном виде и подлинное понимание их смысла становится затруднительным.
В соответствии со своим литературным мышлением Фрейд находит аналогию этому явлению в политической цензуре. «В аналогичном положении, — пишет он, — находится и политический писатель, желающий говорить сильным мира сего горькие истины. Если он их высказывает, то власть имущий подавит его мнение… Писателю приходится бояться цензуры, он умеряет и искажает поэтому выражение своего мнения. Смотря по силе и чувствительности этой цензуры он бывает вынужден либо сохранять лишь известные формы нападок, либо же выражаться намеками, либо же, наконец, скрывать свои нападки под какой-либо невинной маской… Чем строже цензура, тем менее прозрачна эта маска, тем остроумнее средства, которые приводят читателя на след истинного значения слова»[118].
С этой позиции Фрейд и толкует приводимые в этой главе сновидения. Женщина, которой снится, что она хочет устроить ужин, но забыла закупить для него продукты, на самом деле попросту не хочет устраивать званый ужин и более всего не хочет приглашать на него свою близкую подругу, которую тайно ревнует к мужу. Женщине, которой приснилось, что она вынуждена провести лето на даче с нелюбимой свекровью, Фрейд объясняет, что на самом деле ее сон порожден… желанием, чтобы его теория о том, что любой сон отражает желание, оказалась неверной.
Сон, в котором одна его пациентка увидела в гробу младшего сына сестры, оказывается выражением тайного желания встретиться с первой любовью, с человеком, с которым ей в последний раз удалось поговорить при печальных обстоятельствах — на похоронах старшего племянника. Таким образом, Фрейд отверг опасения знакомой с его теорией пациентки в том, что сон отражает ее тайное желание, что лучше было, если бы вместо старшего племянника умер младший, так как старшего она любила больше.
Постепенно в эту главу входит сексуальная тема, которая была несколько приглушена в первом издании, но значительно расширена в последующих — как в тексте, так и в примечаниях.
Так, сон некого знакомого Фрейда, в котором его обвиняют в детоубийстве, оказывается сном «о желании нежелания» беременности его любовницы. Сон некого молодого человека, в котором гомосексуальные мотивы смешиваются с сообщением о продаже старшим братом их фамильного предприятия, оказывается выражением мазохистского желания наказания за то, что этот человек «мучил в ранние годы своего старшего брата, к которому был сексуально расположен»[119].
В заключение главы Фрейд вспоминает о своей статье 1895 года о неврозах страха и делает вывод, что «сновидения страха суть сновидения с сексуальным содержанием; либо превращается в них в страх»[120].
Пятая глава — «Материал и источники сновидений» — оказывается самой пространной в книге, наполненной воспоминаниями о событиях из личной жизни самого Фрейда, ставшими источниками тех или иных его сновидений. Прибегая к этому приему, он постепенно подводит читателя к мысли, что в сновидениях очень часто одни вещи и предметы замешаются другими, фразеологические обороты и эвфемизмы обретают буквальный смысл. Но при желании этот код, используемый нашей психикой, довольно легко расшифровать — если только принять за аксиому, что «невинных (в смысле ничтожности значения) сновидений не существует»[121] — за исключением сновидений детей и сновидений, связанных с некими конкретными ощущениями вроде той же жажды.
«Сновидение никогда не занимается пустяками; мы не позволяем, чтобы мелочи тревожили нас во сне, — настаивает Фрейд. — Мнимо невинные сновидения оказываются серьезными после их толкования; у них, если можно так выразиться, имеется камень за пазухой»[122].
К примеру, сон молодой дамы, в котором она слишком поздно приходит со служанкой на рынок, не может ничего купить, а торговка овощами хочет продать ей странный плод, связанный в пучок черного цвета, оказывается как отголоском бесед дамы с Фрейдом и вполне реальных событий, так и отражением тайного желания пациентки, чтобы Фрейд проявил по отношению к ней «непристойное, возбуждающее сексуальное поведение»[123].
Сон о ненастроенном рояле, по Фрейду, скрывает за собой недовольство женщины собственным телом; сон мужчины о зимнем сюртуке отражает его страх перед кондомами — ведь и кондом, и сюртук «натягивают» на некие части тела. Сон женщины о сломанной, плохо стоящей свече на самом деле порожден вульгарной песней «о свече Аполлона» и, таким образом, отражает переживания дамы по поводу импотенции мужа и ее желания заняться онанизмом (так как «свеча — предмет, способный раздражать женские половые органы»).
Таким образом, Фрейд приходит к далеко не новой уже в его время мысли о том, что в сновидениях в качестве исходного материала используются символы и ассоциации, а также давние и недавние события в жизни человека, сюжеты прочитанных им книг и т. д., в том числе (а может, даже в первую очередь) и те, которые кажутся ему напрочь забытыми. Вместе с тем в этой главе «Толкования сновидений» были и две существенные новации, неразрывно связанные в сознании человечества с именем Фрейда.
Первая новация связана с введением понятия знаменитого эдипова комплекса — проявлению бессознательной ненависти каждого мужчины к отцу и стремлению занять его место в жизни матери. Уже при анализе своего чрезвычайно длинного и запутанного «сна о графе Туне» (который, по признанию самого Фрейда, вскрывает такие черты его характера, как «неприятное хвастовство и довольно смешную манию величия») возникает «отцовская» тема.
Один из фрагментов этого сна, пишет Фрейд, состоял в следующем: «Я снова перед вокзалом, но с каким-то пожилым господином; я изобретаю план, как остаться незамеченным, но замечаю, что этот мой план уже приведен в исполнение. Вообще, мысли и переживания здесь слиты воедино. Спутник мой слеп, по крайней мере на один глаз, и я держу перед ним склянку для мочи (склянку мы должны были купить или уже купили в городе). Таким образом, я его санитар и должен держать перед ним склянку, потому что он слеп… При этом я пластически вижу позу моего спутника и его член при мочеиспускании…»[124]
Анализируя этот фрагмент, Фрейд приходит к следующему выводу: «Есть еще один эпизод из домашней жизни, относящийся к моему семилетнему или восьмилетнему возрасту, который прекрасно сохранился в моей памяти. Однажды вечером, перед тем как лечь спать, я, вопреки приказанию родителей, удовлетворил свою потребность в их спальне и при их присутствии. Отец, ругая меня, заметил: „Из тебя ничего не выйдет“. Это было, по-видимому, страшное оскорбление моему самолюбию, так как воспоминание об этом эпизоде постоянно проявляется в моих сновидениях и связано обычно с перечислением моих заслуг и успехов, точно я хочу этим сказать: „Видишь, из меня все-таки кое-что вышло“. Этот детский эпизод дает материал для последней ситуации сновидения, в которой, разумеется, в целях мести, роли перемешаны. Пожилой господин, очевидно, — мой отец, так как слепота на один глаз объясняется его глаукомой, уринирует теперь передо мною, как я когда-то перед ним. При помощи глаукомы же я напоминаю ему о кокаине, весьма помогшем ему при операции, — и этим как бы исполняю свое обещание. Кроме того, я насмехаюсь над ним; он слеп, и я держу перед ним склянку — это намек на мои успехи в области изучения истерии, которыми я очень горжусь»[125].
