Психотерапия и экзистенциализм. Избранные работы по логотерапии - Виктор Эмиль Франкл
Очевидно, экзистенциальный вакуум возникает у человека из-за двойной утраты: потери базовой инстинктивной способности защитить себя, которая есть у животных, и более поздней утраты тех традиций, которые управляли нашей жизнью в прежние времена. Сегодня инстинкты не диктуют человеку действия, а традиции не направляют его поступки; скоро он и сам не будет знать, чего действительно хочет, а станет руководствоваться требованиями к нему других людей, полностью уступив конформизму.
Готова ли психотерапия справиться с нынешним запросом? Прежде всего я считаю опасным подталкивать человека к поиску смысла через стереотипные интерпретации, такие как «не что иное, как защитные механизмы» или «вторичные рационализации». Я думаю, что поиски человеком смысла жизни и даже сомнения в нем, то есть его духовные устремления, да и разочарования, нужно принимать целиком и полностью. Не следует подавлять или отметать их в ходе анализа[38]. Поэтому я не могу разделить мнение Фрейда, высказанное им в письме к принцессе Бонапарт[39]: «В тот момент, когда человек ставит под сомнение смысл и ценность жизни, он становится больным»[40]. Я же склонен считать, что такой человек только доказывает, что он действительно человек. Помню, в средней школе учитель естествознания однажды объяснял нам, что жизнь в конечном счете есть не что иное, как процесс окисления. Тут я вскочил и пылко воскликнул: «Если так, то какой в жизни смысл?» Вполне возможно, что этим вопросом я впервые актуализировал свою духовную самость.
Стремление найти смысл жизни – это не просто «вторичная рационализация» инстинктивных влечений, а первичная мотивационная направляющая человека. В логотерапии мы противопоставляем волю к смыслу принципу удовольствия и принципу воли к власти. На самом деле удовольствие – не цель человеческих стремлений, а, скорее, побочный продукт их воплощения, тогда как власть – не итог, а то, что ему способствует. Таким образом, поборники принципа удовольствия ошибочно принимают за цель побочный эффект, а сторонники воли к власти – средство на пути к желаемому.
Психотерапия пытается приблизить пациента к пониманию, чего он действительно хочет в глубине своего «я». Однако логотерапия, делая что-то осознанным, не ограничивается инстинктивным бессознательным, а сосредоточивается также на духовных исканиях: выявляет стремление к смыслу жизни и проясняет смысл существования. Другими словами, мы должны усиливать самопонимание наших пациентов не только на cубчеловеческом, но и на человеческом уровне. Пришло время дополнить глубинную психологию тем, что можно именовать вершинной психологией.
В логотерапии пациент, действительно сталкиваясь со смыслами и целями, призван исполнить их. Здесь возникает вопрос: не подавлен ли, не ошеломлен ли пациент такой конфронтацией? Однако в век экзистенциального вакуума гораздо опаснее то, что человеку значительно недостает нагрузки. Патологию вызывает не только стресс, но и отсутствие стресса, которое заканчивается опустошенностью. Потеря смысла приводит к тому, что напряжение исчезает вовсе, и это, как и его переизбыток, угрожает психическому здоровью. Напряжение – не то, чего следует постоянно избегать. Человеку нужен не столько гомеостаз любой ценой, сколько разумное напряжение, которое вызывается требовательным характером (Aufforderungs-charakter)[41] бытия, присущего смыслу. Ориентация на смысл упорядочивает жизнь подобно тому, как магнит притягивает железные стружки. Так создается поле напряжения между тем, что человек собой представляет, и тем, что он должен делать. В этом поле действует экзистенциальная динамика, как я ее называю. Она скорее тянет человека, чем толкает; вместо того чтобы быть детерминированным смыслом, человек сам решает, будет ли его жизнь структурирована в соответствии с требовательным характером смысла его бытия.
Человек не может обойтись как без гравитации (по крайней мере, в обычных условиях), так и без силы притяжения, исходящей от смысла к его бытию. Человеку необходим вызов и зов смысла для его реализации. Изучая влияние экзистенциальной динамики в рамках логотерапевтической концепции ориентации на смысл, Котчен обнаружил значительную положительную корреляцию между ориентацией на смысл и психическим здоровьем[42]. Позднее Дэвис, Маккорт и Соломон показали: галлюцинации, возникающие во время сенсорной депривации, исчезают не с возвращением чувственных ощущений, а только когда восстанавливается осмысленный контакт с внешним миром[43]. В исследовании Перл Шредер у клиентов, склонных брать на себя высокую ответственность, психотерапия приводила к более выраженному улучшению, чем у людей со слабым чувством ответственности[44].
Сильная смысловая ориентация может также продлевать, а то и спасать жизнь. Что касается первого, напомню, что Гёте работал над второй частью «Фауста» семь лет. Наконец в январе 1832 года он запечатал рукопись в конверт и через два месяца умер. Осмелюсь предположить, что в эти семь лет он находился на пределе или даже за пределом физических возможностей. Ему удалось отсрочить приход смерти, и он оставался жив, пока не закончил свой труд и не исполнил смысл. Говоря о спасительном эффекте смысловой ориентации, я имею в виду собственный клинический и метаклинический опыт, полученный в живой лаборатории концентрационных лагерей[45].
Подчеркивая благотворное и решающее влияние смысловой ориентации на сохранение или восстановление психического здоровья, я не собираюсь принижать значение таких ценных психиатрических методов, как электрошоковая терапия (ЭШТ), применение лекарственных средств и даже лоботомия. В 1952 году, еще до бума на препарат «Милтаун», я разработал первый в континентальной Европе транквилизатор. В моей клинической практике встречались диагностические случаи, когда требовалась лоботомия; иногда я сам проводил операцию, и впоследствии у меня не было причин сожалеть об этом. При тяжелой эндогенной депрессии мы не должны лишать пациента облегчения, которое может дать ЭШТ. Я считаю заблуждением, что в таких случаях нельзя освобождать от чувства вины только потому, что за ним стоит подлинная вина. В некотором смысле каждый из нас виноват в течение своей жизни – это экзистенциальное чувство вины присуще человеческому состоянию. Пациент же, страдающий эндогенной депрессией, переживает ее патологически искаженным образом. Мы не должны делать вывод, что экзистенциальная вина стала причиной его состояния. Наоборот, это из-за эндогенной депрессии человек испытывает анормальное ощущение вины. Если во время отлива риф выступает из воды, это не значит, что он и вызвал отлив. Точно так же чувство вины, возникающее при эндогенной депрессии – эмоциональном отливе, нельзя считать причиной заболевания. Более того, в депрессивном состоянии конфронтация больного со своей экзистенциальной виной вполне может усилить склонность к самообвинению до такой степени, что спровоцирует суицид.
Иначе обстоит дело с невротической депрессией. Здесь важно устранить типичный невротический эскапизм. Он относится не только к вине, но и к двум другим составляющим того, что я называю трагической триадой человеческого существования, а именно к боли и смерти. Человек должен принять свою конечность в трех ее аспектах: признать, что 1) он может терпеть неудачу, 2) он страдает и 3) он умрет. Итак, разобравшись с виной, обратимся к боли и смерти.
Принцип логотерапии заключается в том, что смысл можно найти не только в действиях или ценностных переживаниях, но и в страдании. Вот почему жизнь всегда остается наполненной смыслом и сохраняет его до самого последнего момента. Даже когда человек сталкивается с неизбежным, например с неизлечимой болезнью, ему всегда даруется шанс осуществить смысл, самый глубокий из возможных. Важно, какую позицию он занимает в тяжелых обстоятельствах. Жизнь становится смыслонаполненной благодаря 1) тому, что мы даем миру в созидательном, творческом плане, 2) тому, что мы берем от него с точки зрения нашего переживания, и 3) позиции, которую мы занимаем по отношению к миру, – речь о нашем отношении к страданию.
Позвольте мне проиллюстрировать примером, что я имею в виду:
Однажды ко мне обратился пожилой доктор с тяжелой депрессией. Два года назад умерла его жена, которую он любил больше всего на свете, и доктор до сих пор сильно горевал. Как я мог ему помочь? Что мне было ему сказать? Конечно, я воздержался от советов, а вместо этого поставил перед ним
