Борис Братусь - Русская, советская, российская психология [Конспективное рассмотрение]
Наконец последняя напасть послевоенных лет называлась борьбой с космополитизмом. Стало поноситься все иностранное и превозноситься отечественное. Выпекавшаяся столетие французская булка была срочно переименована в городскую, конфеты (очень вкусные, кстати) «Американский орех» стали «Южным орехом», слово «лозунг» заменено словом «призыв», доказывалось, что первый поднявший в воздух самолет изобрели не братья Райт, а инженер Можайский, любые ссылки на иностранных авторов изымались или рассматривались как крамола, как — словосочетание тех лет — «низкопоклонство перед Западом».[14]
Как всегда в Советском Союзе, это не было неким частным случаем, следствием спонтанного подъема отдельных общественных сил. Это была направленная политическая борьба, в конечном итоге все та же борьба коммунистической партии за уничтожение человека.
На этот раз она была направлена против интеллигенции, ее права и обязанности — знать и использовать весь опыт мировой культуры. Имелась и своя особая специфика: если интеллигент был евреем, то он автоматически, одним фактом своей национальной принадлежности получал клеймо «безродного космополита» и как носитель этого клейма подлежал все тому же «разгрому и уничтожению». Помимо громких арестов и дел (ленинградское дело «враче и отравителей» дело Еврейского антифашистского комитета, убийство актера Мехоэлса и др.), развернулась повседневная «чистка». Ученых с еврейскими фамилиями начали «прорабатывать» на специальных собраниях после чего увольнять с работы.
Не минуло это и психологов. Так была уволена основатель отечественной патопсихологии Б. В. Зейгарник (в то время уже вдова — муж погиб в сталинских лагерях — с двумя детьми на попечении) снят с поста заведующего кафедрой психологии Московского университета С. Л. Рубинштейн, на середину марта 1953 года было назначено собрание о «космополитических ошибках» ведущего специалиста по детской психологии Д. Б. Эльконина (прошел в войну путь от рядового до полковника, его жена и двое малолетних детей были расстреляны фашистами). Последнее собрание, однако, не состоялось, ибо за неделю до него скончался сам Иосиф Сталин — главный вдохновитель и руководитель борьбы с космополитизмом, равно как и всех предыдущих советских кампаний начиная с 1924 года.
V. «ОТТЕПЕЛЬ»
После смерти Сталина и короткой, но острой междоусобной борьбы на верхах к власти пришел Никита Хрущев. Забрезжила короткая хрущевская весна, вернее, оттепель — до настоящей весны дело не дошло. Появились первые разоблачения сталинских злодеяний, из концлагерей возвращались тысячи невинных жертв разгромов и уничтожений: «шпионы», «диверсанты», «вредители», «отравители», «террористы», «космополиты», «клеветники» и т. п. Общество начало поднимать изрядно побитую голову. Психологи тоже.
В 1955 году начал выходить первый психологический журнал «Вопросы психологии» (напомню, что в 20–30-х годах их было десятки). Вышел однотомник Л. С. Выготского, даже имя которого нельзя было упоминать в положительном свете в течение 20 лет. Было организовано Всесоюзное общество психологов. Стали появляться важные работы и сочинения по общей психологии, нейропсихологии, психологии восприятия, инженерной психологии. В 1966 году образовался факультет психологии при Московском университете, в том же году в Москве прошел XVIII Международный конгресс по психологии.[15] Этот конгресс стал смотром, итогом работы психологов за хрущевскую оттепель. И итог этот, на удивление многих западных ученых, оказался весьма достойным. П. Я. Гальперин на равных спорил с Ж. Пиаже, предлагая качественно иную концепцию развития интеллекта; в нейропсихологии, возглавляемой А. Р. Лурия, Москва занимала просто передовые, лидирующие позиции; Б. В. Зейгарник создала собственную школу патопсихологии; Д. Б. Эльконин и В. В. Давыдов предлагали оригинальные, эффективные способы обучения; А. В. Запорожец по-новому исследовал проблемы дошкольного детства; А. Н. Леонтьев и его ученики разрабатывали фундаментальные проблемы восприятия и деятельности.
А как же обстояло дело с общей концепцией человека, которая должна стоять за конкретными исследованиями психики, прежде всего ее высших слоев — мотивации, эмоций, личности?
Если продолжить аналогию с ранней весной, оттепелью, то можно сказать, что сковывающий лед сталинской диктатуры стал постепенно отекать, оттаивать, образовались первые трещины, полыньи на ледяной поверхности, в которых можно было, пусть и в ограниченных пространствах, двигаться свободно. Это не была, конечно, полная свобода, айсберги идеологии оставались и казались незыблемыми в своей мощи, но после сковывающего льда и невозможности пошевелиться эта, даже ограниченная воля казалась великим достижением. Началась вторая попытка привнесения проблемы человека в психологию. Первая, сорванная, шла от Выготского и закончилась только провозглашением тезисов о важности «вершинной», «акмеистической» психологии. Разработать ее не удалось ввиду разгрома, учиненного после постановления 1936 года. Вторая попытка введения проблемы человека[16] началась не с самой психологии, а с философии.
Философия этого времени также осваивала свою полынью. Появился особый интерес к ранним произведениям Маркса, в которых он, еще младогегельянец, высказывал по отношению к ортодоксальному коммунизму весьма либеральные мысли. Человек в этих суждениях представал как ценность, как особая сущность, транцендирующая любые заданные ему границы. Помню, как меня тогда удивили принадлежностью Марксу слова о том, что человек настолько более бесконечен, чем гражданин государства, насколько человеческая жизнь более бесконечна, чем политическая жизнь. Эта, столь теперь очевидная мысль так противоречила всей практике и идеологии тогдашней жизни, что воспринималась как откровение, надежда, как призыв к переходу к новым, действительно гуманным взглядам. Отсюда возникала уверенность (даже подъем, энтузиазм) относительно того, что марксизм — подлинный, очищенный от сталинских искажений — способен найти достойное решение проблемы человека, привести к гуманным отношениям между людьми.
Появляется круг молодых, сильных философов, которые занялись запретной до того темой проблемы человека (М. К. Мамардашвили, Г С. Батищев, B. C. Библер, Ф. Т. Михайлов, А. С. Арсеньев, О. Г. Дробницкий, Г. П. Щедровицкий и др.). Их работы и рассуждения стали серьезно влиять на новое поколение психологов, которые в то время входили в научную жизнь (В. В. Давыдов, В. П. Зинченко, Ю. Б. Гиппенрейтер, А. В. Брушлинский, O. K. Тихомиров и др.).[17]
Но и среди психологов старшего поколения стал возрождаться интерес к общим проблемам человека. В Ленинграде Б. Г. Ананьев создал школу, поставившую задачей разработку интегративной, комплексной концепции изучения человека. Основные результаты были опубликованы позднее, в итоговых монографиях Б. Г. Ананьева (Человек как предмет познания. Л., 1968. О проблемах современного человекосознания. М., 1977). Совершенно особое, центральное, на наш взгляд, место в исследованиях того времени следует отвести последней, оставшейся незавершенной рукописи С. Л. Рубинштейна «Человек и мир», о которой надо сказать чуть подробнее.
С. Л. Рубинштейн (1889–1960) получил блестящее философское образование в Германии, защитил накануне Первой мировой войны диссертацию в Марбурге. Затем он всю жизнь занимался психологией, а под конец, как бы завершая круг, вновь вернулся к философскому уровню, но подошел к нему уже не как чистый философ, а как психолог, осознающий, что без учета этого уровня психология не может быть завершенной и цельной. Рукопись книги «Человек и мир» была опубликована в 1973 году спустя тринадцать лет после смерти автора и то с купюрами идеологической цензуры. Полностью, без купюр, она опубликована лишь в 1997 году. По справедливой оценке А. В. Брушлинского и К. А. Абульхановой эта была первая в советской философии и психологии попытка создания оригинальной целостной концепции человека.
Впервые за всю историю советской психологии в рукописи речь шла о нравственной ответственности, чувстве трагического, проблеме любви, смерти и других смысложизненных, экзистенциальных проблемах бытия. Разумеется. Рубинштейн оставался приверженцем диалектического материализма и марксизма,[18] но он явно выходил на общечеловеческие и гуманистические позиции, которые в случае их развития могли бы повернуть психологию к человеку, его подлинным страданиям и жизни. Могли бы, если бы не новый виток советской эпохи.
VI. «ЗАСТОЙ»
Осенью 1964 года свершился дворцовый переворот. Никита Хрущев был снят с поста Первого секретаря ЦК и на это место водворился Леонид Брежнев. Начался период, который позднее стало принято называть периодом застоя. На самом деле никакого стояния не было. Было движение, новое наступление — наступление коммунизма по все той же основной для него линии — линии уничтожения человека как свободного существа.
