Владимир Леви - Цвет судьбы
Это возвращение в пронзенное сквозной молнией перво-океанское лоно, это воспроизведение сотворения жизни, творящее ее вновь и вновь, это воспоминание о Начале - из века в век и из рода в род. Искупление - за разновременность уходов и за мгновенность существования - опровержение смерти.
Назвать такое жертвоприношение "удовлетворением" может только жалкий пошляк, никогда не слыхавший ни крика роженицы, ни стонов агонии... Жаждущие, не испытавшие этого или испытавшие, но не постигшие ничего, кроме судорог физиологии, не ведают, что сами являют собой овеществленный огонь духа; что сама их жизнь жаждет стать молнией, соединяющей несоединимое; что ведет к жизнетворению столько путей, сколько озарений и жертв, сколько звезд в небесах.
В любви нет ни пространства, ни времени.
Фантазия на свободную тему
Этот текст написал три тысячи лет тому вперед студент, здоровенный четырехлетний парень, спортсмен, лунатик. Пятидесятый век, Луна общедоступна, там могут рождаться и люди, почему бы нет? Семилеткам пора заканчивать высшие учебные заведения и распределяться по предприятиям. Ну а четырехлетние еще учатся, пишут курсовые. Почерк компьютерный, язык синтетический, придется многое пропустить...
ПАРАДОКСЫ ПАЛЕОСЕКСА
(реферат по историческому человековедению студента 2-го семестра общеобразовательного цикла)
...Это было время подросткового кризиса, именовавшегося то "прогрессом", то "научно-технической революцией". Не будем повторять известные по учебникам сведения о невежестве напичканных так называемой информацией индивидов, о зловещей ограниченности, об автоматизмах...
Удила разума едва сдерживали всепланетный взрыв. Ум человеческий не был подготовлен к внезапно нахлынувшей эпохе Сквозной Ответственности, слишком привык руководствоваться гипнозом обыденности и мифами очевидности. Здравый смысл обанкротился...
...Теория многоуровневых игр уже детально уяснила эти парадоксы со всеми их следствиями. Затрагиваем частный вопрос: почему на официальной шкале ценностей тех времен столь незначительное, ускользающее место занимало Таинство, которое тогда, имея в виду главным образом взаимоотношения полов, называли "любовью"? Почему сердцевина существования пребывала в таком глухом небрежении?
Правда, в искусстве любовь, по давней традиции, была одной из преобладавших тем, но повсюду царила пошлость массовой культуры. Один крупный писатель века назвал это "совокуплением шаблонов". Только немногие произведения касались глубин.
Школы Таинства не было. Ремонтное обслуживание было функцией так называемых врачей, так называемых психологов, сексологических кабинетов и прочая. Личной жизни как бы не существовало. Говорили о чем угодно: о достижениях промышленности, о погоде, о спорте, о беспорядках, но никогда (выверено данными спецархивов) - никогда ни в одной теле- и радиопередаче не рассказывали, что, например, вчера в такое-то время такие-то двое...
Существовал всемирный Совет Безопасности, но не было всемирного Совета Любви.
Таинство и наркотики.
Парадокс же состоял в том, что в душах людей Таинство, как и тысячи лет назад, занимало подобающее ему место. У многих, в результате подавленности, оно принимало вид болезни, невроза или психоза. Наблюдая это, некоторые психологи строили психоалхимические теории, в которых все объясняли переходом полового влечения из одних форм в другие.
В то время не знали еще закона глобального сохранения, только частные формы, как-то: закон сохранения энергоматерии, неубывания энтропии и т. п.; не догадывались даже о законе сохранения информации, поэтому не могли реально представить и возможности сохранения духа. Смерть была чем-то само собой разумеющимся, как боль при удалении зубов, но никто не мог с нею мириться, каждому суждена была пытка нарастающей обреченности. Слово "никогда" приводило в безумие. Дух бешено протестовал против одномерности, но они не понимали в чем дело. Смерть в растянутых вариантах именовали то утратой возможностей, то недостаточностью самореализации, то просто потерей времени...
Самые нетерпеливые бежали от ужаса смерти в саму смерть. Наркотики, все равно какие, химические или психические, - только уй-ш, забыться... С яростной безнадежностью смертельно раненных зверей бежали и в любовь, бежали, как бежали триллионы предков, - скорее, в спасительный оргазм, а там будь что будет.
Любящие калечили друг друга. Таинство нисходило на краткие мгновения, оставляя пожарища тоски.
Казалось, существовали лишь разноголосица слепоты и сутолока эгоистических игр. Но в мутном океане рождались крупицы истины. Множество их погребалось слоями ископаемой лжи, не успев отразиться ни в чьем зрачке...
У истоков свободы пола
Магия пола, обожествление женского и мужского начал прослеживаются с предчеловеческих времен. Ручейки, текшие в наше море...
Люди удивлялись, почему все животные от рождения умеют соединяться, а они нет. Инстинкт размножения уже давно не был закован в рефлексы; половое общение поддерживалось подражанием. Из обмелевшей речки инстинкта возникла сексуальная культура со столькими вариациями, сколько существовало более или менее изолированных сообществ мужчин и женщин. То, что в одних обществах считалось дозволенным, у других или у тех же в иные времена строго каралось как извращение и преступление против нравственности. Логики здесь не было никакой, и если обозреть историю нравов, то окажется, что человечество испытало все...
Мы давно уже позабыли эту обреченность иметь только один пол, без выбора. Но еще и в те времена, когда от каждого требовалась либо "мужественность", либо "женственность", возникали силы, этому упорно препятствующие. За физиологические преимущества сверхженственности и сверхмужественности природа мстила духовной убогостью. Каждая женщина и каждый мужчина и в теле, и в психике несли некую примесь другого пола. Детство и старость - священное начало и священный конец жизни - как полузабытые мифы, напоминали об изначально единой природе духа.
Вряд ли кто-нибудь из них мог себе представить, что может существовать не два пола (или всего один, как у некоторых животных), а бесконечное множество. Каждый из людей той эпохи еще был овеществленным оргазмом, но они не знали, что это и есть материализованный дух. Если бы удалось сконцентрировать в единый "разряд оргазмы, происходившие на земле только за одни сутки доинтегрального периода, получился бы импульс сверхмозга, работающего в ??? измерений...
Бессмысленность полового плена становилась все более явной; половая любовь уже почти отделилась от деторождения. Экстаз сладострастия, прослужив миллионы лет продлению рода, из средства стал целью; было даже такое выражение: "человек - побочный продукт любви".
Двойственность половых табу
Люди стыдились и боялись того, что давало им жизнь. Запрет, с детства внедрявшийся в подсознание, приводил к гадливости в смешении с похотливым любопытством. Между полом и чувствами вклинилась перегородка: по одну сторону ее оказалось ханжество, по другую похабщина, порнография, скабрезности, мат - явления, совершенно непонятные для нас, постигаемые, как ревность и ложь, лишь археомедитациями. Примитивный протест против сексуальных запретов был единственным смыслом однообразных надписей, испещрявших некоторые общественные места (эти надписи археологи находят еще и сейчас, определяя по ним психологические слои сперматозойской эры). Принижая Таинство, мстили его недоступности.
Относительность половых запретов, однако, все более или менее чувствовали. Беременные и роженицы в большинстве своем, подобно тяжело больным, никого не стеснялись: пророческая интуиция выключала их из сферы условностей. Кормящие матери лишь демонстрировали некоторую стыдливость. Почти полная обнаженность на пляже никого не шокировала, появление в том же виде в другом месте вызывало скандал. В бане лица одного пола не стеснялись друг друга и не обращали особого внимания на наготу (в некоторых странах существовали и смешанные бани, где также было спокойно), но публичное обнажение даже в спортивном клубе было актом сумасшествия. Логическая нелепость этого, была, казалось, очевидна, но люди не руководствовались логикой, они действовали по инерции.
Одни бросали вызов приличиям, другие приспосабливали приличия к похоти. На Западе получил распространение так называемый стриптиз (нечто вроде ритуального убийства табу), в некоторых кинофильмах демонстрировались половые акты; но уничтожить половые запреты и стыд было уже невозможно, как невозможно из двуногого сделать снова четвероногое.
Никогда не было беспорядочного полового общения, испокон веков существовала избирательность. Только животные, живущие в неволе, не совершали выбора, как и люди. Вся история пола - борьба между "да" для всех и "нет" для всех, кроме Единственного.
