Оливер Сакс - Глаз разума
26
Сам Уоллес выразил свою мысль так:«Естественный отбор мог снабдить дикого первобытного человека мозгом, который был лишь на несколько ступеней сложнее мозга обезьян, в то время как на самом деле первобытный дикарь располагает мозгом, лишь немногим уступающим мозгу философа. Создается впечатление, что этот орган был создан в предвосхищении будущего прогресса человека, ибо содержит в себе дремлющие способности, бесполезные для раннего состояния человечества».
27
Гоулд проводит блестящий анализ взглядов Уоллеса в эссе «Естественный отбор и мозг», которое вошло в книгу «Палец панды».
28
В самых ранних системах письменности использовались пиктографические или иконические символы, которые вскоре сделались более абстрактными и упрощенными. В египетской письменности были тысячи иероглифов, а в классическом китайском письме существуют десятки тысяч идеограмм. Чтение (и письмо) на таком языке требует кропотливого обучения и, вероятно, большого напряжения от большей области зрительной коры. Дехэйн считает это причиной того, что большинство народов приняли алфавитную систему письма.Тем не менее существуют особые способности, необходимые для чтения идеограмм. Хорхе Луис Борхес, хорошо знакомый с японской поэзией, говорил в одном из своих интервью о многочисленных подтекстах идеограмм кандзи: «Японцы в своей поэзии овладели мастерством мудрой двусмысленности. Это, как я считаю, зависит от особенностей их письменности, в которой большую роль играют идеограммы. Каждая идеограмма, в соответствии со своим написанием, может иметь несколько смыслов. Возьмем для примера слово «золото». Это слово может представлять или обозначать осень, цвет листьев или закат, так как все это окрашено в желтый цвет».
29
Недавно, нарушив правило «когда я ем, я глух и нем», Говард прикусил язык. Язык сильно опух, и несколько дней Говарду было больно им шевелить. По этому поводу он сказал: «На пару дней я снова стал неграмотным».Язык, с его исключительно высокой чувствительностью, имеет непропорционально большое двигательное и сенсорное представительство в нашем мозгу. Возможно, поэтому его можно использовать при чтении, как это делает Говард. Примечательно, что язык можно использовать как чрезвычайно чувствительный инструмент, помогающий слепым «видеть» (см. главу «Глаз разума»).
30
Это преувеличение. У меня никогда не было проблем с узнаванием родителей или братьев, но это не относится ко всей моей многочисленной родне. Я совершенно теряюсь, когда вижу их фотографии. У меня десятки теток и дядьев, и когда я издал свои воспоминания «Мой дядя Тангстен», я поместил на обложку фотографию другого дяди, которого я по ошибке принял за дядю Тангстена. Это расстроило и возмутило его семью. Мне сказали: «Как ты мог их перепутать? Они же совершенно не похожи друг на друга». Я исправил ошибку только в следующем издании в мягкой обложке.
31
Два других моих брата обладают в этом отношении нормальными способностями. Мой отец легко сходился с людьми и, работая врачом-терапевтом, тесно общался с сотнями добрых знакомых и тысячами больных. Напротив, моя мать была патологически застенчивым человеком. У нее был очень узкий круг общения – семья и коллеги. Мать очень плохо чувствовала себя посреди многолюдных собраний. Оглядываясь назад, я думаю, что ее «застенчивость» скорее всего была обусловлена все той же легкой прозопагнозией.
32
Самую замечательную и изобретательную реакцию на прозопагнозию продемонстрировал художник Чак Клоуз, известный своими гигантскими портретами. Сам Клоуз всю жизнь страдает тяжелой прозопагнозией. Но сам он считает, что именно это расстройство сыграло решающую роль в формировании его как художника. Он говорит: «Я не знаю, кто есть кто, у меня совсем нет памяти на лица людей в реальности, в трехмерном пространстве, но если я сделаю плоскую фотографию человеческого лица, то этот образ запечатлевается в моей памяти навсегда. У меня поистине фотографическая память на плоские изображения».
33
То же самое касается легкого дальтонизма или стереоскопической слепоты. Люди обычно не знают о своих «дефектах» и считают себя абсолютно здоровыми до тех пор, пока эти дефекты не обнаружатся во время рутинного офтальмологического осмотра или при прохождении медицинской комиссии.
34
Однажды, когда я давал на радио интервью по поводу моей книги «Человек, который принял жену за шляпу», в студию позвонил человек и сказал: «Я тоже не узнаю свою жену». Он добавил, что эта неприятность возникла у него на почве опухоли мозга. Я назначил Лестеру К. встречу и провел его доскональное обследование.Лестер изобрел множество способов узнавания людей, но его очень угнетала неспособность улавливать красоту лиц. Он признался, что до опухоли был большим ценителем женского пола. Теперь же ему приходится судить о красоте по косвенным признакам, используя для этого несколько критериев: цвет глаз, форму носа, симметричность и т.п. Эти критерии он затем оценивает по шкале от единицы до десяти. Таким способом он может составить «ментальную гистограмму» красоты (как он это называет). Но очень скоро Лестер понял, что его гистограммы не работают и иногда до смешного противоречат прямому или интуитивному суждению о красоте, которое раньше так легко ему давалось.У большинства больных с прозопагнозией сохраняется способность различать выражения лиц, и такие больные сразу видят, счастлив человек или расстроен, настроен он дружелюбно или враждебно, несмотря на то что само лицо остается для них неразличимым и неописуемым. Наблюдается и противоположное явление: Антонио Дамасио описал больных с поражением миндалины (части мозга, ответственной за восприятие и ощущение эмоций), которым было трудно «читать» по лицам, судить обэмоциях людей, несмотря на то что эти больные вполне нормально различали и узнавали сами лица. То же самое бывает с больными, страдающими аутизмом. Темпл Грандин, страдающая синдромом Аспергера, говорит: «Я могу распознавать сильные переживания, явно написанные на человеческих лицах, но я не в состоянии различать тонкие нюансы и оттенки настроения. Я не имела ни малейшего понятия о том, что люди могут посылать друг другу сигналы глазами, и узнала об этом только из книги Саймона Барона-Коэна «Слепота мозга», которую я прочла в пятьдесят лет». (Несмотря на то что Грандин является «визуальным мыслителем» и может легко представить себе наглядно любую, самую сложную инженерную проблему, ее способность распознавать лица является много ниже средней.)Трудности социализации могут стать большой проблемой и при шизофрении, и Ён-Вук Шин с соавторами в предварительных исследованиях показали, что больные шизофренией испытывают трудности не только в считывании выражений лиц, но и в распознавании самих лиц.
35
Преисполнившись решимости найти какие-то объективные подтверждения, Галль пошел еще дальше и попытался соотнести личностные и нравственные признаки индивида с формой черепа и с шишками на нем, используя метод, названный им «краниоскопией». Один из его учеников, Иоганн Шпурцгейм, начал популяризировать идеи «френологии» – лженауки, которая пользовалась определенным влиянием в XIX веке. Эти идеи оказали большое влияние на Ломброзо, создателя антропологии криминальных типов. Работы Шпурцгейма и Ломброзо давно развенчаны, но идея Галля о разделении и локализации функций в мозгу человека оказалась плодотворной и оказала большое влияние на медицинскую науку.
36
В 1869 году Хьюлингс Джексон спорил по этому поводу с Брока, утверждая, что локализовать повреждение, приводящее к потере речи, и локализовать речь – это отнюдь не одно и то же. Джексон, по мнению многих специалистов, проиграл этот спор, но он был не единственным, кто возражал Брока. В своей вышедшей в 1891 году книге «Об афазии» Фрейд предположил, что использование языка требует работы множества связанных между собой областей мозга и что зона Брока является лишь одним из узлов обширной мозговой сети. Невролог Генри Хед в опубликованном в 1926 году монументальном трактате «Афазия и семейные расстройства речи» яростно обрушился на «рисовальщиков диаграмм», как он называл исследователей афазии девятнадцатого века. Хед, как Хьюлингс Джексон и Фрейд, ратовал за не столь поверхностный и механический взгляд на речь.
37
Многое из того, что мы сейчас считаем само собой разумеющимся, было неясно тогда, когда Гросс начинал свою работу. Даже в конце шестидесятых годов считали, что зрительная кора не выходит за пределы своего основного места в затылочных долях (теперь уже известно, что это не так). То, что восприятие и распознавание специфических категорий объектов – лиц, рук и т.д. – может зависеть от отдельных нейронов или комбинации нейронов, считалось маловероятным, даже абсурдным. Над идеей добродушно посмеялся Джером Леттвин, сделав известное замечание о «бабушкиных клетках». Поэтому на ранние работы Гросса мало кто обратил внимание, и только в восьмидесятые годы полученные им результаты нашли подтверждение и были приняты научным сообществом.
