Петр Люкимсон - Фрейд: История болезни
Правда заключалась в том, что смерть Кальмана Якоба Фрейда помогла ему осознать роль отца в жизни человека и в формировании его личности, и с этих пор фигура отца станет ключевой в теории психоанализа.
Глава четвертая
БОЛЬШАЯ СТИРКА
Согласно Полу Феррису, одним из мотивов, побудивших Фрейда к самоанализу, «возможно, было желание избавиться от сомнений по поводу того, что Якоб сделал или не сделал». Погрузившись в собственное прошлое, Фрейд восстановил в памяти свои, как ему казалось, пронизанные сексуальностью отношения к няне, двусмысленные чувства к матери и племяннице, враждебное отношение к умершему в младенчестве брату и т. д., но при этом Фрейд не обнаружил в этих глубинах ничего, что касалось бы «недостойного поведения» отца.
Всё это невольно заставило его усомниться в верности собственной теории совращения и заставило искать другие объяснения природы неврозов и сексуальных влечений[105]. Он по-прежнему занимается пациентами, выпытывая у них воспоминания, призванные подтвердить теорию совращения, но в письме Флиссу от 16 мая 1897 года пишет, что «нечто во мне зреет и бурлит», и упоминает о своем желании написать книгу о толковании сновидений.
Тогда же, в мае, Фрейд подает ходатайство о присвоении ему звания экстраординарного профессора. Это ходатайство поддержали два светила — Нотнагель и фон Крафт-Эбинг. Тот самый Рихард фон Крафт-Эбинг, который за год до того отнес теорию совращения Фрейда к «научным сказкам». При этом, не скрывая своего скептицизма по поводу научной ценности выводов Фрейда, фон Крафт-Эбинг отметил, что исследования соискателя профессорского звания «доказывают неординарность его дарования и способность направлять научные поиски на новые пути». Точнее, пожалуй, не скажешь. Что же касается Нотнагеля, то он чрезвычайно ценил Фрейда как традиционного невролога, а к прочим идеям бывшего ученика относился просто как к чудаковатым фантазиям.
Но хотя рекомендация фон Крафта-Эбинга и Нотнагеля значила очень много, Фрейд понимал, что шансы на присвоение ему звания профессора были очень невелики — в ответ на появление значительного количества евреев среди ученых, врачей, адвокатов, литераторов, политиков и т. д. по всей Европе начал заметно усиливаться антисемитизм. Эти сомнения Фрейда в положительном ответе на его ходатайство и нашли затем свое отражение в известном сновидении, на примере которого Фрейд в «Толковании сновидений» показывает, как работают в наших снах феномены цензуры и искажения.
«Весной 1897 года, — пишет он в „Толковании сновидений“, — два профессора нашего университета внесли предложение о назначении меня экстраординарным профессором. Известие это было неожиданным для меня и обрадовало меня, как выражение дружеского отношения со стороны двух выдающихся ученых. Я подумал тотчас же, однако, что не имею никаких оснований связывать с этим каких-либо надежд. Министерство народного просвещения в последние годы не удовлетворило целый ряд таких ходатайств, и несколько моих старших коллег, совершенно равных мне по заслугам, уже много лет тщетно ожидают назначения. У меня не было никаких причин думать, что меня ждет лучшая участь. Я решил, таким образом, ни на что не надеяться…
Однажды вечером меня навестил один мой коллега, один из тех, участь которого заставила меня отказаться от надежд на назначение профессором. Он уже долгое время состоит кандидатом в профессора, титул которого, как известно, превращает врача в нашем обществе в полубога; он менее скромен, чем я, и время от времени наведывается в министерство, стараясь ускорить свое назначение. После одного из таких посещений он и явился ко мне. Он сообщил, что на этот раз ему удалось припереть к стене одно высокопоставленное лицо и предложить ему вопрос, правда ли, что его назначению препятствуют исключительно вероисповедные соображения.
Ответ гласил, что конечно — при теперешнем настроении — его превосходительство — в данное время не может и т. д. „Теперь я, по крайней мере, знаю, в чем дело“, — закончил мой друг свой рассказ. В последнем для меня не было ничего нового, и он только укрепил мое убеждение. Те же самые вероисповедные соображения стояли на пути и у меня.
Под утро после этого посещения я увидел следующее сновидение, чрезвычайно интересное также по своей форме; оно состояло из двух мыслей и двух образов, так что одна мысль и один образ сменяли друг друга…
1. Коллега Р. — мой дядя. Я питаю к нему нежные чувства.
2. Он очень изменился. Лицо его вытянулось, мне бросается в глаза его большая рыжая борода…»
Далее Фрейд подробно анализирует это сновидение, рассказывает про своего дядю Иосифа, про другого коллегу Н., также претендующего на звание профессора, и, наконец, приходит к выводу, что сновидение носило лицемерный характер и отражало страстное желание Фрейда стать профессором. Совмещение во сне образов столь не любимого Фрейдом дяди Иосифа, а также коллег Р. и Н. преследовало, по его мнению, вполне конкретную цель. «Если в отсрочке назначения моих коллег Н. и Р. играли роль „вероисповедные соображения“, то и мое назначение подвержено большому сомнению; если же неутверждение обоих обусловлено другими причинами, не имеющими ко мне никакого отношения, то я всё же могу надеяться. Мое сновидение превращает одного из них, Р., в дурака, другого, Н., в преступника; я же ни тот ни другой; общность наших интересов нарушена, могу радоваться своему близкому утверждению, что меня не касается ответ, полученный коллегой Р. от высокопоставленного лица»[106].
Этот сон (в котором, обратим внимание, нет никаких сексуальных мотивов) на самом деле отразил душевное состояние Фрейда той поры. В условиях усиления антисемитизма евреи Вены начали консолидироваться. В 1895 году в городе было создано отделение еврейской международной организации «Бней-Брит» («Сыны Завета»), ставящей своей целью сохранение национальной самоидентификации и связи с национальной культурой у начавшей ассимилироваться еврейской интеллигенции[107]. Но Фрейд в тот период всё еще старался держаться подальше от всего еврейского и убеждал самого себя, что слухи о росте антисемитизма сильно преувеличены. Это и нашло выражение в сне Фрейда, ключевым смыслом которого является фраза «общность наших интересов нарушена». Правда, при этом Фрейд признавал, что нигде не чувствовал себя так уютно, как в кругу своих соплеменников, и уже 2 мая 1896 года прочитал доклад о своем методе толкования сновидений перед группой молодежи в Еврейском научном читальном зале.
Но вернемся в 1897 год. В письмах Флиссу, датированных маем этого года, видно, что сомнения Фрейда по поводу теории совращения нарастают, и он признаётся, что, возможно, просто пытался подстроить факты под сложившуюся у него концепцию. Тогда же он впервые отмечает, что желание смерти родителей связано с неврозом, и сыновья, по его наблюдениям, обычно желают смерти отцов, а дочери — матерей. Таким образом, Фрейд вплотную приближается к одному из главных своих открытий — эдипову комплексу.
В июле он уже пишет о том, что многие воспоминания невротиков о совращении со стороны родителей и других взрослых являются, вероятно, сфальсифицированными, то есть отражают их нереализованные детские фантазии, которые они выдают за реальность (или, благодаря Фрейду, начали воспринимать как реальные события своего прошлого). Позднее Фрейд и его последователи придут к выводу, что подобные фантазии как раз являются защитным средством психики от страхов и неосознанных беспокойств перед сильным половым влечением. Как раз-таки этот защитный механизм наиболее полезен и наименее невротичен, чем другие. Фантазия — самый хороший способ справится с травмой «первого сексуального опыта», так как позволяет создать некоторое расстояние между самим собой и реальностью: всё самое страшное происходит в выдуманном мире, а не в реальности.
Он явно зашел со своей теорией совращения в тупик и опять-таки делится этим с Флиссом: «Никогда раньше я не представлял себе такого интеллектуального паралича… Мне кажется, я в каком-то коконе, и одному Богу известно, что за зверь выйдет из него на свет…» И вновь признаётся, что он сам болен, что у него тяжелый невроз, а точнее, его мучают мысли и желания, которых он сам боится.
Терзаемый сомнениями и «интеллектуальным параличом», Фрейд уезжает на отдых в Зальцбург… вместе с Минной. Затем он возвращается в Вену, чтобы установить памятник на могиле отца, и, наконец, едет к Марте и детям в Аусзее, а оттуда в августе отправляется с Мартой в Италию — видимо, в качестве компенсации за поездку с Минной в Зальцбург. В начале сентября, когда у Марты начались месячные, Фрейд с братом Александром и новым знакомым, доктором Феликсом Гаттелем предпринимает давно вожделенное путешествие по Северной Италии.
