Карл Роджерс - О становлении личностью
Чтобы выразить текучесть, свойственную хорошей жизни, можно сказать, что "Я" и личность в ходе ее возникают из опыта, а не опыт толкуется и искажается, чтобы соответствовать заранее заданной структуре "Я". Это значит, что вы оказываетесь участником и наблюдателем протекающих процессов организмического опыта, а не тем, кто осуществляет над ними контроль.
Жизнь в настоящем моменте означает отсутствие неподвижности, строгой организации, наложения структуры на опыт. Вместо этого имеется максимум адаптации, выявление структуры в опыте, текущая, изменяющаяся организация "Я" и личности.
Именно это стремление жить настоящим моментом, на мой взгляд, явно проявляется в людях, вовлеченных в процесс хорошей жизни. Можно почти с уверенностью сказать, что это – ее самое существенное, качество. Оно связано с выявлением структуры опыта в ходе проживания этого опыта. С другой стороны, большинство людей почти всегда привносят в опыт заранее сформировавшуюся структуру и оценку и, не замечая этого, искажают опыт и втискивают его в требуемые рамки, чтобы он соответствовал предвзятым идеям. При этом они раздражаются, что из-за текучести опыта прилаживание его к нашим заботливо сконструированным рамкам становится совершенно неуправляемым. Когда я вижу, что клиенты приближаются к хорошей, зрелой жизни, одно из ее свойств состоит в том, что их ум открыт тому, что происходит сейчас, и в этом настоящем процессе они обнаруживают структуру, которая, оказывается, ему присуща.
Возрастает доверие к своему организму
Еще одна характеристика человека, живущего хорошей жизнью, – все увеличивающееся доверие к своему организму как средству достижения наилучшего поведения в каждой ситуации в настоящем.
Решая, что им предпринять в той или иной ситуации, многие люди опираются на принципы, на правила поведения, установленные какой-то группой или учреждением, на суждения других (начиная с жены и друзей и кончая Эмилией Поуст[47]) или на то, как они вели себя в подобной ситуации в прошлом. Однако, когда я наблюдаю за клиентами, чей жизненный опыт так многому научил меня, я обнаруживаю, что они в состоянии больше доверять своей цельной организмической реакции на новые ситуации. Это происходит потому, что, будучи открыты своему опыту, они все больше убеждаются, что то, что "ощущается верным", оказывается надежным ориентиром поведения, приносящего им истинное удовлетворение.
Когда я пытался понять причину этого, то обнаружил, что рассуждаю следующим образом. Человек, полностью открытый своему опыту, имел бы доступ ко всем факторам, имеющимся в его распоряжении в данной ситуации: социальным требованиям, его собственным сложным и, вероятно, противоречивым потребностям; воспоминаниям о подобных ситуациях в прошлом, восприятию неповторимых качеств данной ситуации и т.д. На основе всего этого он и строил бы свое поведение. Конечно, эти сведения были бы очень сложными. Но он мог бы разрешить своему целостному организму с участием сознания рассмотреть каждый стимул, потребность и требование, его относительную напряженность и важность. Из этого сложного взвешивания и уравновешивания он мог бы вывести те действия, которые в наибольшей степени удовлетворяли бы все его нужды в данной ситуации. Такого человека можно по аналогии сравнить с гигантской вычислительной электронной машиной. Поскольку он открыт своему опыту, в машину вводятся все данные чувственных впечатлений, памяти, предшествующего общения, состояния висцеральных и внутренних органов. Машина вбирает в себя все эти многочисленные данные о напряжениях и силах и быстро вычисляет, как действовать, чтобы в результате был получен наиболее экономичный вектор удовлетворения потребностей в данной конкретной ситуации. Таково поведение нашего гипотетического человека.
У большинства из нас есть недостатки, которые приводят к ошибкам в этом процессе. Они состоят во включении в вычисления информации, которая не принадлежит данной конкретной ситуации, или в исключении информации, которая ей принадлежит. Возникают ошибочные варианты поведения, когда в вычисления вводятся воспоминания и предшествующие знания, как будто они и есть этой действительностью, а не просто воспоминаниями и знаниями. Ошибка может произойти и тогда, когда в сознание не допускаются определенные пугающие переживания; следовательно, они не входят в вычисления или вводятся в машину в искаженном виде. Но наш гипотетический человек считал бы свой организм вполне достойным доверия, и поэтому все доступные данные были бы использованы и представлены скорее в правильном, нежели в искаженном виде. Отсюда его поведение, возможно, было бы более близким к тому, чтобы удовлетворить его нужды увеличить возможности, установить связи с другими и т.д.
В этом взвешивании, уравновешивании и вычислениях его организм ни в коей мере не был бы непогрешим. Исходя из доступных данных, он всегда давал бы наилучший из возможных ответов, но иногда эти данные могли бы быть неполными. Однако вследствие открытости опыту любые ошибки, приводящие к неудовлетворительному поведению, вскоре были бы исправлены. Вычисления находились бы в постоянном процессе корректировки, потому что постоянно проверялись бы на практике, в поведении.
Возможно, вам не понравится моя аналогия с ЭВМ. Разрешите мне опять обратиться к опыту тех клиентов, которых я знал. Когда они становятся более открытыми своему опыту, то обнаруживают, что могут больше доверять своим реакциям. Если они чувствуют, что хотят выразить свой гнев, то делают это и убеждаются, что это вовсе не так уж страшно. Ибо они в той же мере сознают и другие свои желания, и способны выражать привязанность, участие и тому подобные формы отношения к людям. Они с удивлением обнаруживают, что могут интуитивно решать, как себя вести в сложных и беспокойных человеческих отношениях. И лишь впоследствии они сознают, как надежны были их внутренние реакции, приведшие к правильному поведению.
Процесс более полноценного функционирования
Я хотел бы представить более связную картину хорошей жизни, воедино соединив три нити, описывающие этот процесс. Получается, что психически свободный человек все более совершенно выполняет свое назначение. Он становится все более способен к полнокровной жизни в каждом из своих чувств и реакций. Он все больше использует все свои органические механизмы, чтобы как можно правильнее чувствовать конкретную ситуацию внутри и вне его. Он использует всю находящуюся в его сознании информацию, какой только может снабдить его нервная система, понимая при этом, что его целостный организм может быть мудрее, чем его сознание. Он в большей мере способен дать возможность всему своему свободному, сложно функционирующему организму выбрать из множества возможных именно тот вариант поведения, который действительно будет более удовлетворять его в настоящий момент. Он больше способен поверить своему организму в его функционировании не потому, что тот безошибочен, а потому, что он может быть полностью открытым для последствий своих действий и сможет исправить их, если они его не удовлетворят.
Он будет более способен переживать все свои чувства, менее бояться любого из них, он сможет сам просеивать факты, будучи более открытым сведениям из всех источников. Он полностью вовлечен в процесс бытия и "становления самим собой" и поэтому обнаруживает, что действительно и реально социализируется. Он более полно живет настоящим моментом и узнает, что это самый правильный способ существования. Он становится более полно функционирующим организмом и более совершенно функционирующим человеком, так как полностью сознает себя, и это сознавание пронизывает его переживания от начала и до конца.
Некоторые сопутствующие вопросы
Любое представление о том, что такое хорошая жизнь, порождает множество вопросов. Представленная здесь моя точка зрения на хорошую жизнь не есть исключением. Я надеюсь, что скрытые в ней неявные выводы еще послужат пищей для размышлений. Но два или три вопроса, я хотел бы обсудить уже сейчас.
Новый взгляд на соотношение свободы и необходимости
Связь с первым неявным выводом может не сразу бросаться в глаза. Оно касается старой проблемы "свободы воли". С вашего разрешения я попробую показать, как я вижу эту проблему в новом свете.
В течение некоторого времени меня приводил в недоумение психотерапевтический парадокс между свободой и детерминизмом. Одними из наиболее действенных субъективных переживаний клиента в психотерапевтических отношениях являются те, кода он чувствует, что в его власти совершить свободный выбор. Он волен – стать самим собой или спрятаться за фасадом, двигаться вперед или назад, вести себя как пагубный разрушитель себя и других или делать себя и других более сильными – в буквальном смысле слова он волен жить или умереть, в обоих – психологическом и физиологическом – смыслах этих слов. Однако, как только я вхожу в область психотерапии с объективными исследовательскими методами, я, как и многие другие ученые, связываю себя тотальным детерминизмом. С этой точки зрения каждое чувство и действие клиента детерминировано тем, что ему предшествовало. Такой вещи, как свобода, быть не может. Эта дилемма, которую я стараюсь описать, существует и в других областях – просто я ее обозначил более четко, и от этого она не становится менее неразрешимой.
