Карл Роджерс - Брак и его альтернативы. Позитивная психология семейных отношений
Может быть, эти особенности привели к удивительному упорству и сплоченности группы на протяжении долгого судебного процесса по делу об убийствах. Мы также обнаружили, к нашему сожалению, что харизма, развивавшаяся в тюрьмах и в других упадочных институтах нашего общества, может передаваться, привести к бессмысленному убийству, извращенному, садистическому поведению и чудовищному насилию. Это показывает также, как употребление тяжелых наркотиков всех типов в сочетании с этим харизматичным, можно сказать, гипнотическим лидерством притупляет все, даже самые общие социальные чувства, такие, как чуткость и жалость. Несомненно, это ужасная, тревожная история, и чем больше выясняется деталей, тем страшнее это выглядит. Особенно опечалило меня то, что некоторые из девушек — вопреки новым сообщениям прессы— выросли в заботливых, интеллигентных семействах среднего класса.
Все-таки важно, что мы не дали ввести себя в заблуждение. Существуют тысячи коммун, которые завоевали уважение в окружающем их сообществе. Они экспериментируют с новыми способами жизни, но их групповую жизнь характеризует идеализм, а не бессмысленные садистические убийства. Их способы жизни могут быть шокирующими для многих, привыкших к традиционному образу жизни, но они не антисоциальны, даже если они против «истеблишмента». И очень печально, что наихудшая из подобных групп в течение недель беспрерывно занимала ведущие страницы наших газет.
Некоторые мои личные замечания
Позвольте мне завершить эту главу описанием того, что из всего этого опыта оказалось полезным лично для меня. Я много узнал из моего общения с членами коммун как бывшими, так настоящими и будущими, а особенно во время тщательного изучения того, что вошло в эту главу. Я убежден, что эти странные образования в нашей культуре окажут значительное влияние на экономические, экологические, просветительские, технологические и политические аспекты нашего времени и будущего. У меня было искушение расширить пояснение к данному утверждению, но я удержался от этого по двум причинам. Во-первых, оно не является целью данной книги. Во-вторых, я уверен, что этот аспект должен быть или уже описан теми, кто был непосредственно вовлечен в эти события и намного больше информирован, чем я. Но есть еще много важных для меня замечаний, которые я бы хотел прояснить.
Первое — то, что я могу рассматривать расцвет коммун и растущий интерес к ним только как часть подлинной революции. Здесь, в культуре, которая глубоко (и по-видимому, искренне) заинтересована в улучшении любой и каждой технологии; привержена прагматизму и погоне за «успехом»; где полностью принимается власть силы, будь то военная, полицейская или криминальная сила, как окончательное решение любых проблем; где правит авторитет большого, сильного и влиятельного над слабым и маленьким; где всюду отрицание человеческого достоинства, начиная с наших школ и до наших систем социального обеспечения; где принят моногамный брак и нуклеарная семья; где особенно укоренилась вера в непогрешимость нашей культуры, которая приводит к противоречиям и лицемерию во всем — здесь, несмотря на все это, происходит тихая революция.
Здесь упоминались группы людей, отрицающих насилие, не стремящихся к власти, полностью отвергающих все вышеперечисленные мною ценности и пытающихся жить в созданном ими абсолютно новом обществе прямо среди существующего. За небольшим исключением в лице некоторых религиозных групп, коммуны не пытаются убеждать нас или «агитировать» нас за что-то. В общем и целом они в достаточной степени безразличны к политической системе, которую они считают продажной. Они не выступают в качестве реформаторов и не стремятся нас осчастливить.
Вместо этого они пытаются сделать нечто более сложное. Они пытаются просто жить в этой новой культуре, с новыми ценностями. Именно поэтому они так привлекательны для молодежи, невероятно уставшей от лицемерия общества, которое без конца говорит одно, а делает другое, что совершенно разрушительно для личности, человеческого достоинства и честных взаимоотношений. Именно поэтому юному поколению очень интересны те, кто превращает свою жизнь в лабораторию человеческих взаимоотношений, где совершается немало ошибок, но происходят и прекрасные открытия, вселяющие надежду.
Скорее всего, коммуны развиваются своими особыми путями, тем не менее я, несмотря на мой скромный опыт и знания, хотел бы обсудить этот вопрос.
Насколько я могу судить, в их развитии наблюдается тенденция к изменению и непостоянству. Коммуны появляются и исчезают, или меняют свой образ жизни, или организуют некую свою структуру. Для многих людей старшего поколения это может показаться признаком огромной слабости, идейного шатания, отсутствия ясных целей.
Однако это слабость ростка, а не умирающего дерева. Насколько я знаю людей, которые покинули коммуны и вернулись в «правильное общество» или перешли в другую коммуну, они, по моему глубокому убеждению, устройстве). Свободные от «крысиных гонок», люди получают шанс организовать жизнь группы так, что в ней осуществляются новые замыслы. Так, в диапазоне от анархии до регулируемого бихевиоризма рождаются новые сообщества, отличные друг от друга. Группа должна справляться с проблемами выживания, руководства, распределения работ, межличностных конфликтов, отношений с чуждым внешним миром.
Это ведет к еще одному мотиву, который возникает из ощущения, что это не завершенный эксперимент, а возможность научиться новому. Возможность личностного развития и изменения, которые происходят далеко не с каждым, но это всегда присутствует как надежда.
И наконец, очень привлекательно само сбрасывание социальных ролей. В начале этой главы я перечислил, чем занимались прежде нынешние члены коммун. Но, оказавшись в коммуне, человек уже не является в первую очередь выпускником Рэдклиффа, специалистом по компьютерам, психологом и т.д. Личность есть личность. Мужчина есть мужчина. Женщина есть женщина. В коммунах царит фундаментальное равенство, благодаря которому аргументы феминисток становятся неактуальными, потому что каждая женщина и каждый мужчина могут создать для себя персональную нишу которая им по душе (интересно, что женщины очень часто предпочитают именно женские «функции»).
Все это выглядит достаточно привлекательно. Тем не менее люди покидают такие группы; коммуны терпят неудачу превращаются в разрушительные сообщества или разваливаются. Почему?
Одна из наиболее существенных причин, как я полагаю, состоит в том, что в коммунах, как правило, недостаточно продуманы способы решения межличностных конфликтов, сглаживания обид и противоречий. Мы убедились в этой главе, что коммуны могут оказывать также психотерапевтическое воздействие, но это происходит не всегда.
Часто они просто не в состоянии обеспечить сами себя, что, впрочем, находится уже несколько за пределами темы этой главы.
Нередко ревность является той проблемой, которая способна подорвать целостность группы. На самом деле я так и не понимаю, является ли ревность чисто культурным явлением или имеет глубокие биологические корни, вроде территориального рефлекса.
Собирая материалы, читая литературу и слушая откровенные разговоры на весьма интимные темы, которые будут приведены в следующей главе, я убедился, что поддерживать здоровые и удовлетворяющие отношения в тройке или в групповом браке из четырех и более человек значительно труднее, чем в обычном браке из двух супругов (как будто бы в нем недостаточно трудностей!), Следовательно, коммуны разваливаются из-за неспособности решать такие сложные проблемы взаимоотношений.
Иногда недостаточно признается и осознается серьезная потребность каждого человека в уединении. Обычно эта потребность вполне может быть удовлетворена, а если этого нет, то могут быть очень печальные последствия.
Часто, как мне кажется, не понимают того, что философия анархии, как бы она ни была привлекательна, может привести только к частичному успеху и только в том случае, если группа состоит из достаточно психологически зрелых людей. Поэтому попытки жить в анархии при условии; что группа состоит из людей, сильно травмированных семьей и обществом, могут закончиться сокрушительным поражением.
Иногда трудно осознать тот факт, что всякая идеология значительно изменяется на практике. Например, коммуна «Твин Оакс», выстроенная по модели, предложенной в книге Скиннера «Волден II», теперь управляется не решениями трех лидеров, а в большей степени при помощи достижения консенсуса. Теперь окружающая среда не обусловливает набор условий определенного поведения, а индивидуум сам выбирает, какое поведение он хочет изменить и что хочет получить за это в награду. Все это уже не очень напоминает утопию Скиннера «Волден II».
