Кен Уилбер - Проект Атман
Вербальная самость — это новая и более высокая, но все еще суррогатная самость. Она способна к более высоким формам единства, так как может формировать понятия. С помощью вербального ума сознание начинает расти и как бы сбрасывать ограничения физического бытия. Оно уже не привязано к настоящему. Благодаря языку, индивид может предвосхищать и планировать будущее и устраивать свои дела в настоящем в расчете на завтра. Кроме того, благодаря языку и его символическим, временным структурам индивид может отсрочить немедленную и импульсивную разрядку простых биологических побуждений. Требования инстинктов уже не имеют над ним тотальной власти, он до определенной степени трансцендировал их. Через посредство членского [культурно — согласованного] познания самость может участвовать в единстве (англ. unity) более высокого порядка, приобщаясь к вербальному сообществу (англ. comm‑unity), которое заведомо трансцендентно по отношению к простым и непосредственным актам восприятия физического тела. Значит, ребенок начинает транслировать свой мир и свою самость в терминах более высоких форм вербальных идей и культурно согласованных символов; его реальность становится реальностью представлений.
В то же время, именно потому, что вербальная самость начинает дифференцироваться от тела, последнее начинает становиться особым, объективным фокусом интереса — обителью инцеста и средоточием смерти. И это, попросту, неотъемлемая часть обширной психоаналитической «проблемы анальности».
Я понимаю, что понятие «анальность» не очень популярно в наши дни, особенно у гуманистических и трансперсональных психологов. Сам же я считаю, что в контексте полного спектра сознания оно является превосходным и даже блестящим выражением реальных гуманистических и даже трансперсональных интересов. На самом деле, это проблема жизни, смерти и трансценденции, сфокусированных на теле. То, что психоанализ зачастую употребляет понятие «анальность» в редукционистской манере — это еще не повод отказываться от самого этого понятия; нужно отказаться лишь от его редукционистского смысла. По моему мнению, такие мыслители как Беккер [25], Браун [57] и Ранк [311] столь блестяще переинтерпретировали это психоаналитическое понятие, что оно стало не только приемлемым для гуманистической и трансперсональной психологии, но и вообще незаменимым. Фактически, «анальность» — это просто кодовое слово для обозначения проекта Атман на данном уровне.
Для начала позвольте мне кратко подытожить работы Эрнста Беккера по психологии развития [25]. Он перевел психоаналитические понятия в экзистенциально — гуманистические термины и тем самым сберег и синтезировал все лучшее в психоанализе и в экзистенциальной психологии. Следовательно, перевести идеи Беккера на трансперсональный язык — значит сохранить лучшее из всех трех важных школ мышления — психоаналитической, экзистенциально — гуманистической и трансперсонально — мистической. Сам я полагаю, что, если взять понемногу от каждой из них, мы получим замечательно верное описание того, что действительно происходит в развитии в целом.
Беккер начинает с того, что стало старой и вполне достойной задачей психологии: с попытки понять, чего люди хотят на самом деле. Он ознакомился со всей литературой по предмету и решил, что это героизм. «Что я попытался сделать», — заключает он, — «это предположить, что проблема героики является центральной в человеческой жизни, что она уходит своими корнями в человеческую природу глубже чего‑либо иного». Если тщательно разобраться в природе героики, говорит Беккер, «то мы должны признать, что имеем дело с универсальной человеческой проблемой» [25].
А героика? Влечение быть героичным? Что это такое? Согласно Беккеру, — это просто влечение к тому, «что мы могли бы назвать “космической значимостью”. Термин не предполагает легкого к себе отношения, потому что именно к нему ведет наше обсуждение. [Возьмем лишь один пример] — нам нравится небрежно говорить о «соперничестве между братьями и сестрами», как если бы оно было каким‑то побочным продуктом роста, каким‑то фрагментом соревновательности и эгоизма у испорченных детей, которые еще не доросли до благородной социальной природы. Но это соперничество является слишком всепоглощающим и неотступным, чтобы быть простым отклонением, оно выражает саму сердцевину твари: желание выделиться, быть тем самым «единственным», одним во всем творении. Когда вы соединяете естественный нарциссизм с фундаментальной потребностью в самоуважении, вы получаете создание, которое просто обязано чувствовать себя объектом первостепенной ценности: первым во Вселенной, представляющим в себе все, что есть жизнь» [25]. Под героизмом, разъясняет Беккер, подразумевается просто побуждение быть центром космоса, быть Богоподобным, быть первым и последним и высшим во всем мире. Здесь мы назвали это влечением быть космоцентрическим.
В то же время, героизм означает также избегание всего, что лишает собственной космоцентричности. Поскольку смерть — это предельное лишение, то она является предельным ужасом. По выражению Беккера, «героизм есть прежде всего реакция на ужас перед смертью». К тому же, «вытеснение смерти — это первичное вытеснение» [25]. Поэтому героизм является также реакцией на смерть, на Танатоса, и воплощает в себе стремление быть вечным бессмертным, невосприимчивым к крови и вечно торжествующим.
Короче, героизм есть влечение быть богоподобным, космоцентрическим, бессмертным. Очевидно, что героизм — это проект Атман: влечение быть Атманом, быть безвременным и Всем, внепространственным и бесконечным, Единым и Целым. Позитивная или космоцентрическая сторона и негативная или отрицающая смерть сторона беккеровского героизма — это всего лишь аспекты Эроса и Танатоса в проекте Атман.
Беккер также обращается в субъективному и объективному аспектам героического проекта Атман. Субъективный аспект представляет собой то, что он называет «жизненно необходимой ложью» характера; тот факт, что отдельная самость является в основе своей ложью, «жизненно важной ложью» о возможностях героизма. Характер — это «направленный внутрь» проект Атман, внутренняя история героизма. Объективной стороной героического проекта Атман является, согласно Беккеру, весь мир культуры, ибо вся культура — это, в основном, «системой кодифицированного героя», обещающая бессмертие и отрицание смерти. Все культуры, говорил Отто Ранк, базируются на «символах бессмертия». Человечество воздвигает себе монументы из камня, золота и стали, не способные дряхлеть и умирать, и тем самым успокаивает свой страх перед непостоянством и невещественностью [26]. Культура — это то, что люди делают со смертью…
Таким образом, в работах Беккера раскрывается субъективный и объективный аспекты Эроса и Танатоса в героическом проекте Атман, попытки твари быть Бесконечной, быть Всем, быть самим Атманом. И вплоть до этого момента я с ним совершенно согласен. Но Беккер думает, что люди хотят быть Богом, потому что они всего лишь бесхарактерные лжецы, тогда как я полагаю, что они хотят быть Богом, ибо их предельный потенциал есть Бог. Для Беккера — если пользоваться моими терминами — проект Атман является фундаментальной ложью об Атмане. Индивид героически желает вечности и бесконечности, но, поскольку (согласно Беккеру) никакой вечности и бесконечности нет, героическое стремление — проект Атман — это просто ложь. Все ясно и просто. И самость, и культура, и религия — все ложь (на что Хьюстон Смит возразил, что хотя он сам делал много обобщений, «хочется верить, что среди них не было ни одного столь безответственного») [352].
Для меня проект Атман является не ложью об Атмане, а его заменителем. Проект Атман лишь отчасти ложь — и также отчасти истина. В предельном смысле люди являются Атманом, и ими движет героика, как его заменитель. Героика это не только «жизненно необходимая ложь» (хотя она и включает ее в качестве части), но также и «жизненно важная истина»; и эта смесь, этот компромисс — и есть проект Атман.
Для Беккера развитие — это развертывание «жизненно необходимой лжи» характера — развертывание героики. Для меня оно является развертыванием Атмана, движимым проектом Атман. Я полагаю, что анализ развития, сделанный Беккером, по — прежнему актуален, но только если мы помещаем героику в подлинный контекст проекта Атман.
Учитывая все сказанное становится понятно, что, используя экзистенциалистские и психоаналитические понятия, Беккер пытается доказать, что героизм (проект Атман) наблюдается на протяжении всего пути от самых ранних стадий развития и является центральным для всего понятия развития как такового. С самого начала, говорит он, ребенок вовлечен в космоцентричность (нарциссизм — Эрос) и в отрицание смерти (Танатос). «Идея смерти появляется у ребенка приблизительно к трехлетнему возрасту, но задолго до того он уже трудится над защитой себя от уязвимости. Этот процесс естественным образом начинается на самых ранних стадиях жизни младенца, на так называемой «оральной» стадии [уроборической и тифонической]. Это — стадия перед полной дифференциацией ребенка от своей матери [Великой Матери], перед тем, как он полностью научился распознавать собственное тело и его функции или, если говорить технически, перед тем, как его тело стало объектом в его феноменальном поле» [25]. То есть, на тифонической стадии тело является самостью и потому не воспринимается самостью; тело на этом этапе должно быть внедренным бессознательным.
