С Пролеев - Энциклопедия пороков
Иногда думают, что упрямым человек становится от бессилия или из страха. В самом деле, действия, вызываемые испугом, могут выглядеть как проявления упрямства. Однако в страхе, так или иначе, заключено бегство человека -- от угрозы, от выбора, от факта. Словом, в боязни человек уклоняется от жизни, тогда как упрямством он принимает и утверждает ее.
Самое ценное в упрямстве -- его бездумность или даже глупость. Упрямый не слышит голоса разума, его не останавливает явная абсурдность собственных стремлений, и хотя такое поведение чревато неудачами и драмами, нередко именно упрямство приносит нежданный успех. Только заядлый рационалист считает, что во всем последнее слово должно оставаться за разумом, за расчетом, за анализом обстоятельств и вытекающим из него выводом. Нет, не менее важная роль в жизни и достижении цели принадлежит воле, решимости, умению следовать выбору, сколь бы нелеп или ошибочен он ни казался. Замечательной прививкой против колебаний и нерешительности, способных погубить всякое начинание, служит упрямство. И потому можно сказать: без упрямства настоящее всегда лишь уходило бы в прошлое и никогда на его место не пришло бы будущее, и остановилось бы, иссякнув, время, и замерла бы жизнь. Где нет упрямства -- там ничего не появится и не утвердится на свете.
Глядя на суетливого человека приходится вспомнить, что каждый из нас -физическое тело. И как таковое занимает в пространстве определенное место; причем только одно. Если он есть здесь, его нет там; а если находится там, то отсутствует здесь. Суетливый будто вознамерился попрать этот физический закон. Он разом хочет оказаться везде и во всем. До всего у него есть дело, во все он готов вмещаться. Он непрестанно хлопочет, хлопочет, так что начинает рябить в глазах и шуметь в ушах. У тех, конечно, кто находится рядом с суетящимся. Только у них от суеты возникает глухое раздражение и головная боль. Сам суетливец чувствует себя прекрасно, у него превосходный вестибулярный аппарат. И только один недостаток -- за все хвататься, но ничего не удерживать; многое начинать, почти ничего не доведя до конца. И, главное, во всем хватать через край: привносить массу лишнего, забывая о необходимом.
Суетливость определить просто: это излишнее беспокойство, проявляемое всегда некстати и, как правило, самым утомительным образом. В теле суетливого человека как будто бурлит множество маленьких вихрей. Он ни в чем не виноват. Он просто жертва избытка движения, которое вдруг оказалось в нем, и которое он не умеет толково употребить. Его постоянно дергает во все стороны; он похож на отражение в воде, разбитое комком глины: цельное изображение дробится и мелкими волнами пытается разбежаться в разные стороны.
Впрочем, не стоит смотреть на суетящегося свысока. Весь наш мир, с его заботами, нуждами, тревогами, как справедливо сказал мудрец, есть "суета сует". И самый степенный в нем, коль скоро он плоть от плоти мира сего, не избегает суеты. Так что когда я вижу непомерно суетного человека, меня пронизывает жалость. Я вижу существо, которое потеряло себя, а точнее -никогда себя не имело. Им играет мир, мода, собственные пристрастия, чья-то прихоть... Он втянут в круговорот бестолкового, в сущности, движения, из которого почти невозможно вырваться. И я, глядя на него, искренне жалею... нет, не его, а себя, несчастного, кто подобен ему если не обликом, то сутью. Мое сожаление о нем -- это печаль о самом себе.
В любознательности проявляется один из инстинктов живого существа, чувствующего мир вокруг себя. Его интерес к окружающему естественен и закономерен. Им открывается смысл существующего и неведомого.
Напротив, нелюбознательный человек живет со спокойным достоинством своего знания. Он уверен, что знает о мире все необходимое, и это сознание наполняет его спокойствием и невозмутимостью. Наивными и смешными кажутся ему порывы того, кто жадно открывает свои глаза и свою душу, желая вобрать в себя все краски и все события мира. Нет, нелюбознательный человек не таков. Он хорошо изучил пределы своего существования, он прочно усвоил, какие знания и умения требуются в осуществлении привычного или желанного ему образа жизни. И потому он равнодушен к многообразию происходящего, к тем удивительным свидетельствам необыкновенного и чудесного, которые доставляют нам сила познания и человеческое дерзание.
Нелюбознательный человек противник приключений в любом их виде. Как в интеллектуальной, так и в жизненной области они равно не любезны его сердцу. Может быть, в этом проявляется скромность или здоровая рассудительность нелюбознательного?
Всепоглощающий интерес к миру, который становится главным нервом жизни людей любознательных, не виден у того, кто лишен стремления знать. Кажется, будто этот интерес вовсе у него отсутствует и даже враждебен его природе, как враждебен телу амебы головной мозг. Однако это не так. Интерес к себе и окружающему, к тому, что было, есть и грядет, действительно не принимает в нелюбознательной личности вида бурной страсти, чистой жажды познания или горячего азарта собственных поступков и решений. Однако при этом он вовсе не лишен интереса к жизни, и я даже готов утверждать, что нередко этот интерес более глубок, чем у человека, увлеченного познанием. Просто вкус нелюбознательного уже установился, и он знает, в чем найти отраду, и что в этом мире -- его. Его не прельщают постоянные порывы в неведомое, ибо мир уже открыл ему свою главную тайну. Что заключено в ней? Кто знает...
Иногда это жестокое открытие, навсегда отбивающее охоту задавать вопросы; тогда нелюбознательность проистекает из страха и боли человека. Но чаще в спокойствии нелюбознательного нет этой трагической ноты. Он просто совершил свой жизненный выбор, в отличие от любознательного, горение которого зачастую объясняется лишь тем, что он не определился с самим собой, что он возбужден зыбкостью своего положения и воодушевлен тем, что собственная будущность для него неясна. Дайте ему найти себя, ощутить радость владения определенным делом, почувствовать ответственность за конкретных людей -- своих друзей, близких или родных -- и Вы тотчас увидите, как переменится любознательный человек. Иссякнут его порывы, много рассудительней сделается речь и улетучится восторженность. Жажда жизни, которая выражает себя в живости и заинтересованности любознательного, сменится самой жизнью. Разве это так уж плохо?
Никто не любит неудач. Однако некоторые люди притягивают их, словно магнит. От постоянного краха больших и малых дел они превращаются в тоскливых неудачников. Совсем не то человек опрометчивый. В нем живет неутихающий задор все новых и новых дерзаний. Мы называем опрометчивостью не оправдавшую себя дерзость -- рискованное, недостаточно рассчитанное, подчас отчаянное предприятие, конец которого -- фиаско. Однако удайся оно, и мы назовем его подвигом, открытием, выдающимся деянием, щедро одаривая его восхищением и восторгом. Что ж, никто наперед не знает итога; я думаю о том, сколько героев были бы названы людьми опрометчивыми или попросту авантюристами, не удайся их предприятия.
В опрометчивом привлекательна бодрость духа. Он всегда готов действовать. В нем никогда не угасает воля к начинаниям и неудачи не страшат его. Сколь много полезного, важного и достойного не произошло в этом мире лишь потому, что люди опасались неблагоприятного исхода дела. В иной миг так и хочется подтолкнуть их под локоть и воскликнуть: "Решайся же! Действуй!". Как мы расточительны! Как часто из-за ненужной мысли, неоправданной опаски, неготовности к непривычному или неожиданному, из-за стремления лишний (воистину лишний!) раз все просчитать и предусмотреть мы теряем удачу, которая уже принадлежала нам! Так и хочется пожелать людям быть в иные моменты опрометчивыми. И там, где трезвый расчет говорит "нет", силой своего желания и стремления, лихой дерзостью опрометчивых сказать "да". Поверьте, даже если результат окажется плачевен, его покроет азарт попытки. И вместе с всегда грустным признанием "я этого не достиг", мы получим право на гордое воспоминание "я это испытал".
Составляя перечень пороков я как-то упустил невежество. Подумав, сообразил почему. В нашем отечестве образованность, ученость, основательные знания традиционно не признаются чем-то ценным, умножающим достоинство личности и дающим преимущество перед другими. Более того, эти качества сплошь и рядом не только не вызывают уважения, а провоцируют раздражение, пренебрежение, попросту злость. Что толку оправдывать невежество, если оно уже оправдано всем строем нашей жизни, в которой чем меньше знаешь -- тем лучше живешь; в которой ум давно заменили лукавство и изворотливость, а познания выглядят ненужным излишеством, ничему не помогая и ничего не меняя в глупости и бездарности. Одно утешает: участь образованности и просвещенности разделяют также совесть и деликатность, свобода и терпимость, уважение к чужому достоинству и сохранение своего. Все это, как и многое другое из приобретений человечества, -- излишества для нашей жизни, стелющейся, словно туман над землей; и такой же тусклой, непроницаемой, без огня клубящейся, сырой и влажной.
