Ханс Дикманн - Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание
Так шли годы. Каждый день принцесса спускалась к морю. Ее одежда стала проще и, благодаря этому, благороднее и элегантнее, ее ногти больше не были такими кроваво-красными, и иногда даже видели, как она помогает художнику прибирать его жилище. Чаще играла она на берегу с маленькой деревенской девочкой, а ее радостные крики в время охоты доносились до художника, в котором все больше становился вороньего Каждую новогоднюю ночь стояла она перед ним со своей чашей. На третий год он опрокинул чашу левой ногой, на четвертый — правой, и обе его ноги превратились в вороньи лапы. На пятый год он оттолкнул чашу бедром, а на шестой — плечом. Каждый раз ворон не позволял ему стать жирной свиньей и давал свое собственное обличье, так что на седьмой год только голова художника оставалась человеческой.
Однако, в то время как художник превращался в ворона, менялась и принцесса. С каждым годом ей становилось все труднее принимать волчье обличье, и ее человеческая натура держалось все крепче. А так как Змеиный Князь имел власть только над ее волчьей сущностью, он постепенно утрачивал свое влияние на нее. Все злее и страшнее неистовствовал он в своей пещере и от злости рвал волосы из своей бороды.
В далеком Цунтрапезе тоже происходили удивительные вещи. Что касается королевской дочери, то она перестала приводить в порядок ворсинки на коврах, не мыла так часто руки, а понюхав их как-то, нашла, что не чувствует отвращения, так что она даже решилась уменьшить употребление духов. Бесспорно, что от этого очень выиграла государственная казна. Она также перестала быть такой уступчивой и однажды даже осмелилась возразить своему отцу, королю, о чем, конечно, на следующий день с плохо скрываемой радостью напечатали в своих сообщениях все городские газеты.
Когда наконец наступила седьмая новогодняя ночь, художник вновь стоял перед принцессой и с тревогой смотрел на чашу с плодами в ее руках. На этот раз случилось так, что сомнения овладели его сердцем и мужество покинуло его. Его разум говорил ему, что освобождение принцессы не единственное дело на земле и что он напрасно потерял свой человеческий облик, и, не находя ответа на свои тяжелые сомнения, он почувствовал себя одиноким, как никогда прежде. Однако было в нем нечто такое, что было сильнее его самого и что заставило его поднять голову и из всех сил ударить ею по чаше. И тут же он полностью потерял свой человеческий вид и стал вороном. Но в тот же миг, когда его человеческое лицо превратилось в воронье, обрушилась гора, и темный Змеиный Князь встретил свою смерть. В гавани же оказался корабль с поднятыми парусами, на который поднялась принцесса, чтобы отправиться домой. Вокруг мачт корабля кружились три птицы и сопровождали его почти до побережья Цунтрапеза. Там царила великая радость и звучали все колокола по случаю возвращения темной принцессы, а когда обе они обнялись при встрече, темная и светлая, то снова слились в одну, и безжизненная модная кукла стала настоящей молодой девушкой. Корабль при этом (что можно отнести к многочисленным чудесам этой истории) вместо сорока дней плыл только четыре.
А в хижине художника сидели в это время на спинке стула три птицы. Якоб спал, однако ворон, который прежде был художником, не мог спать, не спала и Манда, потому что у сов принято бодрствовать по ночам. «Почему же, — с тоской произнес художник, — Бог допустил, чтобы я стал вороном? Ведь я справился со своей задачей. Разве я вел себя недостойно, а сердце мое не чисто?» Манда захлопала глазами и после небольшой паузы ответила: «Я думаю, ты действовал против природы любви. Принцесса полюбила тебя, а ты ее, и несмотря на это ты отвергал ее и ее дары, хотя все это тебе не раз предлагалось. Это бесчеловечно, и поэтому ты теперь стал вороном». Задумался художник. «Если бы я принял их, то теперь был бы свиньей». «Это так, — сказала Манда, — у людей всегда оказывается так, что в известных случаях не остается ничего другого, как стать свиньей или вороном».
Как раз при этих ее словах распахнулась дверь и на пороге стояла принцесса. Волосы ее были не причесаны, а руки пахли землей и даже немного навозом, потому что она пришла из своего сада, где работала, чтобы вновь сделать землю плодородной. Однако художнику она понравилась еще больше, чем прежде. Она стояла перед ним, и когда увидела его в обличье ворона, то почувствовала в своем сердце что-то такое, чего она никогда прежде не знала и что люди называют жалостью или состраданием. Это чувство было таким острым, что пересилило ее болезненную гордость, и она заплакала. И эти слезы, которые упали на вороньи перья, вновь превратили ворона в человека, так что они все были счастливы, и картины, которые он после этого писал, стали еще прекраснее. Удивительным образом в то же мгновение нашлась давно потерянная А из имени Манды. Она застряла под той половицей, которую художник теперь в своем сердце поднял, и никто не знал, как она туда попала. И никто не радовался этому больше, чем сама «А» манда.
При попытке толкования этого рассказа здесь мы можем коснуться только основного хода событий, не входя в многочисленные детали. Совершенно очевидно, что речь идет о проблеме тени. В психологии К. Г. Юнга под тенью понимают персонификацию того внутреннего содержания, которое в продолжение нашей жизни ощущается как неполноценное или злое и вследствие этого не допускается в сознание, вытесняется или отбрасывается. Что касается коллективного аспекта, по «тень символизирует темные глубины общечеловеческого: присущее от рождения любому человеку стремление к темному и низшему»[113]. В нашей сказке тень представлена Змеиным Князем, и связана с проблемой рассказчика, хорошо различимой уже во многих предшествующих поколениях. Действительно, в семье этого человека уже в поколении родителей и дедов осуществлялось характерное для той эпохи сильное табуирование сексуальности и агрессивности. Благодаря этому значительная часть невостребованной витальности была вытеснена в бессознательное. С психологической точки зрения, принцесса в качестве женского аспекта рассказчика выражает его чувственную сторону, которая в связи с этими обстоятельствами уже с детства была значительно искажена. Из-за того, что все темные чувства выпали в бессознательную область тени, его чувственный мир оказался разрушенным, и возник тот стерильный порядок, который ведет к бесплодности и пустоте. В сказке обнаруживается путь к разрешению этой проблематики. Фигура художника воплощает новую художественную сторону, которая была еле заметна в этом, в основном рационально ориентированном, мужчине. Излечение может прийти только от этого персонажа, с простотой и достоинством служащего образам (Gestaltungen), всплывающим из бессознательного. Пассивность героя-художника, сила которого заключается преимущественно в терпении и перенесении страданий от превосходящей силы, соответствует предстоящей индивидуации второй половины жизни. Начавшийся в ходе анализа путь к ней состоит в постижении своей собственной темноты, которое он переживает в морском путешествии, означающем погружение в бессознательное. Он должен суметь перенести все то, что лежит в темной глубине его существа, должен овладеть всем этим и тем самым претерпеть метаморфозу. Это изменение представлено постепенным потемнением и переходом в анимистическую область. Это означает, что Я временно поглощается миром темных негативных идей. Этот темный мир символизируют обе птицы-помощницы, а их способность летать говорит о причастности к миру фантазии. Будучи совой и черным вороном, они относятся, с одной стороны, к ночной и темной стороне жизни, с другой же стороны, это птицы мудрости. Мудрость, однако, достигается только тем, кто глубоко постиг и темную сторону людского.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
G. Adier. The Living Symbol. Routledge and Kegan, London, 1961.
G. Adier. «Methods of Treatment in Analytical Psychology», in:
Psychoanalytic Techniques. Hrsg. v. В. В. Wolman, Basic Books Inc., 1967.
W. Alex. Depression in Women. Professional Reports. 16th Annual Joint Conference of the Societies of Jungian Analysts of Northern and Southern California, 1968.
A. I Allenby. «Angels as Archetype and Symbol», in: Der Archetyp. Verhandlungen des 2. internationalen Kongresses fur Analytische Psychologie 1964, Basel — New York.
Altagyptische Marchen. Ubertr. u. bearb. v. E. Brunner-Traut. Hrsg. v. F. v. d. Leyen, Dusseldorf — Koln 1963.
H. C. Andersen. Gesammelte Marchen. Manesse Bibliothek der Weltliteratur, Band 1.Hrsg. v.F. Storrer-Madelung, Zurich o. J.
Apuleius, Amor und Psyche. Mit einem Kommentar von E. Neumann, Zurich, 1951.
U. Baumgardt. Konig Drosselbart und C. G. Jungs Frauenbild. Kritische Gedanken zu Anima und Animus, Olten und Freiburg 1987.
H. v. Beit. Symbolik des Marchens, Bd. 1–3, 2. verb. Aufl., Bern 1960.
H. v. Beit. Das Marchen, Bern 1965.
E. Berne. Spiele der Erwachsenen, Reinbek 1967.
В. Bettelheim. Kinder brauchen Marchen, Stuttgart 1977.
J. Bilz. «Marchengeschehen und Reifungsvorgange unter tiefenpsychologischen Gesichtspunkten», in: Buhler-Bilz. Das Marchen und die Phantasie des Kindes, Munchen 1961.
R. Blomeyer. «Symbole: Einstellungen — Definitionen — Wirkun-gen», in: Analytische Psychologie 7/1. Basel 1976.
Jorge Luis Borges. Einhom, Sphinx und Salamander, Munchen 1964.
E. Cassirer. Philosophic der symbolischen Formen, Berlin 1923–1929.
