Ромена Августова - Говори! Ты это можешь
Ребенок с синдромом Дауна вряд ли способен ответить подобным образом. Я беру его руку и прошу старательно ощупать предмет.
— Что ты сейчас делаешь?
— Трогаю, щупаю.
— Что ты сейчас нащупал?
— Руку.
— А сейчас?
— Ногу, голову.
— Ну и что это?
— Кукла.
Это упражнение достаточное количество раз мы проделываем с разными предметами, и в конце концов ребенок в состоянии дать вполне исчерпывающий ответ, как, ничего не видя, он узнал, что находится в его руке.
И тут его ожидает новая каверза. Я опять надеваю ему повязку: «Скажи мне, какого цвета колечко?»
Как правило, ребенок не в состоянии ответить, что не знает этого, потому что не видит, но поскольку вопрос закономерен, так как все на свете имеет цвет, он говорит первое, что придет в голову: «голубого», «зеленого» и т. д.
Мы начинаем рассуждать: ведь он не видит, но не видит не вообще, не потому, что, не дай бог, слеп, а потому, что у него глаза завязаны, и переходим к разговору о том, что такое зрение и осязание, к которым постепенно прибавляются представления об обонянии и вкусе. (Я и раньше поливала духами страницы книг, где были изображены букеты, клумбы, полянки с цветами.) Теперь приступаем к этой, теме основательно.
«Расскажи все, что знаешь о кошке, собаке, яблоке, яйце, цветах» — с таким предложением я постоянно обращаюсь к детям. Это еще одна речевая игра.
Подсказываю, напоминаю, систематизируем: кошка — это прежде всего домашнее животное, выглядеть она может по-разному, в зависимости от породы, но вообще-то — ушки острые, глаза зеленые или желтые, длинный хвост, имеются усы и лапки с коготками. Питается кошка мышами, любит колбасу, сметану и молоко. И дополняем: она мурлычет, хорошо видит в темноте, чистюля, постоянно моет себя языком и тарелку вылизывает после еды. Можно рассказывать по очереди, играть вдвоем или группой — кто больше скажет. Когда окажется, что добавить как будто бы уже и нечего, побеждает тот, кто выскажется последним.
На некоторые вопросы ответить бывает непросто. Нужно хорошенько подумать, порассуждать, обосновать свой ответ. И хотя выразить свою мысль детям бывает иной раз достаточно трудно, мы можем по достоинству оценить нестандартный, порою совершенно неожиданный взгляд на вещи, проследить за ходом их мыслей.
Муравей не прав. Так все стрекозы перемрут.
Дерево — это часть природы, которой мы дышим.
Плохие люди — это те, которые мешают жить хорошим людям.
Цепи есть в темнице.
Загадка — это где спрятаны вещи, люди, события.
Это ответы на мои вопросы. А вот самостоятельные рассуждения:
Все имеет свой предел: мы умираем, железо ржавеет.
У моей сестры тоже есть друзья, подруги, которые живут рядом. Короче говоря, мир тесен.
И просто сообщения:
А мне сегодня во рту жужжали (сверлили зубы. — Р.А.).
Я в детском саду дрался, бил детей. Для того чтобы они не были плохими.
5-летний Миша пришел ко мне в гости, и я показываю ему картинки в книжке: свиньи опустили пятачки в корыто, коза объедает с кустика листочки, курочки что-то ищут в траве. «Все обедают», — бодро объявляет Миша, глядя на картинку. А вот еще иллюстрация: кролик в клетке, кошка залезла в ящик, лошадь выглядывает из загона. «Все разошлись по домам!» Миша нормальный мальчик, ему достаточно мельком взглянуть на картинку, чтобы сделать свои выводы.
В случае с ребенком, у которого синдром Дауна, все гораздо сложнее.
14-летний мальчик, о котором уже говорилось, на вопрос, что он видит в комнате, отвечает: «Стол, стул, ручку, шнур, телефон». При этом он имеет в виду не ручку, лежащую на столе, а ручку двери и включает в перечисление как телефон, так и шнур от него.
Добиться того, чтобы ребенок не путал общее с частным, непросто. Глядя на картинку с изображением леса, зимы, улицы, он называет первые оказавшиеся в поле его зрения предметы, воспринимает их разрозненно, присоединяет к этим отдельно взятым предметам также отдельно взятые их детали. Подробности отвлекают ребенка, мешая воспринимать картинку в целом, обобщения он сделать не в состоянии.
Как всегда, мы вынуждены двигаться обходным путем. И поэтому, оставив безнадежные попытки втолковать ему понятие об общем и частном так, как мы объяснили бы это нормальному ребенку, я начинаю с того, что, обведя широким жестом изображение зимы на картинке, торжественно объявляю: «Зима! Зима пришла!» И затем самым будничным тоном: «Деревья в снегу. Домики под снегом. Из трубы дым идет. Мальчик в шубу одет». «Осень, — говорю я упавшим голосом. — Унылая, грустная осень». И со вздохом: «Ну давай рассмотрим все детально: дождь идет, желтые листья падают — ну, значит, на самом деле осень».
Всякий раз театр. Обращение к эмоциям, выразительная, иной раз вообще непривычная, пафосная интонация позволяют привлечь внимание 5—6-летнего ребенка к главному, наиболее существенному: «О река! Какой простор! Куда несет она свои воды?» После чего, загибая пальцы на руке, методично перечисляем подробности: лодочки, островок, на берегу рыбак с удочкой.
Достаточное количество раз проделав все это, я подвожу ребенка к самостоятельным выводам: это ночь, а не просто луна в небе; это комната старичка, его жилище, где он удобно расставил мебель, работает, отдыхает, в данный момент кофе пьет.
«В целом или в деталях?» — деловито осведомляется Вера, когда я спрашиваю ее, что она видит на картинке. Слово «детали» отомрет само собой. А еще через некоторое время ребенок поймет, что главное на картинке иной раз вовсе не зима и не лето. Отберет самостоятельно то, что нужно выделить в первую очередь, и обобщит тогда, когда это действительно будет нужно.
Ребенок вообще видит не так, как мы. Мы замечаем одно, он другое. На репродукции с картины, которую я показываю Ване, девочка пасет гусей. Картина в импрессионистическом духе: кажется, что яркие цветовые блики дрожат и мерцают на траве, деревьях, одежде девочки. Фигура девочки в красном сарафане с корзиной и длинным тонким прутиком в руке занимает весь передний план. Гуси тоже вполне отчетливые: серые, крупные, того гляди, загогочут.
«Что нарисовано на картинке, Ваня?» — спрашиваю я.
«Домики», — ни секунды не задумываясь, отвечает Ваня.
Где домики? Какие домики? Я никаких домиков не вижу, и Ваня мне их показывает: за деревьями, абсолютно сливаясь с ними в некие неопределенные, расплывчатые пятна, действительно нарисованы крошечные домики — собственно, не домики даже, а их фрагменты.
Я дала репродукцию профессиональному художнику и попросила его показать, где домики. Он их вообще не заметил.
Безусловно, речь ребенка и сейчас еще аграмматична — у кого в большей, у кого в меньшей степени, в ней встречаются вызывающие нашу улыбку перлы вроде следующих: «Мы поедем с тобой на двух метрох?» (в метро с пересадкой. — Р. А.). «Они воевают (воюют. — Р. А.)друг с другом», насекомое превращается в «босикомое». Услышав мой рассказ о пустыне, в которой растут разве что кусты саксаула с острыми колючками — его поедают верблюды, — Ваня называет пустыню «кустыней», интересуясь при этом, как это верблюды едят колючки без ущерба для своего здоровья.
И все-таки приходится удивляться, с какой быстротой ребенок, целый год до этого твердивший только слоги и двусложные слова, постигает законы языка, овладевает предложно-падежной системой, верным употреблением времен, как ловко он вводит в свою речь обороты вроде следующих: «к глубокому сожалению», «ясно как день» и т. д.
«Какое убожество!»— восклицает Виталик, глядя на беспорядок, среди которого сидит бедная кукла: стулья сломаны, чемодан тоже, из щели в полу вылезает таракан, в старых рваных башмаках устроились мыши. И я уже не только не стараюсь не говорить непонятные слова — наоборот, ввожу в свою речь фразеологизмы, идиомы, широко пользуюсь сравнениями. Я пишу их на страницах книг, так же как мы делали это раньше, когда заучивали с ребенком новые слова, повторяю неоднократно.
Я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы ребенок на каждом шагу употреблял в своей речи подобные слова и выражения. Когда он говорит, как маленький старичок, это всегда вызывает у окружающих чувство неловкости и желание остановить его тургеневским «Аркадий, не говори красиво!». Но знать их он должен, иначе никогда не разберется в содержании и смысле книг, которые — будем надеяться — ему предстоит прочесть.
Дети с удовольствием слушают новые сказки: «Дюймовочку», «Сказку о царе Салтане», «Снежную королеву». И, читая, я уже не слишком забочусь о том, чтобы ребенок досконально в них разобрался, — кое-что понимает, кое-чего не понимает, так же как все дети вообще. Понимает многое, почти все.
