Елена Кабанова - На минном поле любви
Ведь обаяние баньши – это обаяние опасности. С момента знакомства женщины этого типа принимаются «привносить остроту» в вашу жизнь: они перчат, солят, приправляют и перемешивают до тех пор, пока некогда пресное варево не превращается в адскую смесь. Баньши – удивительный мастер подмены понятий. Рядом с баньши перестаешь различать, чем она тебя угощает – безнадежной отравой или пикантным экзотическим блюдом; перестаешь воспринимать, что слышишь от нее – милую шутку или плохо замаскированную гадость; перестаешь сознавать, на что она тебя провоцирует – на подлость или на подвиг. «Зло есть добро, добро есть зло»[15]! И вообще, «Макбет» — как раз история про этот тип женщины, про баньши, которая не говорит собеседникам комплиментов и не выносит противоречий и отговорок. Ее представление о партнере, мягко говоря, нелестное:
«…слишком
Пропитан молоком сердечных чувств,
Чтоб действовать. Ты полон честолюбья.
Но ты б хотел, не замаравши рук,
Возвыситься и согрешить безгрешно.
Мошенничать не станешь ты в игре,
Но выигрыш бесчестный ты присвоишь.
И ты колеблешься не потому,
Что ты противник зла, а потому, что
Боишься сделать зло своей рукой»[16].
Несмотря на свое пренебрежение к спутнику жизни, баньши умело ведет нерешительных «попутчиков» к решительному действию и к скорому концу – неважно, победному или гибельному. Функция баньши состоит именно в том, чтобы дать ситуации пинка и спровоцировать некое продвижение вперед, без оглядки на возможные негативные последствия.
Среди людей существует великое множество экстремалов, которым нравится жизнь на грани саморазрушения. Они–то и прикипают к баньши всем сердцем, и наслаждаются обществом крикливого демона, точно в русскую рулетку играют: выживу — не выживу, пронесет – не пронесет. А тем, кто не принадлежит к племени экстремалов, ну совсем невдомек: чего он ее терпит, эту крикливую, злобную, вечно недовольную бабу? Да еще, похоже, испытывает удовольствие, варясь в крепком бульоне из пессимистических прогнозов, категорических указаний, сокрушительных головомоек… Видимо, для любителей остренького в подобной атмосфере есть особый, неповторимый смак. Пытаться встать на их место – то же, что безо всякой подготовки (а заодно и без парашюта) вдруг заняться бэйс–джампингом[17]. Чужое представление об удовольствии перенять невозможно. Но вполне возможно понять, как и почему человек ловит кайф от совершенно, казалось бы, неподходящих обстоятельств. Любовный союз с баньши – как раз такое обстоятельство.
Кроме «индивидуально–странных» вкусов и пристрастий объяснением подобной любви может стать повсеместно распространенный садомазохистский комплекс. Кто из нас не встречал по жизни людей, чья душевная мягкость дополнялась и компенсировалась несгибаемой жесткостью партнера? Если описанное выглядит чересчур абстрактно, постарайся припомнить обстановку в семье какого–нибудь маменькиного сынка (или дочки): не было ли там сущей баньши – мамочки, бабушки, тетушки? И как относились к домашнему деспоту притесняемые слои? Ах, люби–и–или… Ну, есть еще вопросы? Думаю, мы прояснили, каков образ поведения современной и вполне материальной баньши. А заодно и выгоду, полученную баньши — не вопреки, но благодаря легендарно скверным манерам. Неудивительно, что к подобному методу прибегает немалое количество лиц женского пола. Ну, разумеется, не только женского. И если тебе внезапно показалось: нет ничего кошмарнее ирландской вестницы смерти – остынь. В легендах описано нечто настолько ужаснее, что само имя этого явления вошло в слово «кошмар».
Мара. Считается, что французское понятие «кошмар», означающее жуткий сон, происходит от названия привидения «мара», неоднократно упомянутого и в европейских, и в славянских преданиях. И было за что поминать. Мара, на первый взгляд, самый привлекательный вариант из всех вышеперечисленных: ни ослепляющих танцев, ни одуряющих песен, ни сногсшибательных воплей в их обществе человеку не грозит. И внешним видом они не вызовут аритмии даже у престарелого эротомана: ни фигур а–ля песочные часы в стиле «Спасательницы Малибу», ни двухметровых птичьих туловищ с двадцатиметровым размахом крыл, ни рыжей гривы, флагом реющей на ветру, ни стильного зеленого плащика, небрежно накинутого поверх савана. Хотя мара по традиционным представлениям довольно миленькие: беленькие, нежненькие девчоночки с прической от общего для всех привидений стилиста – распущенные волосы до пояса и ниже. Симпатичные такие, слегка беспомощные: просят помочь им в неотложном деле, поиграть с ними, проводить их домой… Ну как тут откажешь милашке, вынырнувшей из густого холодного тумана? Главное, все при ней: и глядит доверчиво, и вздыхает жалобно, и ручонками прозрачными к тебе тянется… Бойся, странник. Сейчас начнется детская игра под названием «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана». И водить в ней непременно будешь ты.
Профессор Толкиен в стихотворении «Мары» без всякого воодушевления предупреждал: «В ржавом болоте Мар вы найдете, // А Мары пищу найдут»[18] - мол, берегись, несчастный! Не то обглодают мары твои косточки, не успеешь охнуть. Название «мара» в славянских языках имеет родственное происхождение со словом «морок» — мучительное, запутанное забытье, черное колдовство, измененное сознание. Мара вполне соответствуют своему названию: они заводят тех, кто по глупости им доверился, в чащобу, в трясину, в тайную глушь, откуда нет выхода. А если не получится, то мара старается коснуться лба своей жертвы. И тогда человеку вовеки не обрести покоя, его до самой смерти будут терзать ужасные сны. Мара страшны именно тем, что нет в них ни намека на femme fatale, хотя уж это fatale так fatale! К красоте вейлы можно привыкнуть (постепенно ко всему привыкаешь!), от сирены отгородиться стеной глухоты (или хотя бы отсутствием музыкального слуха), баньши сообщить, что вы ей не подходите (например, ввиду отсутствия родственных и профессиональных связей с ИРА[19]), а вот мара затянет и запутает даже отчаянно сопротивляющуюся жертву. Трудно сладить с собственной жалостью – а мара такие несчастные, слабые, обездоленные малютки! Якобы.
Некто Елена Прокофьева в книге «Нечистая сила» спорит с известным английским фантастом Аланом Гарнером: «у Гарнера мара какая–то ненастоящая: она некрасивая и непрозрачная, а зеленая, будто выточена из глыбы малахита – отчего–то Гарнер решил, что мары состоят в родстве с горными троллями… Надо ли объяснять, как он заблуждался?»[20] А может, прославленный английский сказочник не так уж и заблуждался? Да, мара в «Волшебном камне Бризингамена» красой не блещет: «Это существо очертаниями несколько напоминало женскую фигуру, только очень уродливо сложенную, ростом футов в двадцать. Она была зеленого цвета. Длинное плотное туловище с широченными бедрами опиралось на массивные ноги. Руки у нее были короткие, плечи тяжелые, кисть руки маленькая и тощая. Голова – крошечная, вытянутая, не шире мощной шеи, на которой она сидела. Волос на голове не было, рот – едва заметная черточка, большой, грубо вытесанный нос начинался от самого лба и помещался между маленьких глазок – как два черненьких мазочка кистью. Одеждой ей служило спускавшееся до земли покрывало, которое облепляло фигуру, как мокрое белье. Сквозь покрывало слегка просвечивало тело. Казалось, что и тело, и одежда были одной и той же фактуры и цвета – зеленого. Точно статуя из полированного малахита»[21]. Ну, совсем ничего общего с полупрозрачной малюткой, материализовавшейся прямо из туманной пелены. Так же, как у прехорошенькой девушки на первый взгляд нет ничего общего с ее мамашей – изящной, будто белая медведица, и зажигательной, будто полярная ночь. Хотя иногда оказывается, что вопрос не в структуре души и тела, а в «сроках исполнения». И в маменькином возрасте девица сравняется с родительницей по всем показателям. Так что не суди, кто соткан из тумана, а кто вытесан из скальных пород, раньше, чем поймешь «внутреннее устройство» предмета обсуждения.
Вот мара, например, устроены просто и незатейливо: они добиваются своего, хныкая и простирая ручки. Нехитрая манипуляция помогает им выплакать, выклянчить, выжилить нужную вещь, услугу, жертву. И тот, к кому прилепилась кошмарная мара, еще не раз проклянет судьбу, занесшую его в болотистую глушь. У мары нет ни страстей, ни характера, ни желаний, ни целей. Она просто присасывается к своей жертве, но на вампира мара не тянет. Разве что на пиявку. Мара апеллируют к распространенной человеческой привычке – к самоутверждению на чужой слабости. Тот же садомазохистский комплекс, который приводит одних в объятия жестокой баньши, заставляет других «опекать» слезливую мару. Ощущение, что ты распоряжаешься не только собой, что на тебе лежит ответственность за чье–то благополучие, сильно повышает самооценку людей, которые плохо себя знают и невысоко себя ценят.
