Эрих Фромм - Революционный характер
У греков был другой символ – символ Прометея. Прометей, укравший у богов огонь, совершает этот преступный акт неповиновения; и когда он приносит огонь людям, начинается человеческая история – или человеческая цивилизация.
И евреи, и греки учат нас, что дерзание человека и история человечества начались с акта неповиновения.
Что же я хочу сказать, говоря, что история человека может окончиться актом повиновения? К несчастью, здесь речь идет не о мифологии, а о вполне реальных вещах. Если через два-три года атомная война уничтожит половину населения Земли, что приведет к периоду полного варварства – или если это случится через десять лет, что может привести к полной гибели всей жизни на этой планете, – то это произойдет в результате акта повиновения. Повиновение людей, которые нажмут на кнопку, другим людям, которые отдадут приказ; повиновение идеям, допускающим столь безумный ход мыслей.
Неповиновение есть диалектическое понятие; в самом деле, каждый акт неповиновения есть акт повиновения; и обратно, каждый акт повиновения есть акт неповиновения. Что это значит? Это значит, что каждый акт неповиновения, если только он не сводится к бессмысленному мятежу, есть акт повиновения некоторому другому принципу. Я не повинуюсь идолу, потому что повинуюсь богу. Я не повинуюсь кесарю, потому что повинуюсь богу; или, если Вы предпочитаете нетеологический язык, потому что я повинуюсь принципам и ценностям, моей совести. Я могу не повиноваться государству, потому что повинуюсь законам человечности. Если же я повинуюсь, то тем самым я не повинуюсь чему-то другому. Дело в действительности не в том, повинуюсь я или нет, а в том, чему и кому я повинуюсь или не повинуюсь.
Из сказанного ясно, что революционный характер, в том смысле, как я употребляю этот термин, не обязательно означает тип характера, встречающийся только в политике. Он существует в политике, но также и в религии, и в искусстве, и в философии. Будда, пророки, Иисус, Джордано Бруно, Майстер Экхарт, Галилей, Маркс и Энгельс, Эйнштейн, Швейцер, Рассел – все это революционные характеры. Вы найдете революционный характер и в людях, занимающихся другими видами деятельности; вы найдете его в каждом человеке, который следует правилу: Пусть твое «да» будет «да», и пусть твое «нет» будет «нет». Это – каждый, кто способен видеть реальность, как мальчик из сказки Ханса Кристиана Андерсена «Новое платье короля». Мальчик увидел, что король гол, и сказал, чт`o он увидел. Девятнадцатое столетие, может быть, позволяло легче выработать неповиновение, так как оно было временем неприкрытой власти в семейной жизни и в государстве; тем самым, в нем было место для революционного характера. Двадцатый век – совсем другого типа. Это век современных индустриальных систем, каждая из которых создает человека, принадлежащего организации; век разросшихся бюрократий, каждая из которых требует безотказного функционирования своих подчиненных. Но достигается это не силой, а манипулированием. Руководители этих бюрократий утверждают, будто их приказам подчиняются добровольно, и пытаются всех нас убедить, подкрепляя эти убеждения материальными посулами, будто мы сами охотно делаем то, что от нас требуется. Человек, принадлежащий организации, не может не повиноваться; он даже не знает, что повинуется. Как может он подумать о повиновении, если даже не сознает факта своего повиновения? Он просто напросто один их «парней», один из толпы. Он «надежен». Он думает и поступает «благоразумно» – даже если это убивает его, его детей и внуков. Поэтому в наше бюрократическое индустриальное время человеку гораздо труднее не повиноваться, то есть развить в себе революционный характер, чем это было в девятнадцатом веке.
Мы живем в эпоху, когда логика бюджета, логика производства вещей распространилась на самую жизнь человека. Человеческие существа, как и вещи, обратились в числа. Вещи и люди стали величинами, входящими в производственный процесс.
Повторяю: Очень трудно не повиноваться, пока человек не осознаёт даже, что он повинуется. Иными словами: Кто может не повиноваться электронному компьютеру? Как можно сказать «Нет» тому виду философии, идеал которого – действовать подобно электронному компьютеру, без воли, без чувства, без страсти?
В наше время повиновение не признается повиновением, а рационализируется как «здравый смысл», как простое согласие с объективной необходимостью. Если необходимо соорудить – и на Востоке, и на Западе – фантастически разрушительное оружие, кто откажется повиноваться? Кому придет в голову сказать «Нет», если все это изображается не в виде акта человеческой воли, а в качестве акта объективной необходимости?
В современном положении важен еще один аспект. В этой индустриальной системе, принимающей, как я полагаю, и на Западе, и в советском блоке все более похожий вид, человек смертельно запуган могуществом больших бюрократий, большими размерами всего – государства, промышленной бюрократии, профсоюзной бюрократии. Он не просто запуган. Он чувствует себя ничтожно малым. Кто же тот Давид, что скажет Голиафу «Нет»? Кто тот маленький человек, который скажет «Нет» всему этому в тысячу раз большему и сильнейшему, чем власть каких-нибудь пятьдесят или сто лет назад? Человек становится робким, он рад принять руководство власти. Он повинуется приказам, отдаваемым во имя здравого смысла и разума, чтобы он не чувствовал своего подчинения.
Резюмирую: под «революционным характером» я понимаю не концепцию поведения, а динамическую концепцию. В этом смысле, относящемся к характеру, человек не становится «революционером» оттого, что произносит революционные фразы или участвует в революции. Революционер в этом смысле – это человек, освободивший себя от уз крови и почвы, от матери и отца, от всех специальных видов лояльности – государству, классу, расе, партии, религии. Революционный характер – это гуманист в том смысле, что он ощущает в себе все человечество, и ничто человеческое ему не чуждо. Он любит и уважает жизнь. Он скептик – и верующий.
Он скептик, потому что подозревает в каждой идеологии прикрытие неприемлемой реальности. Он верующий, потому что верит в потенциально существующее, хотя оно еще не родилось. Он может сказать «Нет» и не повиноваться – по той же причине, по какой может сказать «Да» и повиноваться тем принципам, которые подлинно его собственные принципы. Он не дремлет, он вполне пробудился перед личными и общественными реальностями вокруг него. Он независим; тем, что он есть, он обязан самому себе; он свободен и никому не служит.
Из этого резюме можно было бы вывести заключение, что я описываю вовсе не концепцию революционного характера, а просто психическое здоровье и благополучие. В самом деле, описывается активный психически здоровый, самостоятельный человек. Так вот, я утверждаю, что здоровый человек в безумном мире, вполне развитый человек в искалеченном мире, вполне пробудившийся человек в дремлющем мире – это и есть революционный характер. И если когда-нибудь проснутся все, то не будет больше ни пророков, ни революционных характеров – будут только вполне развитые люди.
Конечно, большинство людей никогда не имело революционного характера. Но если мы не живем больше в пещерах, то именно благодаря революционным характерам; в истории человечества их всегда появлялось достаточно, чтобы вытащить нас из пещер и других подобных ситуаций. Является и много других, претендующих на звание революционера, а в действительности мятежников, деятелей авторитарного типа или политических оппортунистов. Я думаю, что перед психологами стоит важная задача – изучить различия в характере, стоящие за этими разными типами идеологов. Но для этого, как я подозреваю, они и сами должны обладать некоторыми качествами, описанными в данном очерке: они сами должны обладать революционным характером.
