Роберт Райт - Моральное животное

Таким образом, при всём подчёркивании в популярных обработках социобиологии наличия "биологического базиса альтруизма" во всех его истинных значениях, идея, высмеянная Джоном Стюартом Милом — идея "испорченной человеческой природы", она же — идея "первородного греха" — в итоге не заслуживает отставки. И по этой же причине, я полагаю, не заслуживает отставки моральный консерватизм. Я действительно полагаю, что некоторые (некоторые!) консервативные нормы, которые доминировали в викторианской Англии, вернее отражают природу человека, чем воззрения, преобладающие в большинстве социальных наук 20-го века, и что некоторое возрождение морального консерватизма прошлого десятилетия, особенно в области секса, опирается на неявное переоткрытие истиной природы человека, которое долго отвергалось.

Если современный Дарвинизм действительно источает некие морально-консервативные эманации, то можно ли полагать эти эманации также и политически-консервативными? Это сложный и важный вопрос. Правильно, и достаточно легко отвергнуть социальный дарвинизм как судоргу злонамеренных заблуждений. Но вопрос о врождённой человеческой доброте отбрасывает политическую тень, которую нельзя небрежно проигнорировать; тем более, что связи между идеологией и воззрениями на природу человека имеют длинную и известную историю. За два прошлых столетия смысл политического «либерализма» и «консерватизма» изменился почти до неузнаваемости, однако одно различие между ними сохранилось — политические либералы (типа Милля в его время) склонны смотреть на природу человека в более розовом свете, чем консерваторы, и одобрять более свободный моральный климат.

Однако до сих пор не ясно, является ли эта связь между моралью и политикой истинно необходимой, особенно в современном контексте. К пространству новой дарвиновской парадигмы разумно причастны отдельные политические идеи (но непричастна политика в целом), и они столь же часто имеют как левый уклон, так и правый. Впрочем, в отдельных случаях — радикально левый.

(Хотя Карл Маркс вряд ли бы нашёл много привлекательного в этой новой парадигме, эта часть ему бы наверняка очень понравилась). Более того, новая парадигма предлагает современному политическому либералу резоны соединить некоторые морально-консервативные доктрины в идеологическую последовательность. В то же время она иногда предлагает для консервативной доктрины поддержку со стороны либеральной социальной политики.

Дарвинизация Дарвина

При случае я буду использовать для иллюстрации дарвиновской точки зрения самого Чарльза Дарвина. Его мысли, эмоции и поведение вполне иллюстрируют принципы эволюционной психологии. В 1876 году, в первом параграфе его автобиографии Дарвин писал: "я попытался писать нижеследующие записи обо мне самом, словно я мертвец из другого мира, оглядывающийся назад в свою собственную жизнь". (Он добавил с характерным мрачным оттенком: "я не нашел это трудным, поскольку жизнь почти покончила со мной"). Мне приятно думать, что если бы Дарвин оглядывался назад сегодня, в проникновенной ретроспективе, предоставляемой новым дарвинизмом, он видел бы свою жизнь несколько иначе, и я попытаюсь эту картину изобразить.

Жизнь Дарвина будет служить более чем иллюстрацией. Это будет миниатюрный тест объяснительной силы современной, улучшенной версии его теории естественного отбора. Защитники эволюционной теории, включая и его, и меня, долго утверждали, что она столь мощна, что может объяснить природу всех живых существ. Если мы правы, то в жизни любого человека, взятого наугад и рассмотренного с этой точки зрения, должна появиться дополнительная ясность. Да, Дарвин никак не был отобран наугад, но пусть он будет подопытным кроликом. Мой выбор обусловлен тем, что его жизнь и его социальная среда — викторианская Англия — даёт больше информации к размышлению, когда смотрится с дарвинистской точки, чем с точки зрения любой конкурирующей перспективы. В этом отношении он и его обстановка подобны всем другим жизненным явлениям.

Дарвин не походит на другие жизненные явления. Когда мы думаем о естественном отборе, нам приходит на ум безжалостное отстаивание личных генетических интересов, выживание наиболее жестоких; но когда мы думаем о Дарвине, то это нам на ум не приходит. По общему мнению, он был чрезвычайно вежлив и гуманен (кроме, может быть обстоятельств, делавших вежливость и гуманизм очень трудными; он мог возбуждаться при осуждении рабства, и он мог выходить из себя, если видел извозчика, издевающегося над лошадью). Мягкость его манер и почти полное отсутствие претенциозности, хорошо проявившиеся в юности, не были развращены славой. "Изо всех выдающихся людей, которых я когда-либо видел, он без сомнения наиболее привлекателен для меня", замечал литературный критик Лесли Стивен. "Есть кое-что почти патетическое в его простоте и дружелюбии". Дарвин был, если пользоваться определением названия последней главы «Самопомощи», "истинным джентльменом".

Дарвин читал «Самопомощь». Но ему это было не нужно. К тому времени (ему был пятьдесят один) он был уже ходячим воплощением афоризма Смайлса, что жизнь — сражение против "морального невежества, эгоизма, и порока". Действительно, по общему мнению Дарвин был скромен до чрезмерности; и если он и нуждался в книге о самопомощи, то ему бы надо было читать книгу о самопомощи, изданную в двадцатом веке — о том, как повысить своё настроение и самооценку, как выглядеть суперменом, и т. д. Позднее Джон Боулби, один из наиболее проницательных биографов Дарвина, полагал что Дарвин страдал от "ноющего самонеуважения" и "сверхактивной совести". Боулби написал: "В нём было много такого, что было достойно восхищения; его сильные моральные принципы были вне претензий, и это было неотъемлемой частью характера Дарвина. Его моральные качества вызывали любовь родственников, друзей и коллег, но эти качества, к сожалению были развиты в чрезмерной степени".

«Чрезмерное» смирение и этичность Дарвина, почти полное отсутствие грубости — это то, что делает его столь ценным в качестве тестового случая. Я попробую показать, как естественный отбор может объяснить этот, вроде бы чуждый отбору случай. Верно, что Дарвин был столь же нежен, гуманен и скромен, как и любой человек, которого мы больше всего хотим видеть на этой планете. Но так же верно то, что у него не было фундаментальных отличий от нас. Даже Чарльз Дарвин был животным.

Часть первая: Ухаживания, любовь и секс

Глава 1: Юность Дарвина

Английская леди? Я почти совсем забыл, что это такое; лишь помню нечто ангелоподобное и очень хорошее.

Мальчикам, растущим в Англии 19 века, в общем, не рекомендовали искать сексуальных развлечений. Им также не рекомендовали делать что-либо, что могло навести на мысли об их поиске. Викторианский врач Вильям Эктон, в своей книге "Функции и расстройства репродуктивных органов" предостерегал против ознакомления мальчиков с "классическими литературными трудами". "Он прочитает в них об удовольствиях, но ничего — о наказаниях за потакание сексуальности. Он ещё не догадывается о том, что обуздание сексуальных желаний, если они возникнут, потребует силы воли, которой у большинства юношей недостаточно; и если потакать своим желаниям, то взрослому придётся расплачиваться за несдержанность юности; за одного избежавшего десять будут страдать; что ужасный риск сопутствует ненормальным заменителям сексуальных отношений, и что далеко зашедшее и долго продолжаемое самопотакание приводит в конечном счете к ранней смерти или саморазрушению".

Книга Эктона была опубликована в 1857 году, во время средне-викторианского периода и вполне отображает моральные традиции своего времени. Но сексуальный аскетизм давно витал в воздухе — ещё до восхождения Виктории на трон в 1837 году, даже до 1830 года — даты, которая считается началом викторианской эры в её расширенной трактовке. Тогда, на рубеже веков, моральный аскетизм подпитывало полное сил протестантское движение. Янг отметил в "Портрете века": мальчик, рожденный в Англии в 1810 году (годом после рождения Дарвина),"на каждом углу контролировался и вдохновлялся немыслимым давлением протестантской дисциплины". Это касалось не только сексуальной сдержанности, но сдержанности вообще; всеобщей бдительности в противовес распущенности. Мальчику надлежало усвоить, как полагал Янг, что "мир очень порочен, неосторожный взгляд, слово, жест, картина или роман могли посеять семя разврата в самом невинном сердце…". Другой исследователь викторианства описал жизнь той эпохи как "постоянную борьбу — как в противлении соблазну, так и в совершенствовании желаний эго" — путём "тщательно разработанной практики самодисциплины человеку следует заложить основу хорошим привычкам и добиться власти самоконтроля". Именно этот взгляд Самюэль Смайлс, рождённый через три года после Дарвина, заложил в «Самопомощь». По мере роста успешности книги, протестантский подход распространился широко за пределами методистских церквей, из которых он вышел, в домах англиканцев, униатов и даже агностиков.