Гельмут Фигдор - Беды развода и пути их преодоления. В помощь родителям и консультантам по вопросам воспитания.

С этим связаны и другие травматические аффекты. У многих детей развод вызывает частичную потерю своей идентификации: «И тогда я совершенно перестала понимать, кто я, собственно, такая!». Вряд ли можно сказать точнее, чем это сказала одиннадцатилетняя девочка, проходившая у меня терапию. То, что разлука вызывает не «просто» разочарование, печаль и страхи, а также своего рода потерю себя, связано с тем, что любые любовные отношения изменяют нас, а именно: мы «принимаем в себя» часть любимого человека. Часть своего общего самочувствия черпаю я из моей совместной жизни с человеком, которого я люблю, который заботится обо мне, с которым я могу себя сравнивать и которым я восхищаюсь. Его уход отнимает у меня не только моего партнера, но и часть моей личности. Каждый из нас пережил разлуки, и разве мы не знаем, что в этот момент у нас словно вырывают часть сердца, часть нашего тела, как если бы мы потеряли часть самого себя.

Воздействие разлуки на детей протекает и того драматичнее, потому что огромная часть развития их собственной личности основывается на идентификации с аспектами личностей родителей в том виде, в каком они их воспринимают. Таким образом, разлука не просто делает ребенка в большой степени одиноким, она его буквально «ополовинивает». Часто он теряет именно «мужественные» части своей личности (чувство силы, независимость и т.д.). В определенном возрасте идентификация ребенка с отцом непременно относится к восприятию собственного Я.

Развод родителей вызывает у детей и другие чувства. Например, агрессивность. Она появляется от того, что ребенок чувствует себя покинутым, преданным, он чувствует, что его желания не вызывают уважения. Или агрессивность может противостоять страху. Большей частью дети направляют свою ярость против того родителя, которого они считают виновным в разводе. Порой она оборачивается против обоих или поочередно то против отца, то против матери.

Особенно важно то обстоятельство, что многие дети (официально около половины) винят в разводе самих себя (напр. Wallerstein/Kelly, 1980). И чем дети младше, тем чаще они чувствуют себя виноватыми. По моему опыту, число таких детей намного больше. Минимум часть вины берут на себя почти все дети. Здесь большую роль играет стадия развития ребенка. Ребенок по природе своей эгоцентричен, то есть он чувствует себя центром Вселенной и просто не может себе представить, что что-либо в этом мире происходит без его участия. Детям свойственен своего рода магический характер мышления[12]. Но, даже если не заходить так далеко, следует отметить, что часто в семейных конфликтах именно дети выступают в роли посредников, пытаясь примирить родителей, и если такое не удается, то для ребенка это означает провал его стараний. Наконец ни для кого не секрет, что родительские конфликты нередко возникают именно на почве воспитания детей. И когда ребенок видит, что родители ссорятся из-за него, конечно же, он не может не думать, что именно он является основной причиной их ссор. Итак, что же удивительного в том, что у большинства детей разведенных родителей мы находим это чувство вины? И чувство это относится к тем душевным реакциям, которые особенно тяжелы, поэтому против них незамедлительно должны быть пущены в ход механизмы «защиты»[13] (депрессивные или меланхолические настроения, вытеснение, замена чувства вины, например, упреками)[14]. Часть агрессивной симптоматики, которую дети развивают в ходе развода, проистекает не только из разочарования, ярости или детских страхов, в большой степени она порождается чувством вины.

Однако все эти нагрузки нельзя считать абсолютно непреодолимыми. Развод – это кризис, который вызывает различные аффекты и чувства. Здоровый, в известном смысле нормальный ребенок просто обязан реагировать на такой кризис. Надежда, что ребенок может на него не реагировать, стоит на шатком фундаменте. Только тот ребенок не станет реагировать на такое событие, отношение которого к родителям уже давно и окончательно разрушено, так что прерывание или освобождение от этих отношений представляет собой скорее облегчение, чем боль. Итак, я повторяю: каждый в известной степени психически здоровый и нормальный ребенок должен реагировать на развод, и его внешнее спокойствие или кажущаяся безучастность еще ничего не говорят о его внутреннем состоянии. Понимание всего этого является первым шагом к преодолению кризиса.

Страхи, о которых говорилось выше, могут проявляться в разнообразных симптомах. Родители, и прежде всего тот из них, с кем живет ребенок (чаще всего это мать), должны в это время проявлять необыкновенно много внимания и терпения по отношению к этим симптомам (которые в это время еще не являются «невротическими», пока что это реактивное приспособление к изменившейся жизненной ситуации, так называемые реакции переживаний[15], и они, если приспособление удастся и страхи будут преодолены, удалятся сами собой).

Дети должны иметь возможность регрессировать, для того чтобы суметь восстановить то доверие, которое в ходе развода оказалось потерянным. К проявлениям регрессий относится усиленная зависимость, потребность контролировать мать, склонность к слезам и капризы, это может быть также ночное недержание, приступы ярости и т. д. Итак, родители должны сильно редуцировать свои обычные ожидания, которые они предъявляют к детям. Конечно, это не значит, что все следует пустить на самотек и отменить всякие рамки. Но обычное «нет» обязательно должно произноситься без упрека. Родители должны понимать, что их, например, шестилетний сын в настоящий момент «функционирует», как трехлетний, и по-другому он в этой ситуации просто не может! Мать должна смягчать свое раздражение и облегчать ребенку следующее за ссорой примирение. То же относится к воспитателям детских садов и учителям.

Следует много разговаривать, ежедневно, ежечасно, об одном и том же, отвечая на вопросы: «Почему вы больше не вместе?» и «Объясни мне это еще раз!» и т. д. Терпеливо и с любовью следует снова и снова уверять детей, что они все еще любимы и всегда будут любимы, что они и дальше будут видеть папу (если это действительно так), что сами они ни в коем случае не виноваты в разводе и т. д. Речь идет не только об ответах на задаваемые вопросы. Многие дети вообще не задают вопросов. Родители со своей стороны должны форсировать эти разговоры, особенно тогда, когда состояние ребенка явно выдает его переживания.

Но кому под силу такое чрезвычайное проявление материнских чувств как раз в то время, когда ты сама находишься в тяжелейшем состоянии и твоя жизнь переполнена конфликтами? В это время от родителей (и прежде всего от матери) требуется поведение, на которое они чаще всего ни психически, ни физически просто неспособны. Известно, что нам тем легче проникнуться проблемами другого человека, чем лучше мы себя чувствуем, и уж ни в коем случае не тогда, когда нас переполняют собственные проблемы. Для матери развод часто означает снижение материального уровня, нередко ведет к потере социальных отношений, она остро переживает свою несчастную любовь и несложившиеся отношения. Сюда добавляются напряжение в отношениях с бывшим мужем, квартирный вопрос; матери, которые до этого работали полдня, теперь должны взять на себя полную нагрузку, в результате для детей времени остается еще меньше. Некоторые матери после развода переезжают к своим родителям, впадая, таким образом, в новую зависимость, что для детей может означать, что мать превратится в своего рода старшую сестру, а бабушка с дедушкой займут место родителей.

Короче говоря, разведенная мать, которая сама страдает из-за развода, ни в чем так остро не нуждается, как в абсолютно послушных, как можно более самостоятельных, не очень нуждающихся во внимании и терпении детях. По крайней мере до тех пор, пока сама она не будет в состоянии исполнить ожидания ребенка. В то же время ребенок нуждается в матери, которая была бы до такой степени самоотверженна, терпелива, заботлива и проникновенна, какой она, собственно, до сих пор еще никогда не была. Именно этот парадокс, по моему мнению, повинен в том, что в это критическое время у детей оказывается отнятой возможность преодоления изначальных и весьма драматических переживаний, которые приносит с собой развод. Обычно мать в этой тяжелой ситуации гораздо меньше, чем обычно, способна на проявление материнских чувств, – особенно тогда, когда она остается совсем одна: круг ее общения разрушен, у нее нет ни друзей, ни семьи, ей не приходится ждать профессиональной помощи педагогов или психологов, с которыми она могла бы поговорить о своих проблемах. Это означает, что субъективно ребенок (как минимум частично) потерял не только отца, он потерял также и большую «часть» матери, а именно ту ее часть, которая всегда была готова к пониманию и заботе, то есть те аспекты материнского образа, которые чрезвычайно важны для чувства защищенности ребенка и его ощущения, что он любим. Мать в это время не в состоянии соответствовать этому образу, потому что сама она переполнена страданием. (Часто эта ситуация не ограничивается только разводом. В жизни то и дело случаются удары судьбы, которые отнимают у нас возможность проявлять родительскую заботу в той степени, в какой мы это делаем обычно; мы не должны забывать, что трудности детей могут возникать и по причине наших жизненных трудностей.)