Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Моц Анна
Состояние физической и эмоциональной взвинченности, усиленное спиртным и наркотиками, в ретроспективе столкнулось с суровой реальностью съемки, которую они сами же и провели. Запись, скрыть которую было невозможно, не оставляла пространства для двойного толкования действий Тани: спутанные воспоминания не могли отвлечь от жестокости и порочности или смягчить эмоциональный удар от осознания того, как сильно она нарушила моральные принципы. Тане пришлось жить не только с собственными воспоминаниями о том дне, но и с объективной видеофиксацией событий. Это было неопровержимое свидетельство чего-то, что пугало ее, – внутренней дикости, способной уничтожить сострадание и умение рассуждать здраво. Это, в свою очередь, подтолкнуло к другому вопросу, который занимал важное место в наших встречах: была ли катастрофическая потеря Таней сдержанности и самоконтроля единичным случаем или существовала реальная опасность того, что это может повториться? Избавилась ли девушка от потребности в ответном насилии по отношению к призракам бывших обидчиков или эта ярость все еще жила в ней? Есть ли вероятность ее повторного проявления, если обстоятельства сложатся таким образом?
Ужасные издевательства в жизни Тани (и которым она подверглась, и которые совершила сама) означали, что психотерапия напоминала проход по минному полю, усеянному старыми травмами и потенциальными триггерами. Постоянная борьба шла за то, чтобы помочь Тане обрести самоощущение в настоящем: она была взрослым человеком, а детство со всеми его опасностями осталось позади. Погружение в прошлое представляло опасность как для самой Тани, так и для тех, кто ее окружал. Стыд, вина и отвращение к себе, которые тянулись из тех лет, привели к эмоциональному всплеску. Как показал случай с Аланом, было достаточно малейшей искры, чтобы разжечь пламя всепоглощающей силы.
На протяжении жизни Тане не хватало чувства контроля и сдержанности. Их мы и пытались развить в ходе психотерапии. Вся жизнь девушки представляла собой череду ужасных ситуаций, в которых она не могла ничего предпринять. Она чувствовала неспособность защитить мать, братьев и сестер от окружавших агрессоров; бессилие перед парнями, которые ее изнасиловали; уязвимость для таких хищников, как Даррен. В конечном счете она или не смогла, или не захотела удержаться от продолжительного акта насилия, который травмировал Алана и стоил ей семи лет свободы. Единственным средством осуществления контроля для Тани стали различные формы самоистязания: наркотики, употребление алкоголя до потери сознания, еда до тошноты, а затем попытки избавить свое тело от всего физического и эмоционального, что она не могла вынести. Разорвать этот порочный круг можно было с помощью психотерапии, для чего требовались две вещи: помочь Тане эффективно различать свое прошлое и настоящее «я» и выработать безопасные механизмы для снятия эмоционального груза травм и воспоминаний, который она продолжала нести и называла «демонами».
Неумение самостоятельно успокаивать себя – следствие разрушенных отношений с матерью и отсутствия надежного источника любви и заботы в детстве. У Тани никогда не было того, что психоаналитик Уилфред Бион описывает как взаимоотношения контейнера и контейнируемого: младенец проецирует на мать те чувства, которые не может понять или прожить; она их контейнирует, преобразует и возвращает эмоции таким образом, что это успокаивает плачущего ребенка и в итоге помогает ему распознавать и понимать собственные чувства и управлять ими. Мать нейтрализует первые переживания младенца, связанные со злостью, голодом и страхом, и возвращает их ребенку в удобной для усвоения форме[33].
Никто в жизни Тани не создал для нее таких условий, а чувство абсолютной безопасности – обязательная составляющая эмоционального развития. На месте защитников оказались лишь хищники и насильники. Даже мать, которая сама сталкивалась с жестоким обращением, пыталась склонить дочь к проституции. Никто по-настоящему не заботился о Тане, из-за чего она осталась наедине с сильными эмоциями, с которыми не могла справиться. Все это повлияло на детство.
Изначально цель психотерапии заключалась в том, чтобы предоставить Тане контейнер и научить ее самостоятельно контейнировать эмоции. Она должна была понять, как справляться со страхами и чувствами таким образом, чтобы они не захлестывали ее и не помещали в чистилище между прошлым и настоящим.
На этом пути нам помогла обстановка, которая в иных обстоятельствах показалась бы неподходящей. Наши встречи проходили в маленькой комнате в подвале общежития Тани. Это было анонимное пространство, которое воспринималось как собственный мир: сюда не доносился не только шум улицы, но и гул людей, занимавшихся своими делами.
В психотерапии играют роль разные детали, не выражаемые словами, в том числе обстановка. Пациенты часто проявляют повышенную бдительность и оценивают помещение на предмет грозящей им опасности. Поэтому важно создать надежное пространство, которое воспринимается одновременно как безопасное и нейтральное: пустой холст, не посылающий нежелательных сигналов. Комната в подвале оказалась идеальным вариантом для того, чтобы помочь Тане почувствовать себя заземленной и защищенной. Помещение было темным и укромным, из-за чего напоминало утробу матери. Оно представляло собой безопасное место и воплощение сдержанности, над достижением которой мы работали. Мы должны были встречаться в одно и то же время, в одной и той же комнате, в один и тот же день недели, чтобы Таня воспринимала и меня, и психотерапию как нечто надежное и безопасное.
Не менее значимый аспект – отношения между психотерапевтом и пациентом. На первых сессиях Таня всем своим внешним видом ясно давала понять, что она настороже. Потребовалось время для того, чтобы хотя бы слегка коснуться вопросов, лежащих в основе ее проблем, так как она вполне обоснованно опасалась, что при встрече с демонами те сорвутся с цепи. Таня также переживала из-за того, что именно ей предстояло пройти курс лечения, в то время как она с болью осознавала, какие физические и психологические шрамы остались у жертвы. На первых порах девушка сосредоточилась преимущественно на внешних изменениях: она хотела преобразиться внешне, вернуться на работу и повидаться с сыном. При этом она не осознавала, что отчаянно нуждается во внутренних изменениях.
Со временем в процессе наших еженедельных сессий Таня начала смягчаться. Теперь она приходила не в вызывающем наряде, а в удобных тапочках и спортивных штанах. Постепенно мы начали складывать воедино головоломку из множества частей: жестокое обращение, которому она подвергалась, прошлые травмы, наложившие на нее отпечаток, и последовавшие за этим проявления насилия как в виде вреда, причиненного ее собственному телу, так и в виде нападения на Алана. Робкие успехи, мое безоценочное отношение и регулярное присутствие, а также последовательное использование техник заземления помогли Тане по-другому взглянуть на прошлое: она не погружалась в него, а наблюдала со стороны – размышляла и рационализировала с позиции эмоциональной дистанции. Мой материнский контрперенос был полезен тем, что я чувствовала переживания Тани и транслировала их понимание. Это позволяло ей ощутить, что на сеансе ее «держат», а не выгоняют и отвергают как плохого человека. Девушка, в свою очередь, получила возможность как доверять мне, так и ругать за то, что я «недостаточно проявляю заботу»: она проецировала на меня чувство покинутости, которое испытывала по отношению к матери. Перенос Тани был сильным: в ее сознании я оказывалась то нерадивой матерью, которую она знала, то заботливой мамой, о которой она мечтала, то человеком, напоминавшим бабушку, – любящим, но непостоянным. В отличие от матери Тани я могла вынести ее гнев, не испытывая желания ответить тем же или уйти. Это позволило девушке справиться со злостью, интегрируя и ассимилируя агрессивные чувства, которые она когда-то попыталась спрятать, с неизбежным результатом – повторным проявлением, которое грозило стать мощнее предыдущего.
