45 татуировок родителя. Мои правила воспитания - Максим Валерьевич Батырев
Дефектолог Наталья Керре[25]
Это был знаменитый тридцатый маршрут «Через горы к морю», который действительно начинается в Краснодаре, а заканчивается в Сочи. И наш самый первый поход, который мы с детьми точно запомним навсегда.
Те, кто был на этом маршруте, знают, что он проходит через живописные луга, красивые перевалы и реликтовые леса. И именно за его прохождение в Советском Союзе давали значок «Юный турист».
Мы были первой группой, для которой открылся этот заповедник в том году, и «пошли прокладывать путь». Так мы шутили, даже не догадываясь, насколько эта шутка близка к правде. В первый день «прокладывать путь» не надо было: мы двигались по тропе, вытоптанной за десятилетия.
В начале похода детям, которые придут первыми к месту привала, пообещали подарить наклейки. Никита втопил за них так, что я еле поспевал за ним бегом. В итоге наклейки были получены, довольный сын лег спать впервые в жизни в спальном мешке, но на следующий день проснулся другим человеком. Человеком, у которого болело все.
Непривычная нагрузка от подъемов и спринтерский рывок в первый день вышибли моего парня из колеи. Он просто физически не мог идти так же быстро, как вчера. На второй день ему было прямо тяжело: он пыхтел, бубнил, мы начали отставать от группы, и нам не хватало времени отдыхать на привалах.
Если вы не знаете, как устроен процесс привалов в большой группе, я вам расскажу. Мы договариваемся о правиле, например: 60 минут идем, 15 отдыхаем. Но 15 минут отдыхают те, кто идет в начале группы, а те, кто плетется в конце, — минуты полторы, ведь они проходят ту же дистанцию не за 60 минут, а за 73. Поэтому за свою медлительность ты несешь ответственность отсутствием отдыха. В какой-то момент это, конечно, начинает злить.
Уже на второй день ситуация осложнилась еще и тем, что нам на самом деле пришлось «прокладывать путь». Хотя в Краснодарском крае везде наступило лето, горы были с этим не согласны, там просто не растаял ледник. В общем, туристическая тропа упиралась в громадный сугроб, и только приблизительно было понятно, в каком направлении двигаться. Ну, мы туда, в этом приблизительном направлении, и шли. Снег рыхлый, проваливаемся иногда по пояс, снизу все мокрые, а сверху печет голову солнце и жара за тридцать градусов.
В тот день от нашего пятнадцатикилометрового маршрута размазало не только детей, но и взрослых. Поверьте, такая дистанция в горах, где половина маршрута проходит по сырому снегу, и она же по улицам Рима или Санкт-Петербурга — это две принципиальные разницы.
Вечером я слышал, как в разных палатках тихонько похныкивают дети и кряхтят взрослые. Но были с нами и другие дети. Те, для кого этот день оказался таким простым, словно они ходили в магазин за хлебом, а не проваливались в сугробы. Вечером они играли в футбол, сидели возле костра со взрослыми и не хотели ложиться спать.
Если бы я сыграл с ними в футбол в тот вечер, то, наверное, в горах бы и остался навсегда: я реально устал сам и хорошо понимал своего сына, который играл в палатке и совсем не собирался оттуда выходить.
Но, понимаете ли, в глубинах мозга все равно завелся какой-то поганый внутренний голос, который начал зудеть: «А твой-то не играет. А их-то вон как гоняют мяч, полные сил». И это начало меня злить. Действительно, а что это мой-то не играет, а их-то вон какие энергичные молодцы?
На мое предложение поиграть в футбол Никита ответил очень вежливым отказом, но я, понимавший его очень хорошо еще полчаса назад, начал рождать какие-то аргументы и выдавать их один за другим. Мол, не так уж он и устал, и весь тяжелый груз был на моих плечах, и не с чего ему уставать, да и вообще он еще молодой — пусть посмотрит, как другие дети, полные энергии и сил, бегают по поляне. Как только зашел разговор о других детях, я понял по глазам сына, что теперь уж он точно не вылезет из палатки. И отстал от него.
Третий день похода был еще тяжелей. Сначала мы шли впереди, но потом все больше начали отставать от лидеров, соответственно, меньше отдыхать на привалах. Тот самый зудящий внутренний голос превратился в бесконечный поток претензий к ребенку.
— Посмотри, мы уже отстали от Феди, а он младше тебя.
— Все быстрые уже успели перекусить на привале, а медленным придется довольствоваться одним козинаком.
— Если ты будешь так же плестись, мы придем последними, а это для меня позор.
И чем больше я так говорил, тем медленнее мы шли. Чем медленнее мы шли, тем больше я злился. Чем больше я злился, тем громче кричал мой зудящий внутренний голос. И я снова говорил и говорил.
Конечно, я пытался и подбадривать, и уговаривать, и мотивировать, но преобладали претензии. Но мой сын не мог идти быстрей. А после каждой претензии еще и все меньше хотел.
В тот день были и дожди, и жара, и снова рыхлые сугробы, и переправа через буреломы, которые остались после горной лавины, и снова дожди, и грязь под ногами. Это у меня. А у моего ребенка ко всему перечисленному добавился зудящий голос недовольного папы. И так мы прошли семнадцать километров. В горах.
Вечером в палатке он, насупив брови, попросил его оставить в покое, а это значит, что он обиделся на меня. Я понимал, на что он обижен, и мне пришлось извиниться, при этом опять сравнивая его с другими детьми. Мы помирились, а в это время те самые другие дети играли в футбол.
И вот, когда я уже сам ложился спать, еле живой и размышляющий о том, а положены ли значки «Юный турист» взрослым туристам, потому что это совсем не такой простой маршрут, как было написано в интернете, у моего внутреннего голоса появился конкурент. Тоненький, писклявый, но уверенный в себе голосок начал задавать мне вопросы о том, как я себя чувствую сейчас. А тяжело ли мне? А если бы я был на месте своего ребенка, что бы чувствовал сам? Почему я делаю сравнение не в пользу своего ребенка? Может быть, я тоже был таким когда-то? А может, способен
