Антонио Менегетти - Женский ум в проекте жизни
Знание подобного рода есть конечная стадия развития потенциала. Оно начинается с момента биологического развития, проходит прогрессирующий аутоктиз и достигает силы, равной единице. Следовательно, субъект становится способен к ясновидению: его логико-историческое «Я» оказывается в состоянии пользоваться тем сознанием, которое уже присутствовало в нем, но прежде он не знал, как с ним обращаться. Мы имеем здесь дело с естественными следствиями причин, которые предположены самой природой и которые – если осуществлять их в «Изо», в константе предусмотренного природой порядка – с очевидностью приводят именно к этому результату.
Монитор отклонения отсек нас от земного рая; состояние же благодати есть Эдем, способность в полной мере пользоваться самим собою с полноценной технически-рациональной оперативностью. К сожалению, по причине монитора отклонения мы выстроили себе бесконечное множество стереотипов, которыми объясняем свое нежелание сделаться разумными и которые служат нам панацеей, избавляющей нас от необходимости быть самими собой. Мы создали себе цивилизацию, лишающую нас возможности достичь в чем бы то ни было эффективности существования, и всеми способами, даже ценой жизни, защищаем те узы, которые препятствуют нашему возвращению в естественный рай, задатки для которого дарованы нам от природы.
Религия своим вмешательством многократно усилила этот отрыв, потому что для восстановления природной цельности она требует от нас обращения к другому, к чему-то вне нас, а потому она лишь усиливает отчуждение.
Между тем, это сознание развивается в порядке непрерывно осуществляемой, активной эволюции; природа не делает скачков, и к полноте бытия ведет воплощение деятельностного континуума. Прибавляя сюда «внешнее», религия уводит нас в сторону от нашего здесь-бытия. Всякое бытие возможно, только исходя из моего бытия «здесь и сейчас»; благодаря ему всякая реальность становится чудом.
Обретая в своем существовании точное сознание – кроткое, неторопливое, «ремесленное», практикуемое день за днем – мы приходим к той объективной власти, когда мы способны осуществлять априорное познание.
Поначалу ребенок плачет, бессвязно бормочет; постепенно он все лучше усваивает употребление слов и соответствия чувственных восприятий, устанавливает некие порядки и вступает в права некой практической власти – словом, он создает бесконечное множество разных вещей. Этот пример может объяснить вам, что, следуя путем практической эволюции в соответствии с природой, мы приходим к такому процессу, которому присущи черты чудесного. Между тем, обычно почти все люди растут до четырех-шести лет и на этом останавливаются, приспосабливаясь, подобно посторонним, ко всем другим знаниям, переставая развиваться дальше.
Основополагающий критерий человека, живущего в полную силу, – это постоянная величина экзистенциальной эстетики, мораль, основанная не на необходимости, а на прекрасном и безобразном. Первая реакция его бывает такова: если это красиво, это можно сделать, а если это безобразно – то нельзя. Даже удовольствие он измеряет масштабом прекрасного, «прекрасного» согласно критерию здесь-бытия. Бытие всегда эстетично[116]; удовольствие подлинно, если оно, прежде всего, прекрасно, а не в том случае, если полезно; оно бывает полезно, когда прекрасно, а не оттого прекрасно, что полезно для нас.
Прекрасное, по преимуществу, приводит жизнь к единообразию с процессом непрерывной трансценденции. По мере того как субъект возрастает, обладая суверенной властью в качестве центра тяжести, он постепенно достигает изначального порядка, который и есть Бытие в себе. Происходит откровение в Бытии. Этот человек постоянно находится в сфере возможностей, согласуемых с другими возможностями, чтобы практиковать наилучшую эстетику. Вместе с этим приходят удача, успех, здоровье и т. п. Начало дела или действия заключается в его отличии.
Человек, пребывающий в состоянии благодати, не чувствует в себе тревоги или опасений из-за возникшей проблемы; препятствие всегда имеет чисто феноменальный характер, и никто не может перенести это препятствие внутрь его личности. Проблема – это возможность-случай для сильных.
Этот индивид всегда свободен и велик, всегда живет двоякой природой: внешне – природой «падшей», и в то же время – природой, вновь воспрянувшей в Бытии как таковом. Он осознает это, потому что – в то время как тело помещает его здесь – он реализует в себе сознание, дающее телу фундаментальную жизненную возможность: он непосредственно осуществляет в себе онто Ин-се.
Состоянию благодати, наряду с формой здоровья, благосостояния, целостной осведомленности, доброты и размышления, которому открыта глубинная суть всех вещей, присуща способность пользоваться сверхъестественным, тем, что называют наградой вечности.
Мы вступаем в ту область, на которую я указывал в начале главы: мы трудимся в истории и, однако, получаем вознаграждение в вечности. А потому мы обладаем способностью – хотя и оставаясь при этом историчными, временными, сотворенными существами – вступить в область существования ради бытия, вместо того чтобы оставаться в сфере существования ради существования.
Субъект, достигший осознания состояния благодати, переживает некий опыт, совершенно отличный от опыта прочих: хотя у него есть тело, так же как и у прочих, и те же проблемы, он пребывает вне того и другого и переживает амбивалентность существования и бытия.
Пиковое переживание может быть пределом сакральности. Святое – это возможное совершенство человека. Это не что-то внешнее, что дается нам религией или пророческим откровением: это – действие внутри самого индивида, это возможность, им реализуемая, а не такая, которую он получает от других.
«Люби и учись тому, что ты есть, потому что в этом суть любого могущества».
Глава восьмая
Психологическое значение света[117]
Свет – это удовольствие, выражающееся как цель, любознательность, игра, радость, победа.
С состраданием над башней задержалась Луна, излучая свой свет на зеркало женщины.
Женщина закрывает занавес своей комнаты, но не в силах задержать света Луны.
Она натирает до блеска камень умывальни, но свет возвращается.
В этот миг мы оба смотрим на Луну, но не можем чувствовать друг друга.
Я хотел бы последовать за светом Луны, что скользит, пока не осветит тебя.
Большие дикие гуси, которые могут улететь далеко, не уносят с собою света; рыбы-драконы, что умеют кувыркаться под водой, вызывают лишь мелкую рябь на ее поверхности.
Чжан Рючу[118]Религиозно-идеологическая культура, поэзия, искусство, музыка несут нам красоту и силу духа. Исподволь, незаметно их поддерживает вера в то, что нечто метафизическое так или иначе существует, хотя большинству людей оно и неведомо.
Онтопсихология – даже если она говорит о мониторе отклонения, о негативной психологии, о различных формах психологического паразитизма – сосредотачивает свое внимание на критерии онто Ин-се, очевидная реальность которого существенна и неоспорима.
Всякому народу присуще самобытное величие художественного самовыражения. Здесь мне хочется разъяснить психологическое значение света[119] с помощью одного примера из области искусства – китайского стихотворения, принадлежащего перу подлинного поэта: человека, в слове которого ощущается живая вибрация духа.
«С состраданием над башней задержалась Луна». С состраданием, то есть с участием и с чувством Луна останавливается над башней, «излучая свой свет на зеркало женщины»: атмосфера интимности, спальни, где в одиночестве сидит женщина и занимается собой, может быть, прихорашивается. Это не значит, что она непременно ждет в гости своего мужчину, но кто-то – а именно, поэт – наблюдает или воображает эту сцену.
«Она закрывает занавес своей комнаты, но не в силах задержать свет Луны». Она задергивает занавески, но они все равно слишком прозрачны, и свет Луны по-прежнему проникает в эту комнату. И даже Луна отражается в тех предметах, которые, возможно, есть в комнате.
Женщина натирает камень умывальни, может быть, пытается немного обмыть его водой, накрыть чем-нибудь, чтобы убрать блики лунных лучей, «но свет возвращается». Субъектом этой поэтики является не столько сам дом или сама женщина, сколько, прежде всего, лунный свет.
«В этот миг мы оба смотрим на Луну, но не можем чувствовать друг друга». Поэт встает рядом с этой женщиной, пытается войти, чтобы вместе с этой случайной спутницей пережить в душе этот лунный свет, но между ними двумя не ощущается контакта. В этот миг, обращаясь к женщине, поэт говорит: «Я хотел бы последовать за светом Луны, что скользит, пока не осветит тебя». Все равно как если бы этот лунный свет находился не вне вещей, которых он касается, но перемещался внутри вещей, которые затем воссияют благодаря ему.
