Чезаре Ломброзо - Политическая преступность
Перед революцией тяжесть налогов во Франции была невыносима. В Шампани, например, плательщики податей должны были вносить в казну 54 фр. 18 су с каждых ста франков дохода, а в некоторых приходах даже 71 фр.
В Верхней Гиени с домов платили треть дохода, а с фондов – четверть ренты; кроме того, всем приходилось платить подушные – одну десятую часть дохода, да одну седьмую в счет оброка сеньорам, да еще налог в замену барщины, да расходы ж насильственному взиманию налогов, да штрафы разного рода, и прочее.
В Тулузе поденщик, зарабатывавший, может быть, 10 су в день, должен был платить 8–9—10 франков подушных; в Бургундии простой рабочий был обложен подушной податью в 18–20 франков; в Лимузене весь зимний заработок каменщика шел на уплату налогов; в Бретани девять десятых обывателей благодаря налогам вошли в неоплатные долги.
В Париже самые бедные торговцы – битыми бутылками, например, или старым железом, платили 3 фр. 10 су подушных, что по тому времени было суммой довольно значительной. Налоги взимались безжалостно: в голодный год (1784) сборщики податей отнимали у бедняков деньги, вырученные от продажи мебели и предназначенные на хлеб для детей; неплательщиков заключали в тюрьмы: в 1785 году в одном только округе Шампани было арестовано таким образом 85 человек.
В 1789 году первым шагом революции было не взятие Бастилии, а сожжение замков в Париже.
В Италии народонаселение Неаполя возмутилось, под предводительством Мазаниелло, главным образом из-за налога на соль, прибавленного к другим разорительным поборам. В 1667 году там же бунт вспыхнул из-за налога на фиги; в Голландии были бунты из-за налога на рыбу.
Даже вполне справедливые налоги при неравномерном разложении служат причиной бунтов, как это было, например, в Павии с налогом на помол муки и во Флоренции с налогом на земельную собственность.
16) Экономические кризисы. На революционные движение эти кризисы заметного влияния не оказывают, а возбуждают только местные бунты.
Так, в Риме, по словам Гегевиха, несмотря на обилие революций, возникавших по экономическим причинам (задолженность плебеев, аграрные недоразумения), никогда не было революций из-за финансового кризиса.
Из истории Флоренции видно, что там в 1342–1345 годах обанкротились тридцать компаний по торговле шерстью, и несмотря на это (да еще в 1343 году был неурожай), спокойствие не нарушалось.
В новейшей истории, например, в прошлом веке ни один крупный промышленный кризис не вызвал революции (Англия – 1797, 1814–1816 годы; Шотландия – 1817 год; Франция – 1818–1819 годы; Шотландия – 1820 год; Англия и Франция – 1825–1827 годы; Франция – 1830–1831, 1836–1839 годы; Англия – 1839–1841, 1847 годы; Америка – 1857 год; вся Европа, 1866–1879 годы), несмотря на то что они сопровождались большими бедствиями.
Не было также бунтов в Англии в 1846–1847 годах, несмотря на то что Ирландия была тогда поставлена в такое бедственное положение, которое заставило правительство занять общественными работами более полумиллиона рабочих и издержать на это 2,5 миллиона фунтов. Правда, что, может быть, эта мера и послужила к предотвращению бунта.
17) Пауперизм. Стачки. В наше время самыми серьезными причинами политических и социальных восстаний являются чисто теоретические и доктринерские взгляды на отношения между трудом и капиталом, вошедшие в политическую экономию в качестве аксиом.
Пропасть, лежащую между этими двумя факторами и с каждым днем все более и более углубляемую главным образом банковыми спекуляциями, либеральные доктринеры желают засыпать слишком поспешно и необдуманно, но она действительно существует и грозит большими бедствиями.
Опираясь на теорию Дарвина, которая хотя и допускает индивидуальное неравенство между людьми, а следовательно, и неравное распределение богатств между ними, но основывается на борьбе за существование, доктринеры приглашают слабых соединиться между собой во имя такой борьбы с сильными. Между тем помимо теории Дарвина и рекомендуемой ею борьбы нам не следовало бы забывать и чувства человечности, впервые выдвинутого Иисусом Христом, чувства, не могущего допустить, чтобы рабочий человек умирал с голоду, чтобы, желая трудиться, он не находил себе работы.
Мы, итальянцы, особенно не должны бы этого забывать по отношению к аграрному вопросу, очень обострившемуся за последнее время, как это видно из недавнего опроса, в результате которого оказалось, что страшная бедность сельских рабочих в большинстве наших провинций, даже самых цветущих, не имеет себе равной в Европе, кроме Ирландии.
После этого смешно слушать разглагольствования наших демагогов по поводу рабочего вопроса в городах, который представляет собой ничтожную величину по сравнению с аграрным.
Когда видишь, что тысячи крестьян принуждены питаться гнилым маисом, что зоб, кретинизм, глухонемота и альбинизм чуть не сплошь охватывают население альпийских округов только потому, что на снабжение его хорошей питьевой водой не тратится и сотой части тех сумм, которые идут на постройку бесполезных монументов; когда подумаешь, что на многих равнинах Италии – у ворот двух самых больших городов – малярия косит население [16] , и все это потому, что никто о нем не заботится, то приходится согласиться, что ответственность за недавние стачки в Павии, Мантуе и Ровиго должна падать именно на тех, кто был обязан принимать меры против бедствий.
Стачки суть предохранительный клапан, а вместе с тем и маяк, указывающий на дурные экономические условия, на слишком большое несоответствие между силами труда и капитала. Когда они единичны и ограничены, то являются простым нарушением невыгодного частного контракта; но если проследить их быстрое распространение по обширному району и по разным производствам, если обратить внимание на грубые, часто кровавые формы, в которых они проявляются, и на потрясение всего политического организма, которое производят, то нельзя не признать их факторами политической революций.
Да, наконец, сам Интернационал заявляет, что будет пользоваться стачками как подготовительным средством к этой последней.
В Бельгии анархисты и социалисты пользуются всякой стачкой для того, чтобы требовать всеобщей подачи голосов и подстрекать рабочих к насилиям. На каждую стачку съезжаются эмиссары социалистических партий Германии и Франции, поддерживая волнение и стараясь создать как можно больше затруднений правительству. Во время последней стачки в Карлсруэ (апрель и май 1887 года) достаточно было изгнать из страны иностранных агитаторов, для того чтобы стачки прекратились.
Во Франции за десять лет (1874–1885) было 804 стачки. Распределяя их по департаментам, как это сделано на прилагаемой карте (см. с. 77), можно видеть, что это распределение вполне параллельно количеству революционных голосов в данной местности.
С первого взгляда на эту карту видно, что в четырнадцати департаментах (Нижние Альпы, Верхние Альпы, Канталь, Шаранта, Дордонь, Эро, Жер, Эндр, Юра, Луаре, Лозер, Майенна, Морбиан, Верхние Пиренеи) и области Гиень совсем не было стачек. Это те департаменты, которые населены преимущественно земледельцами; фабричных рабочих там мало.
Наибольшим количеством стачек, как и следовало ожидать, отличаются департаменты промышленные. Из 804 стачек 3/5 имели место в семи департаментах: Нор – 172, Сена – 103, Рона – 57, Марна – 32, Сомма – 36, Изер – 32, Луара – 25.
Стачки разражаются преимущественно в марте, апреле и мае, а затем – в июне и июле. На 105 стачек в апреле месяце (из 804) в сентябре приходится только 45. В этом виден, во-первых, параллелизм с бунтами, а во-вторых – стремление рабочих бастовать преимущественно в то время, когда работы много, когда фабриканту нужны руки и когда, следовательно, легче диктовать ему свою волю.
Среди поводов к стачкам требование прибавок к заработной плате составляет 40 %, тогда как произвольное уменьшение этой платы со стороны фабриканта – всего 22 %, а требование уменьшить число рабочих часов – 5,6 %. В тринадцати случаях стачки возникали вследствие уменьшения количества рабочих часов, но понятно, что в этих случаях рабочие получали плату по часам. В 25 случаях причиной стачек было требование удалить неугодных рабочим директоров, инженеров или мастеров; в 16 случаях, напротив того, рабочие стремились удержать на службе лиц, рассчитанных фабрикантом. Четыре стачки возникли ради удаления с работ иностранных рабочих, а одна – ради удаления женщин, которые, как известно, работают усерднее мужчин и довольствуются меньшей платой.
Но стачки 1882 года в Руане, в Бессеже и других промышленных центрах юга, а также серьезные волнения в Монсо-ле-Мине и в Лионе были результатом социалистической агитации, имевшей чисто политический характер и начавшейся вскоре после митинга, на котором председательствовал Рысаков, провозгласивший, что если тираны соединяются для того, чтобы угнетать народ, то и народ должен соединиться для того, чтобы уничтожить тиранов, правителей и буржуазию.
