Роберт Райт - Моральное животное
Теория моральных осцилляций
Есть и другие причины, по которым стремление к половой морали — то ближе, то дальше от половой сдержанности — может самоподдерживаться. Если мужчины и женщины действительно созданы так, чтобы приспосабливать свои половые стратегии к условиям местного брачного рынка, то норма одного пола должна зависеть от нормы другого. Мы уже видели свидетельства Девида Басса с коллегами, что, когда мужчины полагают женщину промискуитетной, то они и обращаются с нею соответственно — как с краткосрочным приключением, а не долгосрочным призом. Мы также видели свидетельство Элизабет Кашдан, что женщины, полагающие мужчин (как таковых), настроенных на сугубо краткосрочные стратегии, сами будут с большей вероятностью выглядеть и поступать промискуитетно: носить сексуальную одежду и иметь частый секс. Можно представить эти две тенденции включёнными в цепи положительной обратной связи, что приводит к тому, что викторианцы назвали бы неуклонным падением нравов. Быстрое распространение коротких платьев и призывных взглядов могут рассылать визуальные сигналы, препятствующие мужской преданности; а поскольку мужчины, этим обескураженные, становятся менее почтительными к женщинам и открыто сексуальнее, то короткие платья могли бы распространяться ещё шире. (Могут иметь некоторый эффект даже призывные взгляды, размещённые на досках объявлений или на страницах Плейбоя).
Если положение дел по каким-то причинам стало смещаться в другую сторону, к мужским родительским инвестициям, то тенденция могла бы быть поддержана той же самой динамикой их взаимоподдержки. Чем больше среди женщин мадонн, тем больше папочек среди мужчин, и они менее грубы; следовательно, среди женщин будет ещё больше мадонн и так далее.
Сказать, что эта теория спекулятивна — это, пожалуй, мягко сказано. У неё есть дополнительное неудобство, заключающееся (как и у многих теорий культурных изменений) в трудности её прямой проверки. Но она опирается на теории индивидуальной психологии, которые уже проверяемы. Басс и Кашдан изучают количества для предварительного тестирования, и пока эти два столпа теории её поддерживают. Теория также ценна помощью в объяснении того, почему тенденции в половой этике сохраняются столь долго. Викторианское ханжество, в его высшей точке, было кульминацией столетней тенденции, но она затем, кажется, отступила на очень долгое время.
Почему отступление столь длительно? Сменится ли когда-нибудь медленное колебание маятника на обратное? Возможных причин много; это и изменения технологии (противозачаточных средств, например), изменения в демографии. Также возможно, что маятник может качнуться в другую сторону, когда большая часть одного пола (или обоих) находит свои глубокие интересы не удовлетворёнными и начинает сознательно переоценивать свой образ жизни. В 1977-м году Лоренс Стоун заметил, что "исторические записи предлагают, что вероятность длительного продолжения этого периода чрезвычайной сексуальной свободы без порождения сильной обратной реакции не очень велика. Есть ирония в том, что только сейчас, когда некоторые мыслители констатируют появление совершенного брака, основанного на полном удовлетворении сексуальных, эмоциональных и творческих потребностей и мужа, и жены, доля неудачных браков, оцениваемая по интенсивности разводов, быстро возрастает". Как он писал, женщины, имеющие много рычагов влияния на сексуальную мораль, всё чаще и чаще задают фундаментальные вопросы о «мудрости» случайного секса. Вступаем ли мы в фазу долгого роста морального консерватизма, сказать невозможно. Но современное общество не источает непоколебимого ощущения удовлетворённости статусом-кво.
Тайна Виктории
Здесь было представлено много суждений о викторианской половой этике. С одной стороны, она была ужасна и глубоко репрессивна. С другой — она хорошо отвечала задаче сохранения брака. Дарвинизм подтверждает эти два суждения и объединяет их. Раз вы увидели аргументы против пожизненного моногамного брака, особенно в экономически стратифицированном обществе, другими словами, как только вы увидели природу человека, трудно представить что-либо, за исключением жёстких репрессий, что бы сохранило этот институт.
Но викторианизм вполне обошёлся без прямолинейных тотальных репрессий. Его специфические запреты поразительно хорошо подходили для текущих задач.
Наверное, наибольшая угроза длительности брака — искушение богатых или высокостатусных мужчин оставить своих стареющих жён в пользу более молодой модели — была атакована мощными социальными залпами. Хотя Чарльз Диккенс всё-таки развёлся, преодолев при этом большое противодействие общества и социальные издержки развода, он навсегда ограничил контакты со своей возлюбленной секретными встречами. Чтобы признать, что его уход был фактически дезертирством, ему пришлось бы принять осуждение, принимать которое он не хотел.
Верно то, что некоторые мужья проводили время в одном из многих борделей Лондона (кроме того, мужчин верхних классов иногда сексуально обслуживали горничные). Но также верно то, что мужская сексуальная неверность не угрожала браку, пока не приводила к уходу; женщинам легче, чем мужчинам, примирить себя с жизнью с обманувшим супругом. И один из способов гарантировать, что мужская неверность не приведёт к уходу, состоит в том, чтобы ограничить её, ну, в общем, шлюхами. Можно уверенно держать пари за то, что очень немногие викторианские мужчины во время завтрака мечтали об уходе от их жён к проституткам, ночью с которыми они насладились только что; и мы можем полагать с достаточной уверенностью, что причина этого частично лежит в дихотомии мадонны-шлюхи, глубоко вросшей в мужскую душу.
Если викторианский мужчина более открыто угрожал институту единобрачия, совершая прелюбодеяние с «респектабельной» женщиной, то риск был велик. Врач Дарвина, Эдвард Лейн, был судебно обвинён мужем его пациентки в прелюбодеянии с нею. В то время такие случаи были настолько скандальны, что лондонская «Таймс» делала ежедневный обзор этого дела. Дарвин внимательно следил за ним. Он сомневался, видимо, небезосновательно в вине Лейна ("я никогда не слышал сладострастных выражений от него") и волновался о его будущем: "Я боюсь, что это сильно повредит ему". Вероятно это так бы и было, если б судья не оправдал его.
Разумеется, в соответствии с двойным стандартом, неверные женщины навлекали на себя более сильное осуждение, чем их коллеги-мужчины. И Лейн, и его пациентка состояли в браке, всё же именно в её дневнике рассказывалось о беседе после свидания между ними, которое и послужило основанием для порицания в этих пропорциях. "Я умоляла его поверить, что в течение всего моего замужества я никогда не грешила прежде, даже в минимальной степени. Он утешал меня за мой поступок и умолял меня простить саму себя". (Адвокат Лейна убедил суд, что её дневник был безумной фантазией, но даже если это и так, то он отражает преобладающие порядки).
Может быть двойной стандарт и несправедлив, но этому есть объяснение. Само по себе прелюбодеяние, совершённое женой, — это большая угроза единобрачию. (Опять же: для среднего мужчины продолжение брака с неверной супругой будет гораздо более чревато, чем то же самое для средней женщины). И если муж неверной супруги по каким-то причинам остаётся в браке, его отношение к детям может стать менее тёплым, ибо у него возникнут сомнения в своём отцовстве.
Высказывание такой смелой клинической оценки викторианской этики опасно. Людям присуще неправильно её истолковывать. Так что давайте чётко уясним: клинический — не то же самое, что предписывающий; это не аргумент во имя двойного стандарта или иного конкретного аспекта викторианской морали.
В самом деле, несмотря на тот вклад, который двойной стандарт, возможно, однажды сделал в брачную стабильность, предлагая отдушину для мужской похоти, времена изменились. В наши дни преуспевающий бизнесмен может не ограничить свои внебрачные дела проститутками, горничными или секретаршами, культурный уровень которых вряд позволит им стать его жёнами. Среди более широкого круга женщин, на рабочем месте, в офисе или в деловой поездке, он встретит молодых незамужних женщин, на которых он уже мог бы жениться, если бы имел возможность делать это снова и снова; но именно эта возможность у него сейчас есть. Внебрачная активность в девятнадцатом столетии, а часто и в 1950-ых годах, была чисто сексуальной отдушиной для во всех прочих отношениях преданного мужа, но сегодня это часто скользкий скат к дезертирству. Двойной стандарт, возможно, однажды поддержал единобрачие, но в наши дни он способствует разводам.
Даже кроме вопроса о том, «работала» ли бы викторианская мораль сегодня, есть вопрос о том, оправдывают ли достигаемые ею выгоды её многочисленные специфические издержки. Некоторые викторианские мужчины и женщины ощущали себя безнадёжно пойманными в браке. (Хотя, когда браки кажутся неотвратимыми, а развод — почти буквально невероятным, люди могут меньше обращать внимание на его недостатки). Преобладавшая тогда мораль сделала трудным для некоторых женщин даже невинное наслаждение брачным сексом, не говоря уж о том факте, что многие викторианские мужчины даже не знали про сексуальную чувствительность своих жён. Трудна была жизнь у женщин, которые хотели быть более, чем украшением, более чем "ангелом в доме". Сёстры Дарвина с некоторым беспокойством сообщили ему о двусмысленной и даже сомнительной дружбе брата Эразма с автором Гарриет Мартино, не слишком соответствующей кроткому женскому образу. Из встречи с ней Дарвин вынес такое впечатление: "Она была очень приятна и владела разговором на самые разнообразнейшие темы, учитывая ограниченное время. Я был удивлен, обнаружив насколько мало она уродлива, но как мне кажется, она переполнена собственными проектами, мыслями и способностями. Эразм извинял всё это, утверждая, что на неё не нужно смотреть, как на женщину". Замечания этого рода — одна из многих причин, почему нам не нужно стремиться к возрождению викторианской половой морали в больших масштабах.
