Автономия и ригидная личность - Шапиро Дэвид
Как отмечалось ранее, любая ригидность самоуправления обязательно включает в себя ограничение и постепенную утрату интереса человека к внешнему миру, искажение мировосприятия и, в конечном счете, утрату к нему объективного отношения. Чем сильнее выражена ригидность, тем больше потеря реальности. Я уже рассматривал примеры такой потери у людей одержимых и страдающих навязчивыми состояниями. То обстоятельство, что в той или иной мере цели и задачи таких людей определяются заранее установленными правилами, а не возможностями, которые предоставляют им объективные обстоятельства, означает, что они часто уходят в себя, когда другие люди проявляют интерес к миру. Одержимо-навязчивая личность сосредоточена на том, что ей следует заказать в ресторане, тогда как других людей интересует меню. Ее интерес к миру ограничен технической информацией, соответствующей существующим авторитетным правилам: «Выполнена ли работа в соответствии с инструкцией? Является ли женщина подходящим компаньоном?» — и соответствующей утратой интереса к самой проблеме — реальному делу, реальной женщине. Точно так же опора такого человека на авторитет догмы, на «линию партии» ограничивает его интерес, снижает уровень его осознания разных оттенков в жизни и заменяет нормальное ощущение истинности и убежденность ссылкой на авторитетное решение: так «должно» или так «не должно» быть. Даже беспокойство одержимой личности, вызванное добросовестным стремлением обращать особое внимание на возможность неудачи, означает, что такой человек теряет ощущение нормального хода событий, их относительной значимости и возможности.
Во всех приведенных примерах вмешательство авторитета в виде заранее заданных правил и требований в направлении проявления интереса сужало и делало предвзятым отношение человека к внешнему миру, причем не только в данном конкретном вопросе, но и вообще. И эта утрата полного ощущения объективной сущности внешнего мира ведет непосредственно к искажению процессов самоуправления у ригидного характера.
В паранойяльном состоянии ригидность является более серьезным расстройством; то же самое можно сказать о потере объективации. Защитная мобилизация воли против внешней угрозы вызывает самый ригидный и ограничивающий тип предвзятости в установке паранойяльной личности к внешнему миру. Проще говоря, открытость миру — это удовольствие, которое уязвимые люди не могут себе позволить. Необходимо разоблачить обман, выявить угрозу, не пропустив недобрые знаки и приметы; в дальнейшем нужно не прекращать эти усилия и не ослаблять их, не давать себя обмануть и не позволять себе удивляться — эти требования делают строго ограниченным и предвзятым ощущение внешнего мира. Человек, который в этом смысле чувствует себя уязвимым, должен признавать все, что может угрожать его личности, независимо от степени удаленности этой угрозы, и не доверять ничему, что кажется безопасным. Он не может точно определиться с тем, что ему кажется безобидным, а значит, не может уверенно считать, что это действительно так, что здесь нет никакой скрытой угрозы и что это — не обман. Следовательно, ему нужно тщательно исследовать все, что кажется безобидным, безвредным или безразличным с точки зрения возможной угрозы, или же, решив, что это только видимость угрозы, он может просто отмести ее в сторону.
В конечном счете, такой человек может быть удовлетворен тем, что его не обманывают, только когда обнаружит угрозу. Больше ничего не может успокоить его тревожное чувство уязвимости, гарантировать, что он не будет удивлен или одурачен, не будет легковерным, благодушным и сентиментальным. Иначе говоря, человек с такой предвзятой установкой в конце концов обязательно выявит угрозу. По крайней мере, он обязательно найдет какой-то элемент неоднозначности, который сочтет вредным, или, по крайней мере, увидит какой-то элемент угрозы в том, что ему кажется неоднозначным.
Вследствие такого взгляда на мир появляются не только особые проективные идеи, но и общее искажение отношения к миру. Ригидность, натренированная предвзятость и ограничение интереса и, в конечном счете, поиск, выявление ключей и извлечение их из контекста — все это свидетельствует об общей потере объективности и чувства меры — причем гораздо более серьезной, чем, например, в случае одержимости тревогой. Английский литературный критик Макс Бирбом[114] описывал интеллектуальную способность одного писателя как возможность проникать взглядом сквозь кирпичную стену и добавлял, что, конечно же, такой человек не может видеть саму стену. С точки зрения защитной ригидной предвзятости мир может состоять из знаков и символов, ключей, скрытых связей и тайных смыслов — мир, ориентированный на себя и внешнюю угрозу.
Иными словами, как правило, паранойяльная личность чрезвычайно наблюдательна и чувствительна в своих наблюдениях, имея на то особую причину, а также потому эти черты всегда присущи людям с крайне предвзятой установкой, однако эта высокая чувствительность очень избирательна. Эта ригидная и не признаваемая избирательность налагает на восприятие мира интерпретативную схему субъективных значений, которая позволяет использовать некоторые объективные данные, но не отражает объективное отношение к миру. Именно осознанное признание контекста, имеющее индивидуальное, субъективное значение, осознание масштаба фактов и событий и соотношения между фактами и событиями и, кроме того, их смысла и значения с другой точки зрения и в других отношениях, — именно такое отношение отличает объективную установку от установки субъективной и эгоцентричной в том смысле, в каком ее определил Пиаже. Такая объективная установка включает в себя ощущение отдельности (separateness) от внешнего мира и вместе с тем обособленности самости, наличия у человека своей собственной точки зрения и различие между индивидуально значимым и объективным. Короче говоря, такая установка надежно обеспечивает полярность между самостью и внешнем миром. Если такая полярность отсутствует, можно найти основания для обоснования любой предвзятости; тогда объективное отношение к миру бессознательно заменяется субъективным и эгоцентричным. Таким образом, ригидная предвзятость защитной реакции приводит к повторяющемуся «обнаружению» не признаваемых последствий порожденной ею тревожности и озабоченности.
При усилении защитного напряжения, а следовательно, и ригидной предвзятости, обнаружение внешней угрозы становится все более непоколебимым и неотложным. Мысли и суждения паранойяльной личности становятся так узко ограничены требованиями предосторожности и необходимостью предвидеть угрозу, а также смертельным страхом перед удивлением и обманом, что человек постепенно отказывается принимать во внимание любую точку зрения, за исключением своей собственной, защитно-предвзятой. Исчезают его отстраненность от внешнего мира и его критические суждения. Больше не существует подлинной осмысливаемой, принимаемой во внимание объективной реальности. Его интерес порождается и ограничивается ключами, отвечающими его ожиданиям; больше ничего его не интересует. Остается лишь объяснение и раскрытие не признаваемых предубеждений.
Например, идея Шребера, что Флексиг имел против него «тайные замыслы», «находила подтверждение» в том, что во время своего посещения Флексиг «не мог больше... смотреть ему прямо в глаза»[115].
Сама ригидность подозрительного мышления, его предубежденность и недоступность влиянию может наделить его, как и догматизм, сходством с критическим отчуждением, которым оно в действительности не обладает. Таким образом, то, что можно назвать ригидной предубежденностью, которая «видит насквозь» все, что ей не соответствует, и бурно реагирует на то, что ей соответствует, внешне напоминает критическое и проницательное суждение. По существу (и опять не так явно, как при догматизме), в ригидно-подозрительной установке может содержаться некая субъективная иллюзия превосходства — преувеличенное, иногда даже грандиозное ощущение всеобъемлющего, проницательного понимания. На самом деле это псевдопревосходство; присущее ему «понимание» содержится в непризнаваемой тенденции самого процесса мышления и нуждается лишь в своем ускорении через воздействие частей и фрагментов реальности.
