Роберт Бертон - Разум VS Мозг. Разговор на разных языках
Сравните эту ситуацию с наркотической зависимостью. Хотя наука продемонстрировала, что наша система вознаграждения буквально жаждет недостающего наркотика, мы считаем зависимого, по крайней мере отчасти, ответственным за свое поведение. Подразумевается, что это намерение продолжать принимать наркотики до определенной степени находится под его контролем. В этом случае мы приписываем степень намеренности, основанную на нашем широком взгляде/желании/понимании/надежде на то, как мы можем/должны вести себя. Довольно трудно представить приписывание намерения без инкорпорирования в него личных нравственных ориентиров. Аналогично то, как мы воспринимаем намерение, всегда будет отчасти находиться под влиянием нашего собственного ощущения и понимания чувства агентивности. Если бы существовал единый разработчик человеческой судьбы, это можно было бы счесть изысканным озорством – создать непроизвольные ментальные ощущения, влияющие на наше решение о том, насколько осознанное намерение участвует в мыслях или действиях, а затем использовать эту интерпретацию для попытки создания справедливой системы социального порядка.
Существуют также другие аргументы на этот счет, однако мысль кажется весьма прозрачной. Если намерение может существовать вне осознанной осведомленности и не может быть непосредственно исследовано, понимание любого психологического состояния, требующего оценки намеренности, будет оставаться неполным.
Поспешные суждения
Немного истории неврологии: до того, как стало возможно МРТ-сканирование мозга, основным инструментом для сопоставления активности мозга с поведением была электроэнцефалография (ЭЭГ). Определенные паттерны ЭЭГ коррелировались с различными психическими состояниями и заболеваниями: шизофренией, депрессией, обсессивно-компульсивным расстройством – и некоторыми типами личности, среди прочего. Решения на основе этих корреляций часто были катастрофическими. Одним из наиболее трагических и необязательных результатов такой неоправданной широкой трактовки паттерном ЭЭГ были паттерны, возникавшие у преступников, совершавших неоднократные акты насилия. Корреляционную связь перепутали с причиной. Исследователи предполагали, что этот паттерн ЭЭГ отражает фундаментальную нестабильность мозга, которая непосредственно порождает приступы насилия так же, как патологическое возбуждение в коре мозга может вызвать судороги.
В результате хронические преступники подвергались радикальным методам лечения, варьирующимся от попыток медикаментозно подавить соответствующий характер ЭЭГ до лоботомии, имплантирования электродов и попыток прямого стимулирования мозга. Когда ни один из методов лечения не принес результата, а последующие долгосрочные исследования не помогли достичь точности в прогнозировании повторения эпизодов насилия, изначальные открытия специфических паттернов ЭЭГ были переинтерпретированы. Теперь стало казаться, что эти паттерны ЭЭГ отражают прежние повреждения мозга, распространенные среди тех, кто подвергался жестокому обращению или часто дрался. Иссечение соответствующих областей мозга больше не имело физиологического значения. Целого этапа благонамеренных, но в конечном итоге бесполезных и часто наносящих ущерб здоровью методов лечения можно было бы избежать, если бы нейробиологи тщательно рассмотрели ограничения использования ЭЭГ в изучении поведения. К сожалению, эта история дикого первичного энтузиазма в отношении определенных нейробиологических открытий, за которым следует спокойное и мудрое осмысление других возможных интерпретаций, не думает уходить в прошлое. Негативные уроки истории куда меньше осаждают энтузиазм исследователей, чем его возбуждают позитивные выводы, поставляемые новыми научными методами.
Превосходный пример – история научного чтения мыслей. 2 июля 1996 г. New York Times опубликовала сообщение, что результаты исследования с помощью ПЭТ (позитронно-эмиссионная томография – метод функциональной визуализации мозга) продемонстрировали, что для обработки «истинных» и «ложных» воспоминаний используются различные области мозга. Так, субъектам исследования показывали слова «конфета», «пирожное» и «шоколад», а затем спрашивали, было ли среди представленных слов слово «сладкий». По словам д-ра Дэниэла Шактера, профессора психологии Гарвардского университета и специалиста по памяти, когда участники исследования вспоминали реально представленные им слова и слова, которые они вспомнили ошибочно, у них активировались разные области мозга. Первый вывод Шактера: «Мы убеждены, что получили подсказку к тому, как работает ложная память». Шактер думал, что активация различных областей представляла собой различные механизмы для «истинных» и «ложных» воспоминаний. Ларри Р. Сквайр, специалист по нейропсихологии памяти Калифорнийского университета в Сан-Диего, подтвердил: «Это веха в сфере изучения памяти» [171].
Движимый присущим мне скептицизмом в отношении преждевременного принятия новых и недостаточно подтвержденных нейробиологических открытий, я послал Шактеру электронное письмо. К моему удивлению (и великой чести Шактера), он ответил, что чувствует, что это изначальное заключение было ошибочным. «Я гораздо больше впечатлен устойчивой схожестью в активности мозга во время вызова истинных и ложных воспоминаний… чем небольшими и непостоянными различиями» [172].
В 2008 г. на основании метода, базирующегося на ЭЭГ (BEOS – Brain Electrical Oscillation Signature – Профиль электрических колебаний мозга), 25-летняя студентка МВА из Мумбаи была осуждена за убийство своего бывшего жениха, которого она угощала конфетами с мышьяком. Улик практически не было, обвиняемая отчаянно отрицала свое участие в преступлении и согласилась на BEOS-тест, чтобы доказать свою невиновность. Тест показал у женщины несомненное «практическое знание» преступления. Судья решил, что доказательства по делу научно обоснованны, и девушка получила пожизненный срок [173].
В течение следующих шести месяцев BEOS-тестирование стало инструментом доказательства участия в убийстве еще двух обвиняемых. Несмотря на это, в сентябре 2008 г. в отчете комитета при Индийском национальном институте нейробиологии и психического здоровья было заявлено, что подобного рода сканирование мозга подозреваемых в преступлении ненаучно. Бывшая студентка МВА использовала этот вывод для подачи апелляции и сейчас выпущена под залог. Из-за нерасторопности индийской судебной системы, ей, возможно, придется ждать 5–10 лет, пока ее апелляция будет рассмотрена.
Когда дело слушалось, Джерент Рис, профессор когнитивной неврологии Лондонского университетского колледжа, сказал: «В истории визуализации мозга нет ни одного факта, который позволил бы нам сказать, что мы когда-либо можем достичь той степени точности, которая необходима для выявления лжи». Тем не менее Главный судебный криминалист Индии по-прежнему утверждает: «Метод обладает достаточным потенциалом для того, чтобы стать безошибочным инструментом в расследовании преступлений. Он может стать революционным, как ДНК-фингерпринтинг, если будет обоснована его доказательная сила и судебная приемлемость» [174].
Что далеко ходить – у нас есть целый ряд компаний, предлагающих детекторы лжи на основе данных визуализации мозга. Одна из них, Cephos, заявляет, что детекция лжи на основе фМРТ протестирована более чем на 300 человек с точностью от 78 до 97 %. Даже если это правда, это будет означать погрешность величиной в одну пятую. Кроме того, не существует обоснованной методологии, способной представить относительное число ложных тревог. Если вы получаете положительное заключение маммографии, предполагающее рак груди, вы можете сделать биопсию. Ложно-положительное заключение будет выявлено, если проверить образец ткани и не найти клеток опухоли. Но как мы можем проверить, является ли заключение на основании фМРТ примером ложной тревоги? Независимых тестов для установления истинности психического состояния не существует.
Несмотря на это, глава Cephos, Стивен Лэйкен, доктор философии, заявляет, что технология может развиться в новую научную дисциплину судебной томографии, которая будет изучать намерения, мотивации и чувства людей. «Понимает ли человек, что его поступок был неправильным, или он намеренно так поступил? Это составляет разницу между умышленным и непредумышленным убийством. Со временем мы сможем определять, был ли обследуемый в террористическом лагере или он руководствовался определенными целями. Например, если вы показываете человеку место, которое он узнает, реакция его мозга на фМРТ отличается от реакции, возникающей, когда он видит место, где ни разу не бывал. При свидетельских показаниях ложные воспоминания задействуют не те области мозга, которые задействуют истинные воспоминания, что будет очень полезно, когда свидетелей просят опознать преступника». Еще больше удивляет заявление Лэйкена о том, что при правильном вложении ресурсов этот судебный метод определения лжи и диагностики намерений может быть полностью доработан в течение года [175].
